Судьбой приказано спастись - Александр Александрович Берлин

находился некоторое время, а затем был отправлен в одну из московских тюрем. Идя под конвоем по тюремному коридору, он не знал, куда его ведут и не думал, что скоро его закроют в маленькой камере вместе с такими же, как и он, задержанными и будут относиться к нему не так, как в обычной жизни. Кузьма безотносительно спокойно шёл туда, куда его вели, и, к удивлению конвоира, не знающего как реагировать на это, улыбался. За всё время своей службы конвоир не наблюдал ещё случая, чтобы кто-либо с такой радостной улыбкой шёл к месту заключения.

Наконец, перед Кузьмой распахнули тяжёлую дверь и сняли наручники. Почувствовав толчок в спину и услышав за собой неприятный металлический скрежет массивного затвора, он оказался внутри какого-то мрачного помещения. Остановившись у порога, Кузьма стал с интересом разглядывать непонятные сетки, расположенные в несколько ярусов вдоль стен, и незнакомых ему людей, лежащих на этих сетках. Не зная, что ему делать дальше и куда примоститься, он, тем не менее, по-прежнему продолжал улыбаться, но уже с немного растерянным видом. Постояв так некоторое время, он медленно направился в один из углов камеры, сел на пол и с той же улыбкой на лице продолжал осматриваться вокруг, ловя на себе удивлённо-любопытные взгляды присутствующих в камере. Те впервые видели такого странного парня, который, попав в камеру, довольно улыбается и с интересом рассматривает помещение, не произнося при этом ни слова. Глядя на Кузьму, все заключённые тоже начали невольно улыбаться, кроме одного – занятого своим делом, и потому безучастного ко всему происходящему. Он только на миг взглянул на вновь прибывшего, но через пару секунд, не поворачивая головы, зычно сказал через плечо, привлекая всеобщее внимание:

– Эй ты, уважаемый! А мы ведь тоже люди, а всем в таком случае людям известно, что когда к людям заходят, в первую очередь с ними здороваются. Слышишь, это я тебе говорю, уважаемый. Подойди сюда! Хочу хорошенько на тебя посмотреть.

Кузьма молча встал и не спеша направился в сторону позвавшего его мужчины, который сидел спиной к нему, увлечённо проводя карандашом по листу бумаги, расположенному перед ним на небольшой фанерке, и изредка поглядывая на газету, лежащую рядом с ним. Встав возле этого заключённого и взглянув мельком через его плечо, Кузьма увидел на газетной странице фотографию своего папы. Вздрогнув, он неожиданно быстро схватил газету, встревоженно посмотрев на рисующего, вернулся в свой угол и сел. Все без исключения смотрели молча с удивлением на этого смельчака.

Один из заключённых за такую наглость хотел было уже наброситься на Кузьму и проучить, но недавний владелец газеты резко остановил того:

– Отставить дёргаться. Не трогай его! Я сам с ним разберусь.

Возникла затянувшаяся пауза, в течение которой мужчина не спеша подошёл к Кузьме и долго смотрел на него. Потом он потянулся рукой к заинтересовавшей парня газете, чтобы забрать её, но тот вдруг резко прижал её к груди. От такого поведения новичка мужчина начал терять терпение и, серьёзно глядя Кузьме в глаза, изучающе прищурился. Всеобщее напряжение в камере возрастало. Некоторые направились в сторону Кузьмы.

– А ну, все назад, – властно скомандовал мужчина.

Все тут же резко остановились, замерев каждый на своем месте.

– Дорогой мой гость с востока, – медленно начал мужчина, сменив вдруг гнев на милость, так как заметил, что при взгляде на фото в газете, у парня на глазах почему-то появляются слёзы. Своей беззащитной растерянностью взгляд этого парня напомнил ему взгляд его правнука-инвалида, вызвав в нём человеческую жалость. – Как это понимать? Ты забрал мою газету, на которой сфоткан человек по кличке «Художник», с кем я имею честь быть хорошо знакомым, и не хочешь мне её отдавать, – подчёркнуто вежливо выбирая слова, произнёс владелец газеты.

Кузьма поднял голову, посмотрев на мужчину и молча улыбнулся.

– Он кто тебе? Ты его знаешь? – стал допытываться ответа мужчина. – А ты его, чувствуется, знаешь, если после того, как я сказал, что его знаю, ты улыбнулся…

Кузьма, широко улыбаясь, утвердительно покачал головой.

– Не врёшь?

Кузьма быстро и многократно отрицательно замотал из стороны в сторону головой.

– Ладно, верю. И не стоит так резко болтать головой… Она отлететь от тебя невзначай сможет… Я, после такого твоего признания, хотел бы и другой вопрос задать тебе, но, если ты, как мне показалось, немой и не можешь говорить, попробуем с тобой разговаривать по-другому. Умеешь по-русски читать и писать?

Кузьма вновь утвердительно кивнул в ответ.

– Понял, умеешь. Это хорошо. Карандаш и бумагу мне быстро, – крикнул приказным тоном мужчина.– Приказ был мигом исполнен. – Значит так, дорогой мой человек, – растянуто вежливо обратился он к Кузьме, – я буду письменно спрашивать, а ты мне будешь письменно отвечать. Первый вопрос у меня такой. – Мужчина взял карандаш и большими буквами написал на бумаге: «Кто тебе этот человек, изображённый в газете?»

Кузьма в ответ коряво, но большими тоже буквами, написал: «Папа».

Прочитав это одно только единственное слово, мужчина выпрямился, расправив плечи, и с улыбкой, полной доброты и уважительной нежности, но с огромным удивлением протянул: – Вот даже как…

Сделав длинную паузу, он встал и прошёлся по камере, исподлобья поглядывая на всех в ней присутствующих. А потом вдруг громко, тоном, не терпящим неповиновения, провозгласил медленно, чётко и ясно:

– Значит так, аудитория! Моё слово такое. Кто его обидит или даже плохо на него посмотрит, будет иметь дело лично со мной. И тогда я того без объяснений моментом изничтожу! Так что мокрого даже места от него не останется.

А потом, широко улыбаясь, он подошёл к Кузьме и, обняв его по-отцовски за плечи, сказал:

– Парень, поверь мне, что теперь тебя здесь никто не тронет. Твой папа и уважаемый так же мной Валентин Николаевич на зоне не раз меня выручали, так что я по жизни их должник. Ко всему ещё прочему, твой отец терпеливо меня рисовать учил. На днях я узнал, что он опять на нарах оказался. Вот мне и захотелось с газеты его портрет нарисовать. На зоне он меня, как и многих, изобразил таким, каким я был в молодости, за что спасибо ему огромное. Твой папа – хороший художник с большой буквы… А так же добрый по жизни мужик, – поведал мужчина и неожиданно спросил: – Ты с ним долго в тайге был?

Парень внимательно посмотрел на своего «защитника», но вместо ответа всего лишь молча улыбнулся. Не добившись ответа, мужчина тоже улыбнулся и, хлопнув его слегка по плечу, произнёс:

– Всё ясно… Ты в осторожности