Наплывы времени. История жизни - Артур Миллер

Пока мистер Фрэнкс не начинал говорить, он выглядел этаким здоровячком с округлым безмятежным лицом, мягкой сдержанной улыбкой, аккуратно завязанным темно-синим галстуком, выглядывавшим из-под жесткого воротничка, и золотыми запонками, которые блестели даже в сероватом свете выходившего на задний двор немытого окна. Квартира походила на склад мебели, которую свезли из их бывших двенадцатикомнатных апартаментов. Свернутые в рулоны ковры, как колонны, стояли посреди нагроможденных под потолок коробок и чемоданов.

Я спросил, не приходил ли инспектор.

— Нет, еще не был. Может, сегодня будет.

— Я подожду?

— Конечно, мы тебе всегда рады. Хочешь чаю?

Это было единственное, что он научился готовить за семь лет, которые они прожили здесь с 1931 года.

Хотя мы виделись не далее как вчера, я удивился, насколько за эти годы он стал похож на куклу; сидел внутренне подавленный, готовый ждать, пока я не заговорю, или хранить молчание. Я забыл, что его любимым выражением было «ну вот и хорошо», которому он придавал бесчисленное множество оттенков.

— Говорят, лето будет очень жарким.

— Ну вот и хорошо. (Надо, стало быть, этого ожидать.)

— Хотя перебоев с водой не будет.

— Ну вот и хорошо. (Легкое удивление.)

— Кажется, в экономике кое-что потихоньку налаживается.

— Ну вот и хорошо. (Покашливание в знак недоверия.)

С годами он все больше становился само воплощение пережитого в период кризиса. До 1930 года это был процветавший банкир в окружении милой жизнерадостной семьи. В течение нескольких месяцев вклады в банке растаяли, жена умерла, а дочь покончила самоубийством. Когда он вот так сидел передо мной, улыбаясь, показывая, как безмятежно рад мне, возникало только одно желание — исчезнуть, не видеть, избежать этого мрачного предсказания самого наихудшего. Я ежедневно приходил сюда из Бруклина, где мы жили, с тем чтобы убедить инспектора из отдела социального обеспечения, будто обитаю здесь, в надежде, что это поможет устроиться на работу в Бюро по театрам при Комиссии по социальному обеспечению. Надо было попасть в список малоимущих, то есть оказаться бездомным и безо всяких средств к существованию. Для осуществления этой бюрократической процедуры я для начала привел в отдел социального обеспечения, который арендовал помещение бывшего склада на реке Гудзон, отца, и мы небезуспешно разыграли сцену сыновнего бунта и праведного отцовского гнева. Инспектор счел представление, которое должно было объяснить ему, почему я не могу ночевать в родительском доме, достаточно убедительным и вздохнул, понимая, что за этим вряд ли кроется что-нибудь, кроме экономической безысходности. Ему оставалось только неожиданно нагрянуть ко мне, чтобы проверить, действительно ли я живу у людей, которые не являются моими родственниками. Кровать, на которой якобы я спал, стояла около окна, на вешалке над ключом газовой горелки висело мое зимнее пальто. Из-под кровати очень трогательно выглядывали тапочки, тем более что к этому времени у меня оставалась всего одна пара кожаных ботинок.

Поскольку мистер Фрэнкс был не способен поддерживать разговор, беседа прекращалась сама собой. После 1930 года ему не о чем было больше говорить. На полке в нише за его головой стоял на подставке диплом Сидни об окончании Колумбийского университета, а рядом свидетельство об отличии — удостоверение cum laude. Сейчас Сидни со своей формой ехал на метро домой из магазина около полицейского участка на Центральной улице. Я обратил внимание, что мистер Фрэнкс бросил курить, и вспомнил, как, пыхтя вставленной в трубку обрезанной сигарой, он каждое утро выходил из подъезда нашего дома на 110-й улице, поджидаемый Альфредом, своим шофером, и садился в бежевый спортивный автомобиль, чтобы отправиться на Уолл-стрит.

Было слышно, как кто-то поднимается по лестнице, шагая через две ступеньки. Сидни появился быстрее, чем мистер Фрэнкс успел встать с кресла; под мышкой у него торчала длинная картонная коробка. «Привет!» Мы хохотали, пока он развязывал бечевку и вынимал синий китель. Сид был высокого роста с волосами цвета воронова крыла, черными глазами, длинными ресницами и причудливо изогнутой линией губ. У него было подвижное лицо любознательного, легко реагирующего на шутку человека, в глазах светился ум. Он привернул к куртке нагрудный знак и замер, чтобы мы могли оглядеть его, сам изучая себя в напольном наклонном зеркале в раме из красного дерева. Потом обернулся ко мне, и мы со смехом стали расхаживать по комнате. Воротник кителя болтался на шее, рукава были длинноваты. Я заставил его померить фуражку — между головой и внутренним ободом оказался зазор.

— Что же ты, черт побери, будешь делать, если что-то случится?

— Слава Богу, у меня есть свисток — позову полицейского.

Кто-то постучал в дверь. Мы притихли. Никто из посторонних к ним не ходил. Это мог быть только инспектор. Сид пошел открывать. Вошедший с порога спросил обо мне — было видно, что он привык быть незваным гостем, но форменный китель Сида нарушил угрюмую сосредоточенность, хотя он не совсем понял, при чем здесь легкие коричневые брюки. Это насторожило его, и он попросил показать, где я сплю и где лежат мои вещи. Ему все показали, даже мое полотенце в крохотной ванной. Он ушел, неожиданно оборвав меня на полуфразе. Когда за ним захлопнулась дверь, мистер Фрэнкс обернулся ко мне. «Ну вот и хорошо!» (Надо же, чтобы все так удачно обернулось!)

Сид повесил форму на вешалку и, вынув из бумаги новенький револьвер, зарядил его. Мистер Фрэнкс наблюдал за ним. «Ну вот и хорошо», — печально произнес он, как бы признавая, что в судьбе сына произошли серьезные изменения. Когда Сид заряжал оружие, с его лица сползла улыбка. Теперь я увидел, что это действительно полицейский.

За последние два года после окончания университета в его жизни произошли перемены, которые в тот период происходили со всеми. Вопрос, как жить, превратился в аналитическую проблему, как найти себе применение в обществе, чтобы приостановить инфляцию. Он мыслил именно такими объективными абстракциями. В производственной сфере рабочих мест не было, а на рекламу, слова (он называл это «дерьмом») был большой спрос. Сид отправился в библиотеку на 42-й улице, чтобы подыскать что-нибудь подходящее, прослушал несколько разных курсов и для практики проанализировал, как поставлена реклама нижнего белья в фирме «Фрут оф зе лум», попытавшись найти оригинальное решение. Из этого ничего не вышло, и он устроился разносчиком продавать по домам пылесосы. Освоившись с этим делом, Сид быстро поднялся до главного оптовика компании, получив в свое распоряжение группу, которая обслуживала весь юго-запад Бронкса. Он верил, что своим успехом обязан умению выявить некую объективную закономерность, почему женщины покупают у него пылесосы, которые им нужны не более, чем дырка в голове.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});