История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы - Ласло КОНТЛЕР

Международный порядок, основанный на принципах легитимизма и аристократизма, был вытеснен комбинацией режимов, которые, подчас не противореча этим принципам, тем не менее, явили новый тип авторитарной власти. Вторую империю Наполеона III историки часто называют и первой современной диктатурой. Однако, как и во /338/ Франции, система власти, созданная в Пруссии Отто фон Бисмарком, также опиралась на новую социальную базу, где аристократическая избранность верхушки свободно сочеталась с мелкобуржуазным мироощущением среднего класса и настроением широких народных масс. И даже контуры, набросанные Шварценбергом, по которым осуществлялась централизация Австрии в 1850-х гг., весьма отличались от прежних консервативных представлений. В то же время эти диктаторские режимы, рассчитанные на сохранение внутренней политической стабильности, стали входить в острые конфликты друг с другом. Десятилетия внутренних потрясений в условиях международного мира, растянувшиеся до 1848 г., закончились серией войн, которые между 1850 и 1870 г. перелицевали карту Европы. В результате появились объединенные Италия и Германия, а также независимые национальные государства на Балканах. Во время этих войн, особенно франко-прусской войны 1870 г., воюющие стороны в разной степени уже воспользовались преимуществами процесса механизации, или «индустриальной революции», первой половины XIX в. Затем вновь последовал долгий период мирного международного развития, который, если не считать Балканы, длился более четырех десятилетий и был весьма продуктивен для дальнейшего прогресса материальной цивилизации, основанной на современной индустрии и крупномасштабном производстве товаров массового спроса, обслуживавшем население обширных регионов континента.

Хотя плодами этого прогресса в той или иной степени пользовались все или же большинство людей, такие появившиеся в этот период термины, как «викторианство», «la belle epoque»,[27] «счастливое время мира», выражали ощущения главным образом представителей среднего класса. Они наслаждались тем, что жизнь становится комфортнее, а комфорт – доступнее и изощреннее, что они сами, в определенной мере, являются творцами информации и изобретателями удовольствий. И, тем не менее, в этот же период, как ни странно, европейское сознание начинает выражать глубокую озабоченность научным прогрессом и достижениями современности. Релятивизм в физике, биологическое учение о «выживании сильнейших», открытие подсознательного в психологии и налет декаданса на всей стилистике культуры модернизма, в целом, убеждают, что люди утратили интеллектуальные ориентиры эпохи Просвещения, основанные на вере в разум, в гармонию человека и вселенной. Никакой гармонии, конечно, не было в междуна- /339/ родных делах. Политическая сцена Европы уже не контролировалась никакой «системой» типа той, что существовала в 1815 г. Теперь эту роль выполняли коалиции великих держав, соперничавших между собой за рынки сбыта и за отсталые, но стратегически важные регионы Европы, да и всего остального мира, превращаемого в колонии этих держав. После волнообразного процесса чередования продолжительных, последовательно сменявшихся периодов войн и мира XIX век в Европе завершился таким вооруженным конфликтом, равного которому ни по масштабам, ни по силе мир еще не знал.

Венгрия стала одной из жертв развития событий, которые сама же, в определенной мере, и предопределила, причем 1848–49 годы сыграли в них решающую роль, став своего рода поворотным пунктом. В течение этих двух лет страна дольше всех сумела продержаться, сражаясь за свою свободу и прогресс и бросив вызов союзу наиболее деспотичных из всех самодержавных государств Европы. Это привлекло к ней всеобщее внимание мировой общественности, причем за всю свою историю (быть может, за исключением 1956 г.) Венгрия такого интереса и одобрения не вызывала. Не исчезли бесследно и «апрельские законы». Хотя фактический суверенитет страны, современная парламентская форма правления и гражданские свободы были упразднены, социальные и экономические реформы, включая раскрепощение крестьян, остались нетронутыми даже в мрачный период репрессий. В эпоху неоабсолютизма, последовавшую за 1849 г., была укреплена база для экономической модернизации страны, и наступившее затем ее общее процветание стало вновь по уровню развития цивилизации сближать Венгрию с Западом, особенно после заключения нового политического компромисса между Венгрией и Австрией в 1867 г. Поистине эта восприимчивость, которую в последней трети XIX в. венгерское общество обнаружило по отношению к системе ценностей, выработанных Европой под влиянием процессов индустриализации и урбанизации, представляется особенно удивительной, если вспомнить, как цепко она еще совсем недавно держалась за архаичные сословные связи и социальную субординацию, доставшиеся ей от феодального прошлого.

