Рыбья кровь - Евгений Таганов

– Вот это торговля! Ну и князь! Никому такого не придумать! Каждый год будем так торговать!

Выгодную продажу отметили пиром, и на следующее утро войско двинулось назад, на запад. Воины шли ходко – князь обещал им окончательно расплатиться только в Липове, поэтому стоило поторопиться.

В пяти верстах от Остёра встречать Дарника выехало целое посольство тиунов князя Рогана. За ласковыми и хвалебными речами даже ребенок мог почувствовать скрытый вопрос: с мирной ли целью идет войско к столице их княжества? Ответил Дарник на него, только когда его хоругви разбили свой стан на виду у города:

– Ваш князь должен мне шесть тысяч дирхемов.

– Как шесть, когда всего четыре? – возразил главный тиун.

– Четыре были год назад, сейчас шесть. Если у князя нет денег, то мы придем в следующем году, но уже за девятью тысячами монет.

Такие расчеты вряд ли могли обрадовать остёрского казначея, и к концу того же дня в стан липовцев привезены были все шесть тысяч дирхемов. Однако дарникское войско не спешило уходить, нервируя местных вельмож и развлекая простых горожан зрелищами больших военных игрищ. Приглашение Рогана на пир Рыбья Кровь отклонил, и это прозвучало так, словно старший и более знатный не хочет пировать с младшим и не столь славным. В сам город Дарник тоже не пошел, зато вволю давал созерцать себя остёрским жителям во время игрищ – княжеские повадки стали уже частью его поведения.

Пока войсковые хозяйственники делали на торжище необходимые закупки, Рыбья Кровь с малой дружиной, совершив большой переход, посетил Окуни. Оставленный там год назад гарнизон влачил жалкое существование. Дважды отбивался от сарнаков, за что окуневцы безропотно снабжали своих защитников продовольствием, но и только. Появление Дарника здесь восприняли как милость богов, особенно после того, как крепостным гридям было выдано все их годовое жалованье. В большинстве накопившихся спорах между гарнизоном и окуневцами князь стал на сторону последних, ухитрившись при этом отвоевать определенные привилегии и для гридей. Они получили отдельные выпасы и сенокосы для своих коней, землю под отдельные дворища и исключительное право охранять торговые караваны окуневцев по твердой цене. Собрав в качестве податей излишки кож, пряжи и пеньки, увеличив гарнизон и взяв с собой всех желающих перебраться в Липов, Рыбья Кровь отбыл восвояси, весьма довольный своими распоряжениями.

В Остёре его ждали гонцы из Липова с известием о новых бесчинствах пришлых гридей. Быстро собравшись, войско двинулось домой. Двести верст преодолели за шесть дней. Наслушавшись рассказов про поджоги и убийства, Дарник ожидал увидеть свою землю сплошь выжженной и опустошенной. На самом деле ущерб был не так уж и велик. Все восточные вежи и селища остались в целости. Сильно пострадала лишь западная часть княжества. Большинство боевых веж устояло, зато сожжены были почти все примыкающие к ним селища. Попытки Быстряна самому нападать на разбойные отряды ни к чему не привели – те, избегая прямого боя, просто исчезали в лесной чаще. Кроме нападения на смердов и их семьи пришлые гриди бессмысленно сожгли и вытоптали немало полей, истребили половину скота, уничтожили все мосты через овраги и речушки. Это была откровенная месть лично ему, Дарнику. И она достигла своей цели – липовцы встречали князя, опустив глаза. Никто ничего не говорил, но ясно чувствовалось, кого именно они считают виновником своих бед. Его новые победы никого не порадовали, а, казалось, только обозлили всех.

Необходимо было предпринять что-то такое, что резко изменило бы сложившееся положение. В темнице на воинском дворище ожидали своей участи пятеро плененных пришлых гридей. Весь Липов жаждал их крови, гадая, какой именно казни они подвергнутся. По подсказке бездумно-кровожадного Корнея пятерку пленных темной ночью тайно вывезли в дальний лес и под наблюдением булгарских лекарей отрубили им кисти рук и ступни ног. Лекари нужны были, чтобы разбойники не истекли кровью. Несмотря на все предосторожности, один из гридей скончался. Наутро четыре человеческих обрубка привезли на торговую площадь и усадили на самом видном месте. Народ вывалил на площадь и ахнул, мстительное чувство липовцев вмиг оказалось насыщено сверх всякой меры. Специально приставленные воины охраняли «куклы», а две рабыни кормили и обихаживали их.

