Короли рая - Ричард Нелл

пост, а Дала вышла наружу с головой, полной вопросов.

Каждый шаг навстречу Бирмуну, казалось, выкручивал ее нутро все сильнее, и она почувствовала, как вспотели ладони и лоб, когда увидела перед собой искомый зал.

– Я оставлю вас здесь, госпожа, – сказал Дакар. Он развернулся и уже наполовину пересек улицу, прежде чем Дала опомнилась достаточно, чтоб его поблагодарить.

Дверь с кольцом, которой она пользовалась так много раз, внезапно показалась огромной и внушительной, а свет звезд и полумесяца на ней – слишком ярким, слишком вызывающим. Может быть, его тут вообще нет, поняла она и чуть не застонала. Может быть, он по колено в навозе и не вернется еще несколько часов.

Схватившись за железное кольцо, Дала потянула и обнаружила, что дверь не заперта. Не было ни факелов, ни света или тепла от очага, но она легко прошла мимо столов и лавок в спальню, которую так часто делила, – и ее сердце заколотилось, а затем камнем ухнуло вниз, когда она увидела, что комната пуста.

Дала в неуверенности замерла. Она могла бы уйти назад, и Бирмун так и не узнал бы, и все было бы так, будто этой слабости никогда не случилось. Но взамен ее пальцы сами нащупали бретельки сарафана, затем пояс на талии. Ее платье упало на пол. Она сняла нижнее белье и аккуратно сложила его на деревянных досках, прежде чем забраться голышом в Бирмуновы меха, затем выжидательно уставилась в наклонный потолок, стараясь не чувствовать себя глупой и ретивой. Что я скажу, когда он придет?

Она не могла сказать, что это награда за ночь службы – «ночные люди» не убили никого после семьи Табайи. Финальный дар от Богини, подумала она, за его верность.

От мехов пахло старым потом и лимонной травой, но Дала зарылась в них носом и не могла перестать нюхать. Она обернулась ими – ощущение на голой коже такое мягкое и интимное, что заставило ее сдвинуть ноги и нежиться, будто котенок у живота матери. Она вздохнула и закрыла глаза, а снова открыв их, почувствовала, как сильные руки перевернули ее с боку на спину. Она увидела, как голубые глаза исчезают под одеялом, а влажный рот и мокрая кожа заскользили вверх по ее ногам, огибая синяки, а затем нашли ее грудь и губы, и все мысли о том, что или как она скажет, исчезли.

– Я скучала по тебе.

Сказала она это вслух или подумала?

Затем Бирмун оказался внутри нее и заполнял весь ее мир, пока наконец не вспыхнул жар, и тогда он застонал, уткнулся лицом в ее шею и обмяк неподвижно.

– Дар напоследок, – сказала она, вспоминая, проводя пальцами по его мускулистой спине.

– Возможно, этой ночью, – прошептал он, гладя ее по волосам, – есть только мужчина и женщина, и никакой Богини.

Она обняла его и позволила весу его тела заглушить ее страхи.

– Обещай, что придешь ко мне, – сказала она позже, после сна и новых занятий любовью, когда рассвет почти забрезжил на горизонте. – Обещай, что куда бы меня ни отослали, ты на время оставишь свое мщение и своих братьев и придешь ко мне. Ты все еще нужен Нанот.

Он посмотрел ей в глаза, ища в них что-то, ей неведомое.

– А тебе? Нужен ли я тебе, Дала?

Она сглотнула, не уверенная, что скажет правду.

– Да, нужен. И мне тоже.

* * *

Утром она проснулась, не помня, где находится. Пока ее разум оживал, она лежала не шевелясь, слушая стучащий по крыше дождь, который звучал как аплодисменты, и Бирмуна, негромко храпевшего ей в ухо, и смотрела на его руку, тяжело лежащую на ее груди.

Затем ее нутро скрутило: это же день церемонии! Официальный день победы Гальдры, когда она назначила верных последователей Божьими слугами. День, который всегда казался отдаленным будущим и целью, к которой надо стремиться, но вот он наступил, и теперь жизнь изменится снова.

Дала встала и, не зная с какой стороны солнце, оделась при свете тлеющих углей очага. Даже если Табайя не предаст, даже если Бог защитит меня и мои планы и я стану жрицей, я все равно могу потерять Бирмуна.

Но впрочем, напомнила себе Дала, она пришла в Орхус не за любовью. Я не моя мать. Я служитель Нанот. Я должна быть сильной.

В случае успеха ей придется отправиться в какой-то незнакомый городок и прислуживать женщине, которая может быть, а может и не быть испорченной, жестокой или такой же ненавидящей дочь Юга, как богатые девчонки подворья. «Каковы будут мои обязанности?» – гадала она. Велят ли ей читать из поучений Гальдры? И если да, то что сделает наставница, когда обнаружит, что ее новая подопечная даже читать не умеет?

Дала хотела оставить Бирмуна спящим, но тот пошевелился и проснулся. Он улыбнулся, взял ее за руку, поцеловал и заглянул ей в глаза.

– Мы скоро увидимся, – сказала она, зная, что вряд ли это правда. Она увидела ту же неуверенность, которую чувствовала сама, отраженную в его пристальном взгляде, затем ушла, оставив его лежать обнаженным в мехах.

Орхус, как обычно в эту пору, был серым и промозглым. Розовый свет просыпающегося солнца подкрашивал небо, сплошь затянутое тучами, и после тепла ночи и тела любовника Дала обрадовалась прохладе. Она шла, не накрывая голову шалью, под накрапывающим дождем. Женщины-торговки сидели под навесами – большинство теперь в компании вооруженных стражей, присланных родней или вождями, чтоб защитить их от «Смуты», хотя единственный раз женщинам Орхуса довелось пострадать в последнюю кровавую ночь Далы.

Мое перерождение, подумала она, мой звездный час – великолепный миг, когда Нанот сорвала маски и наваждения реальности и воочию явила свое зло.

С той ночи она больше не видела демонов, хотя часто смотрела на воспитанниц и жриц в поисках знака.

Возможно, они демоны лишь тогда, когда их поступки темны. Возможно, демоны только и ждут, чтобы вселиться в любого c достаточно испорченным сердцем, но лишь когда тот совершает проступок.

Она не могла знать. Пока у нее имелись лишь вопросы и догадки и ее вера в Божество. Она раскроет ответы, когда они будут мне нужны, как и всегда. Пока что Дала выбросила это из головы.

Дала уже привыкла к человеческой толкотне и, открыто шагая по мокрым изогнутым улицам, застарело воняющим гнилью, почтительно кивала всем, кто встречался с ней взглядом.

Однажды этим городом буду владеть я, подумала она, вместо Табайи. Я поймаю его ритм и узнаю все здешние лица и сердца, и вместе