К этому следует прибавить, что, хотя Австрии и пришлось претерпеть неудачи на дипломатическом фронте в 1850–60-х гг., прежде, чем она подчинилась необходимости и пошла на Аусглейх 1867 г. (которое в соответствии с традицией я буду переводить как «Компромисс», хотя более точным, лишенным оценочности представляется вариант «соглашение»), без потрясений 1848–49 гг. Компромисс этот содер- /340/ жал бы совершенно иные условия. В 1867 г. Венгрия стала конституционной монархией (хотя и не лишенной пережитков старины) и равным партнером Австрии в составе монархии Габсбургов, которая, несмотря на то, что за последнее время стала сдавать свои позиции, все еще считалась одной из великих держав благодаря своему стратегически выигрышному расположению. Большинством венгерских политиков, а также общественным мнением страны приветствовались эти признаки возрождения реального или же воображаемого «величия» Венгрии, которым было славно ее прошлое. Все это позволило «забыть» одно неприятное обстоятельство – факт, что по своему этническому составу Венгрия времен Франца Иосифа решительно отличалась от Венгрии при короле Матьяше I. А факт этот в XIX в. оказался решающим. События 1848 г. показали не только бессмысленность габсбургской и романовской политики полицейского сдерживания либеральных устремлений народов, но и несовместимость конкурирующих национальных движений – проблема, оказавшаяся до конца неразрешимой и, возможно, вообще не имевшая решения. Даже максимум уступок, на которые могли пойти венгры в пределах разумного (и пошли лишь тогда, когда было уже поздно), едва ли бы удовлетворили национальные меньшинства, которые, по большому счету, стремились к разрушению территориального исторически сложившегося единства Венгерского государства. Поэтому верно, что Компромисс 1867 г., заключенный между монархом и политическими элитами двух самых сильных национальных групп в монархии Габсбургов за счет всех остальных этносов, был самым реалистическим из решений, возможных для того времени. Однако он оказался непрочным и рухнул накануне Первой мировой войны по двум причинам, предсказанным всеми тогдашними критиками режима: дуализм государственного устройства, не позволявший удовлетворительно решать все конституционные проблемы, и мощные центробежные силы, порожденные в империи сложными национальными отношениями.

Неоабсолютизм и Компромисс

Весной и зимой 1849 г. Венгрия находилась в условиях военной диктатуры, которая своей единственной задачей считала месть и запугивание населения, несмотря на то, что русский царь рекомендовал австрийскому монарху политику «правильно применяемой амнистии». Благодаря настойчивости русских Гёргей избежал расстрела. Он был /341/ заточен в тюрьму Клагенфурта, откуда в 1867 г. смог вернуться в Венгрию и провести там более сорока лет долгой и трудной жизни. Большинство других политических и военных деятелей, оставшихся в стране, получили суровые приговоры. 6 октября 1849 г. в Пеште был казнен Баттяни, а 13-го в Араде – генералы революционной армии (немцы, австрийцы, сербы и хорваты наряду с венграми). Смертной казни подверглись как минимум сто человек (в реальности казненных было, несомненно, больше, так как приговоры военных трибуналов официально не регистрировались). Свыше 1,5 тыс. человек были приговорены к длительным срокам заключения. От 20 до 30 % всех оставшихся бойцов армии гонведов были призваны на несколько лет службы в войска империи, расквартированные в отдаленных провинциях. Шварценберг даже лелеял истинно новаторскую идею о создании в Сибири концентрационного лагеря для содержания 10 тыс. «наиболее опасных» венгров. Кошут и другие лидеры весьма многочисленной политической эмиграции были казнены in effigie[28] к виселицам были прибиты таблички с их именами. В основном лишь под влиянием возмущения и протестов международной общественности эта кампания насилия была остановлена, а Гайнау в июле 1850 г. отправили в отставку.