Вторым ходом Рыбьей Крови стал Большой Загон. Тысяча липовцев и полтысячи воинов, растянувшись цепью на три версты и грохоча молотками по железным ведрам, принялись прочесывать лес, где пришлых гридей видели последний раз. Еще три сотни конных дарникцев ехали сзади, собравшись в ударные отряды, на случай, если разбойники рискнут прорваться сквозь редкую цепочку безоружных мужиков, женщин и стариков. Однако никто прорываться не стал, спугнутые разбойничьи ватаги поспешно ушли в глубь леса, оставив свои стоянки с брошенным добром. К концу дня удалось захватить двух больных гридей, которые не поспевали за своими здоровыми товарищами. Загонщики их даже не били, злорадно предвкушая превращение пленников в новых «кукол».

Исчезнувший страх перед лесными убийцами, которые так здорово бегают от пустых ведер, вернул липовцам былую жизнерадостность и веру в собственного князя.

– Вот что с ними надо было делать, а мы-то сами не догадались, – весело толковали они. – Это не князь, а настоящий колдун.

Чтобы выведать, где прячутся основные силы разбойников, десятский арсов-телохранителей предложил пытать захваченных пленников. Дарник не сумел найти подходящего возражения и прямо посреди осеннего леса стал свидетелем пыток раскаленным железом. Сначала пленники держались молодцами, на чем свет ругали своих мучителей, но терпели, потом стали молить о пощаде и говорить, что если бы и хотели, то все равно не сумели бы показать, куда надо идти. Вошедший в раж палач принялся загонять им под ногти игольчатые наконечники стрел, а затем маленьким сапожным ножом приладился сдирать лентами кожу со спины наиболее тщедушного пленного. Рыбья Кровь то неподвижным взглядом смотрел на действия палача, то принимался ходить взад и вперед за его спиной. Все, кто мог, уже давно отдались от места пытки, но князь себе такой поблажки позволить не мог и все ждал, когда же, как рассказывал Тимолай про гиену с антилопой, у пленника боль выйдет за пределы его чувствительности. Наконец стоны пленника оборвались, однако спасительной бесчувственности к боли у него так и не наступило – он просто умер.

– Все, хватит! Поехали! – заорал Маланкин сын на нерадивых подчиненных. – Мы что тут, до темна торчать будем?!

Добравшись до Липова, Дарник всю ночь пролежал без сна. Княжеские обязанности впервые предстали перед ним в столь неприглядном свете. Своим главным достижением, чем он втайне очень гордился, Дарник считал отмену в войске физических наказаний. Неукоснительно следуя этому правилу, он за два года добился того, что его воины привыкли считать порку плетьми, которая процветала в других дружинах, гораздо более унизительным наказанием, чем вешание на чурбаке. Так же требовал спокойного, без издевательств, отношения ко всем пленникам, включая и пленниц, что тоже заметно поднимало самоуважение липовских воинов. И вот такой двойной промах: сперва с «куклами», теперь с пытками. Тошно на душе было даже не от самих пыток и не потому что, оскорбляя достоинство противника, он невольно принижал этим себя, а оттого, что случившееся открыто и грубо указывало ему: ты такой же, как все, и придумать свой особый путь у тебя не получится, как ты ни старайся.

Наутро князь позвал к себе Бортя и отдал ему секретное распоряжение. Вечером в княжеский дом прибежал испуганный вожак городских сторожей и доложил, что на торжище из толпы смердов были брошены четыре метательных ножа и все четыре «куклы» убиты.

– Лучше смотреть надо, – напустился на него Рыбья Кровь. – У тебя по торжищу побратимы разбойников ходят и делают, что хотят, а ты ничего не видишь!

Устрашенная действиями князя часть пришлых гридей навсегда покинула территорию княжества, другая, напротив, попыталась сохранить лицо – создать неприступное для Дарника зимовище. Причем повел дело так умело и ловко, что об их разбойничьем логове стало известно, когда оно уже было полностью готово. Зная все о дарникских камнеметах и пращницах, бывшие «союзники» хорошо к ним подготовились – свои жилища и даже конюшни на вершине изрезанного оврагами холма они упрятали под землю, укрыв их бревенчатым накатом с толстым слоем земли. Не тратили сил и на частокол, огородившись лишь круговым окопом и невысоким валом из мешков с землей. Четыре дня метали меченские пращницы двухпудовые каменья, не принося осажденным ровно никакого ущерба.

– Жаль, нет у нас ромейского огня, мы бы их быстро оттуда выдымили, – посетовал сконфуженный Меченый.

– Давай свой ромейский огонь придумаем, – сказал Дарник.