Пышечка - Джули Мёрфи

масштабнее. Благотворительность – это слишком очевидно.

– Я пойду в магазин «Все за доллар» и куплю коробку карандашей. А утром перед сдачей итогового экзамена[40] буду обходить коридоры и продавать их оболтусам, которые забыли карандаши, по три бакса за штуку.

Минуту жюри молчит, а потом Клэй принимается оглушительно хохотать.

Бургунди, сидящая рядом с ним, поджимает губы.

– А что вы сделаете с вырученными деньгами?

– Куплю еще карандашей, – отвечаю я. Она что-то чиркает в листе с оценками. – А когда заработаю круглую сумму, отдам ее на благотворительность. Или устрою праздничный ужин для нуждающейся семьи.

Оригинально? Да. Практично? Да. Бескорыстно? Да.

Табита едва заметно улыбается и, кажется, даже подмигивает мне. Когда судьи дописывают комментарии, она поднимает голову.

– У нас для вас еще один вопрос. Дайте определение слову «преданность».

Адреналин со свистом улетучивается, будто я – сдувшийся воздушный шарик. Улыбка сходит с моего лица.

– Преданность. – Я не тороплюсь и проговариваю каждую букву, пытаясь максимально растянуть время, прежде чем вынуждена буду дать ответ. – Преданность – это… Преданность означает, что ты готов за кого-то заступиться. Это бескорыстие. Это значит вставать рядом с кем-то, даже когда не хочешь. – Эллен. Перед глазами у меня одна лишь Эллен. – Потому что ты этого человека любишь.

Той ночью, когда мы валялись в кровати и обсуждали ее первый секс, было особенно трудно. Казалось, желудок мне набили гвоздями, но я оставалась с ней. И слушала, слушала все подробности, потому что так поступают лучшие друзья. Я чую кожей, что она сидит там, в коридоре, и думает обо мне. Как бы она на меня ни злилась, я знаю, сейчас она переживает о моем выступлении перед судьями.

– Преданность не слепа. – Хоть мне и жаль, что это так. – Преданность – это сказать другому, что он не прав, когда остальные молчат.

Мне неловко вспоминать, как я требовала от Эл не участвовать в конкурсе. Как будто, соревнуйся мы бок о бок, я не смогла бы высказать миру свою точку зрения. А ведь на самом-то деле рядом с ней я только сильнее. Рядом с ней я становлюсь лучшей версией себя.

Мне кажется, весь мой мир разбился на осколки, и единственный способ это исправить – подбирать по осколку за раз. И первый осколок для меня – это, разумеется, Эллен.

Пятьдесят шесть

На обед подают жаренное на гриле мясо. Возможно, это секретный этап соревнования, который учитывается при итоговом подсчете баллов, ведь для южанки нет более почетного таланта, чем способность съесть барбекю и встать из-за стола без единого пятнышка на одежде.

После обеда нам приходится выслушать наставления Рут Перкинс, семидесятивосьмилетней Мисс Люпин, которая отказывается говорить в микрофон, потому что от него у нее фонит слуховой аппарат. Пока она почти шепотом вещает, мы дружно улыбаемся и киваем. А потом наступает неловкий момент: миссис Перкинс замолкает, очевидно, в ожидании аплодисментов, но никто из нас не может понять, подошла ли ее речь к концу. Наконец мы начинаем хлопать, а на сцену поднимается миссис Клоусон, которая благодарит миссис Перкинс и вручает ей букет цветов.

– Отлично, дамы, – говорит она в микрофон. – Теперь нам нужно сделать снимки для газеты, а после вы можете быть свободны. Пожалуйста, займите стулья у задней стены в алфавитном порядке – так, как вы сидели с утра. У вас есть пять минут, чтобы обновить макияж.

Я разворачиваюсь к Ханне, сидящей рядом со мной, и оскаливаюсь.

– У меня в зубах ничего не застряло?

Она качает головой.

– А у меня?

– Не-а.

Мы разделяемся и идем к своим стульям, пока остальные ломятся в туалет. Я сажусь и жду, когда Эл займет место рядом со мной. Я не могу сосредоточиться и придумать, что именно ей скажу, но совершенно точно знаю, что заговорю с ней. Я должна.

Она плюхается на стул и, лизнув большой палец, пытается оттереть жирное пятнышко на лацкане пиджака.

– Уверена, они так сфоткают, что пятно не попадет в кадр, – говорю я. – Или его потом зафотошопят.

Она молчит и продолжает усердно тереть ткань, отчего пятно расползается все сильнее.

Нас вызывают по одной, и мы продвигаемся в очереди, пересаживаясь со стула на стул. Когда передо мной остаются всего две девушки, я говорю:

– Я не хочу, чтобы мы продолжали злиться друг на друга.

И жду ответа. Мы снова пересаживаемся.

– Я была неправа. – Еще один стул. – Я была совершенно не права, и я так больше не могу. Я не могу не разговаривать с тобой каждый день. Пожалуйста, не злись на меня.

– Уиллоудин? – выкрикивает Мэллори.

Уже вставая, я оглядываюсь на Эллен. Скоро она сломается. Она должна.

– Уиллоудин?

– Все не так просто. – Голос у Эл скрипучий, будто она не разговаривала несколько дней. – Мы меняемся и становимся другими людьми.

– Но это не значит, что мы больше не подходим друг другу. – Мне кажется, что лучшее, что во мне есть, появилось благодаря Эллен. – Прости за мое упрямство.

Я сажусь на маленькую табуретку перед занавесом. Позади фотографа стоит мама. Она делает движение указательными пальцами, как бы растягивая на лице улыбку.

Я глубоко вздыхаю и умоляю себя улыбнуться. Улыбнись.