Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф

апреля, четверг.

В пасхальный понедельник мы отправились навестить Марри и в парк Хампстед-Хит. Наш вердикт таков: вблизи толпа отвратительна, она воняет и липнет к тебе, у нее нет ни жизненной силы, ни цвета — это тепловатая масса плоти, едва напоминающая людей. Как же медленно они ходят! Как пассивно и тупо лежат на траве! Как мало в них удовольствия или боли! Однако, будучи хорошо одетыми и сытыми, среди цветастых качелей и каруселей они выглядели как на картинке. Это был по-летнему теплый день или по крайней мере солнечный, и мы смогли сидеть на холме, наблюдая за маленькой струйкой человеческих существ, круживших вдалеке вокруг главных центров веселья, пересекавших вересковую пустошь и пятнами скапливавшихся на ее возвышенностях. Их почти не было слышно; один огромный аэроплан, пролетевший над головой, и то произвел больше шума, чем вся наша толпа. Почему «наша»? Ни секунды я не чувствовала себя одной из «них». И все же было в этом зрелище свое очарование: мне понравились мыльные пузыри, леденцы на палочках и вид двух старательных танцоров, выступавших под шарманку на крохотном пространстве размером с коврик у камина. Кэтрин, Марри и его брат [Артур] встретили нас у своих дверей. Мы думали, что Кэтрин понравится праздник, судя по сходству ее прозы с происходящим, однако она, напротив, испытала отвращение. Мы пили довольно крепкий чай. Брат Марри — деревенский увалень; родезийская[1155] женщина — в дурмане раздирающих ее чувств, полагаю; Кэтрин — изможденная и напудренная; и т. д. Но в этом не было ничьей вины, и их разговоры о Трегертене в сочетании с его прекрасным видом в жаркий день заставили нас немедленно согласиться на аренду. Мы написали капитану Шорту. Я стараюсь не питать напрасных надежд, поскольку предчувствую разочарование.

«Сдали три дня назад» или вообще никакого ответа — вот что я себе представляю.

Вчера вечером у нас ужинали Коулы, которых я видела впервые. Проницательные, конструктивные, твердые умы в напряженных подтянутых телах; рот Коула[1156], кажется, непрерывно рычит на весь мир. Он выглядел властным молодым человеком, а она менее сильной, но столь же уверенной в себе. Немного юмора пошло бы им на пользу, но как смеяться с этими натянутыми, словно струны, щеками и искривленными презрительной усмешкой губами?! Я не обвиняю никого из них в стремлении к дикости и деструктивности, а лишь предоставляю сухую точку зрения стороннего наблюдателя. Но Леонард, хотя и работает над их произведениями, все же сохраняет гуманность и взвешенность суждений. Думаю, именно вечная борьба сковывает их так, что, кажется, не осталось ни умозрительной, ни созерцательной, ни творческой силы. И ради чего? Кто выиграет даже в случае их победы? На мой взгляд, миссис Коул[1157] не очень умная женщина — такие как она обычно тратят все силы на то, чтобы оставаться хитрой. И больше им щеголять нечем. Пишу по воспоминаниям на следующее утро. «Мне не нравятся Коулы», — сказала я себе, прежде чем все мои способности подключились к работе над этим выводом.

Завтра мы уезжаем в Эшем на 10 дней, одни, без слуг, которые останутся здесь для уборки, и с намерением найти подходящий дом за £35 в год, если получится, — таковы сейчас наши намерения. Погода испортилась и в реальности напоминает образ безмятежно плывшего корабля, который потерпел крушение на острых скалах, а его обломки теперь швыряют серые волны.

5 мая, понедельник.

День смерти матери двадцать с чем-то лет назад[1158]. До сих пор чувствую запах венков от первых цветов. Не погружаясь в те воспоминания, я думала о ней, как это часто бывает. Лучшего поминовения не придумать.

Сейчас прекрасный вечер — первый с тех пор, как я писала здесь в последний раз; только вернулась из Эшема, и скоро придет Леонард. Чудесный, но пасмурный день; огромная масса солнца спряталась за облаками. Я спешу: нужно успеть принять ванну. Ах, как же мы были счастливы в Эшеме! Невероятно мелодичное время. Такая свобода… Но я не могу проанализировать все источники своей радости… Тут вошел Леонард и обнаружил стопку книг от «New Statesman», а пол в гостиной завален иссиня-черными бумагами от Роджера. Лотти и Нелли без умолку болтают о своей уборке дома…

7 мая, среда.

Меня прервали, но я приняла горячую ванну, после того как должным образом, хотя и не вполне искренне, восхитилась проделанной в наше отсутствие работой. Пересказывать события Эшема уже нет сил, или, возможно, поскольку они в основном носили духовный характер, требующий некоторой тонкости в изложении, мне просто лень пытаться. Счастье — из чего, интересно, оно состоит? Смею предположить, что важнейшим элементом является работа, а у нас с ней проблем сейчас нет. Леонард, разумеется, получил телеграмму от Шарпа и заказ на срочную статью, но 1500 слов для него теперь просто приятное утреннее занятие[1159]. Было и два тревожных момента: сначала письмо капитана Шорта о том, что дом в Трегертене свободен, и мы его уже сняли; затем письмо от Джеральда, согласно которому он прочел роман «День и ночь» с «величайшим интересом» и с радостью его опубликует. Полагаю, раз уж я взялась цитировать слова Джеральда, они мне польстили. Первое впечатление от постороннего человека, особенно от того, кто готов подкрепить свое мнение деньгами, что-то да значит, хотя я не без улыбки представляю себе солидного статного Джеральда, курящего сигары над моими страницами. Однако письмо капитана Шорта все же важнее. В течение пары дней я только и делала, что откладывала перо или книгу из-за мыслей о Трегертене. Учитывая крайнюю негостеприимность агентов Истборна, я рискну предположить, что с практической точки зрения у нас тем не менее есть все шансы получить желаемое. Но Эшем, как бы желая сохранить преданность, дышал своим привычным очарованием. Он очень хорош в сравнении с Чарльстоном, куда я и правда ни разу не возвращалась без того чувства недоверия, которое возникает после столкновения с идеальным. На этот раз из-за погоды большую часть времени мы провели в доме. Л. почти не выходил в сад. Прогулка в Саутхиз в недостаточно теплом наряде обернулась мучением. Я все же добралась до Чарльстона, где вечер и следующее утро провела с Ванессой наедине — насколько она вообще может позволить себе уединенность. Там были Питчер, новый садовник, Анжелика, Джулиан с Квентином, разумеется, новая нянька и камин, который никак не хотел гореть. На самом деле жизнь сейчас довольно скудна — у даже меня