Форсайты - Зулейка Доусон

Флер снова опустилась на бревно и как могла спокойнее, почти не запинаясь (до заключительных фраз), описала ему, как он попал в свой старый дом. Окончив, она поняла, что выиграла очень много. Джон был явно глубоко тронут. Стоя перед ней, он порывался что-то сказать и не мог произнести ни слова. Флер молчала. Нет, помогать ему теперь она не станет. Наконец он с трудом выговорил:

– Как я хотел бы хоть чем-нибудь отплатить тебе.

– Правда? Но ты можешь!

– Но, Флер, я в долгу у тебя за свою жизнь.

– Нет-нет! Не за свою, а за мою, Джон!

Ну вот! Это сказано. Шесть коротеньких слов, которые навсегда останутся между ними. Но чем? Мостом или стеной?

Джон понурился.

– Да, – сказал он угрюмо. – Наверное, так оно было и есть.

Услышав это, она кинулась к нему на шею и прижала щеку к его щеке.

– О Джон! Джон! Теперь все будет хорошо! Обязательно! Обещаю тебе…

Джон разжал ее руки и отвел от своей шеи.

– Нет, Флер.

Они стояли друг против друга, схватившись за руки, точно борясь, точно партнеры в каком-то безумном танце: она отчаянно старалась, чтобы он не вырвался, а он столь же отчаянно удерживал ее в шаге от себя.

– Но почему? – вскрикнула она. – Почему? Не из-за этой же старой истории? Ты не можешь…

– Да, да! – лихорадочно твердил он. – Как ты не понимаешь? Это всегда было и будет с нами. Ничего не изменилось. Моя мать, твой отец…

– Но, Джон, с тех пор прошло пятьдесят лет. Даже больше. Даже будь он убийцей, она не могла бы ненавидеть его сильнее.

Тут Флер ощутила в Джоне какую-то слабость, словно она нанесла ему сокрушительный удар, и он пошатнулся. Теперь они держались за руки уже не так судорожно – карикатура на влюбленную парочку.

– Но что он сделал такого ужасного?

– Возможно, было бы лучше, если бы он ее просто убил, – страдальчески ответил Джон. – Флер, неужели ты правда не знаешь? Нет, скажи, что тебе это известно!

Она покачала головой, скользнула руками к его плечам и стиснула их, чтобы он не мог уклониться от ее взгляда. Но он словно бы и не пытался, а, наоборот, внимательно всматривался в ее лицо, пока говорил, и она почувствовала у себя под мышками его ладони, словно он на всякий случай нежно ее поддерживал.

– Флер, он изнасиловал ее… когда она безумно любила другого, того, кто построил этот дом. И когда она собралась уйти от него, твой отец изнасиловал ее… будто она была его рабыней!..

Флер зажмурилась и отвернула голову от лица Джона, еще не веря, цепляясь за его рукав, как ребенок в непреходящем кошмаре.

– Нет…

Но когда она опять посмотрела на Джона, выражение его лица осталось прежним, только стало еще печальнее, и тогда она поверила. Клоп в розе! Уродливость факта, угнездившаяся в красоте правды. Древнее торжество похоти – бездумное, абсолютно непростительное насилие, посеявшее ядовитые семена задолго до того, как родились они. Гнусная подробность, остававшаяся неизвестной ей. Гнусная и такая… такая несправедливая!

И все-таки Флер продолжала стоять перед ним, продолжала держаться за его плечи, будто верила, что ей каким-то образом удастся перечеркнуть эту убежденность в его душе. И вновь сквозь материю пиджака она ощутила, как его мышцы расслабились под ее пальцами. Он опустил руки, и она разжала пальцы. В последнем исступленном усилии она удержала его взгляд, напрягая всю свою волю в безмолвном ожидании, что он скажет что-то… что угодно. Наконец он заговорил, и в его глазах она увидела бесконечную нежность, полную страдания столь мучительного, что он просто не мог навлечь подобную боль на кого-то еще – не на нее, и только не Джон! И одно обманчивое мгновение ей казалось, что какая-то надежда все-таки есть.

– Милая Флер, – начал он и растерянно умолк.

Она увидела улыбку на его лице, такую ласковую, такую нежную, что перестала дышать, будто пробуя остановить свое сердце. И поглядела на него сквозь слезы… и увидела слезы в его глазах. Когда он заговорил, в его голосе была страшная безысходность.

– Все кончено. Да. Поверь мне. Кончено.

