Пышечка - Джули Мёрфи

указываю на его шею. – Что у тебя за подвеска?

Он вытягивает из-под футболки цепочку с нательной иконкой.

– Святой Антоний, – объясняет он. – Говорят, он помогает найти потерянное.

– И что же ты ищешь?

– Не знаю. – Он прячет подвеску обратно за пазухой. – Может, уже нашел. Хотя иногда кажется, что это меня нашли.

Я киваю. Мысль о том, что для каждого, кто хочет быть найденным, есть в мире человек, который его ищет, наполняет мою душу умиротворением.

– Уиллоудин?

– А?

Он встает и поднимает коробку с инструментами.

– Ты выглядишь как страховой агент.

Пятьдесят восемь

Проснувшись утром, я нахожу под дверью подсунутую мамой газету и, развернув ее, обнаруживаю свое лицо – ровно на сгибе страницы. Вся первая полоса занята нашими портретами, а заголовок гласит: «ЮНЫЕ МИСС ЛЮПИН ГОРОДА КЛОВЕРА: ИМЕНА И ЛИЦА». Под каждым из снимков перечислены имя, возраст, любимое блюдо и слово, которым по заданию нужно было описать наш город.

Сомневаюсь, что мама видела мое фото прежде, чем оно ушло в печать. Но это уже и не важно. Я в газете. А точнее, мое неулыбающееся лицо.

На репетиции мы долго сидим в зале, дожидаясь, пока настроят свет. Миранда Соломон, дар Господа нашего любительскому театру Кловера, разворачивается на сиденье и объясняет мне, Эл, Ханне, Аманде и Милли, что добрую половину генеральной репетиции всегда проводят в ожидании, пока техники настроят все необходимое. Она пожимает плечами.

– Таков шоу-бизнес.

Когда Миранда отлучается в туалет, Эл оборачивается ко мне и, вздернув плечи, тоненько пищит:

– Таков шоу-бизнес.

Кэлли сидит на несколько рядов дальше, с другой девчонкой из «Свит сикстин». Я изо всех сил стараюсь не излучать самодовольство, хотя это ох как непросто.

В остальном все идет подозрительно спокойно.

Конкурсы красоты – идеальная почва для драмы. Ты должна выглядеть как совершенство. Ты должна быть совершенством. А еще ты должна быть совершеннее всех совершенных.

Напряжение можно почти пощупать. Особенно нервничает Милли: она так дергает ногами, что сотрясаюсь даже я, хотя сижу через три кресла от нее.

Эллен поворачивается ко мне.

– Так что, ты и правда будешь показывать фокусы? Я тебя люблю, но номер довольно сомнительный.

– Ну, теперь уже выбора нет.

– Не знаю, не знаю… Наверное, да – если ты боишься дисквалификации.

Мысль выступить с другим номером даже не приходила мне в голову.

– Но я вообще ничего не умею.

С минуту Эллен сидит в глубокой задумчивости и жует прядь волос. Затем с шумом втягивает воздух и принимается шептать мне на ухо. Ей достаточно произнести всего три слова, чтобы убедить меня. Потом она откидывается на спинку кресла и ждет ответа.

Воображение рисует мне картинку, и она идеальна. Победить я не смогу ни при каком раскладе, так почему бы не вспыхнуть перед тем, как навсегда погаснуть?

– Можно даже…

– Милли Ранея Михалчук, – громко каркает сзади чей-то голос.

Содрогания кресла, которые я ощущала последние полчаса, прекращаются, и Милли буквально цепенеет. Вывернув шею, я смотрю, как по проходу между рядами к нам стремительно движется мама Милли, а следом за ней и папа.

Резко обернувшись, я пихаю Ханну в бок и громким шепотом спрашиваю:

– Что происходит?

Милли протискивается мимо нас и предстает перед мамой в проходе. Она стоит, высоко задрав подбородок, и сосредоточенно дышит.

Ханна не сразу понимает, что происходит, но потом…

– Ой-ой, – смеется она в кулак.

– Что – «ой-ой»?

– Я наврала. Я определенно тебе наврала.

Все глаза прикованы к семье Михалчук, и даже техники забыли о работе.

– Ты шутишь? – шиплю я.

– Миллисента, – говорит миссис Михалчук. – Ты нам лгала. Лгала в лицо.

В глазах ее стоят слезы, и вскоре становится совершенно очевидно, что тушь у нее не водостойкая. Отец Милли встает позади жены, скрестив руки на груди.

– Ты самовольничала у нас за спиной, хотя мы отказались подписывать заявку. Почему? Почему ты так поступила?

– Это правда? – Моя мама стоит на сцене, держа под мышкой папку.

Милли оборачивается к ней, сжимая руки в кулаки.

– Я подделала мамину подпись. – Лицо ее на секунду искажает гримаса, словно она вот-вот расплачется. Она оглядывается на родителей. – Но вы были неправы. – Ее голос смягчается: – Я понимаю, вы пытаетесь меня защитить. Понимаю, но… Но иногда вы должны меня просто поддерживать.

– Давайте-ка продолжим разговор в фойе, – хмурится моя мама.

Я наблюдаю за тем, как Милли, по пятам преследуемая моей мамой, идет по проходу, а потом встаю и перелезаю через длинные ноги Эл.

– Ты куда? – спрашивает она.

– Я должна ей помочь.

Я бегу следом и широко распахиваю дверь, так что вся аудитория слышит мамины слова:

– Мне очень жаль, но мы не можем позволить тебе участвовать в конкурсе без согласия родителей.