* * *

Флер подбежала к пустым машинам, открыла дверцу и только тогда заметила, что это не ее машина, а Джона. Смутно осознав свою ошибку, она с глухим рыданием попробовала захлопнуть дверцу, но у нее не хватило сил, и, спотыкаясь, она кое-как добрела до своей машины, забралась внутрь и в оцепенении оперлась о рулевое колесо, чувствуя только свинцовую тяжесть осознания реальности. Кончено. Она потерпела полное поражение в миг предвкушения верной победы. И понимала, что больше ничего сделать нельзя. Надежда, так долго ее питавшая, умерла у нее в сердце. После самой важной сцены в ее жизни, занавес опустился навсегда. Она машинально включила мотор, но продолжала сидеть, не ощущая боли – слишком огромной. Мимо проехал на велосипеде какой-то мужчина и приподнял шляпу. Флер его не увидела. Она смотрела только внутрь себя сквозь призму долгих лет: значит, Джон всегда был не для нее. Невыносимо горько, но правда. В первый момент их встречи – в маленькой галерее Джун – этот рок уже тяготел над ними, пути их звезд уже разошлись.

Наконец она сняла тормоз и тоскливо тронулась с места. И не помнила, как добралась до Лондона. Жизнь, казалось, оборвалась.

В холле на Саут-сквер Флер прижала лоб и ладони к гладкой прохладной поверхности двери, и ей на полсекунды стало легче, что она еще способна ощущать что-то вне себя. Женщины Гогена у нее за спиной все так же томно протягивали руки к своим сочным островным плодам, вкусить которых ей никогда дано не будет, наконец поняла она.

Позади нее раздался шорох, она обернулась и увидела Майкла на пороге гостиной. На его лице был странный испуг и в то же время глубокое сочувствие, словно он каким-то образом узнал о ее скорби и пытался хоть чуть-чуть облегчить ее.

– Родная, – сказал он, – ты знаешь, что все кончено, все позади?

Она не могла сдвинуться с места. Майкл подошел к ней и обнял, точно ребенка, который больно ушибся.

– Бедняжечка моя, вот все и кончилось!

У нее вырвался тихий стон, и внезапно она разрыдалась у него на плече. Он касался щекой ее волос, и вдруг Флер поняла, о чем говорил ее муж.

Кончилась война!

Глава 13

Envoi [75]

Утром на следующий день, презрев моросящий дождичек, опираясь на руку горничной Миллер и на трость с набалдашником в виде лебединой головы, Уинифрид Дарти прошла от своего дома на Грин-стрит всю длину Мейфэра по выщербленным тротуарам до Пиккадилли. По дороге ей предлагали купить (а она не купила) картонный нос на резинке, полицейский шлем, несколько флагов и свисток, из которого, когда в него свистели, выскакивало красное перо. А Миллер так даже расцеловали. Всем этим злоключениям вопреки они устроились в полной безопасности на ступеньках перед дверью Летти Мак-Эндер в конце Беркли-стрит: оттуда можно было без помех любоваться толпами, не превращаясь в их часть. А Летти у себя в деревне никогда про это не узнает, не говоря уж о том, как она позеленеет от досады, что ничего этого не видела.

Но какая толпа! Словно весь город высыпал на улицы праздновать. Люди заполняли все свободное пространство, двигаясь в каком-то едином внутреннем ритме. И нигде не единого автомобиля или автобуса – только колышущаяся масса лиц, обнаженных голов, раскрытых ртов с кривыми зубами, а то и с дырками вместо них – смех, пенье, веселое шествие неизвестно куда.

– А не вернуться ли нам, мэм? – спросила Миллер минут через пять. – Такая давка, а ваша нога…

– Моя нога? Вздор! Я ни за какие сокровища мира не упустила бы возможность увидеть все это! Да и вам следует поглядеть!

С этими словами она решительно встала перед горничной, которая была ниже ее ростом на несколько дюймов.

Снизу, с тротуара в десятке шагов от них, до Уинифрид донесся пронзительный голос, какой-то неуместный и очень знакомый.

– Будьте любезны не толкать меня!

Поглядев туда, Уинифрид разглядела жуткую шляпку, примостившуюся на пучке оранжеватых волос.

– Боже мой, Джун! Это ты, дорогая?

Да, это была она. С помощью племянницы она недавно оборудовала себе квартирку над своей галереей на Корк-стрит и оттуда другими боковыми улочками направилась было в парк, но толпа захлестнула ее и увлекла в сторону Пиккадилли. Услышав свое имя, она оглянулась.

– Уинифрид!

Джун пробралась к ступенькам Летти Мак-Эндер и встала на две ниже своей кузины.

– Ну-ну! – произнесла она без обиняков, глядя на Уинифрид снизу вверх. – Никак не думала, что когда-нибудь еще тебя увижу.

– Я тоже, – ответила Уинифрид искренне, тщетно поискала, что бы сказать такого приятного, и не нашла. Некоторое время они следили за толпой со своих разных ступенек, а потом Джун сказала:

– Какой чудесный народ! Столько лет лишений и горя, а посмотри на них теперь!

Уинифрид, которая как раз подумала, что для низших сословий война, видимо, была не так уж и тяжела, если у них осталось столько сил праздновать ее окончание, решила, что проще будет согласиться.