Полдень XXI век 2003 №5-6 - Журнал «Полдень XXI век»

Хирург бывал у меня по утрам и вечерам, вид он имел довольный и говорил, что все идет так, как он и рассчитывал. Иногда он разговаривал со мной, рассказывал, как трудно ему было сделать эту чудо — операцию, результатом которой стало рождение зверя с человеческим сознанием. То, что он делал, он считал правильным и полезным для него лично и для всего человечества в целом. Он был, как я понял, принципиальным человеком, у него были свои понятия о добре и зле. Только его добро и его зло не совпадали с моими. Он об этом сожалел, но не чрезмерно — были и другие проблемы, более серьезные. По настоящему его интересовал только процесс превращения человека в зверя. Очень скоро у меня появилась и вторая цель, кроме побега в лес — я все больше хотел встретиться с Айболитом так, чтобы нас не разделяли толстые прутья решетки. Я не знал, что я сделаю, если такая ситуация сложится, но каждый день я желал этого все больше и больше.

Я теперь был совершенно один, сознание Джека исчезло, полностью растворившись в моем. Человек поглотил зверя, и теперь сам должен был постепенно в него превращаться.

Кормили меня всегда хорошо, только я не мог привыкнуть есть на людях или перед глазком телекамеры. Я брал зубами свою миску с едой и утаскивал ее в сад, поэтому у меня было две миски, и когда приносили еду, забирали пустую. Впоследствии это сыграло свою роль, но не буду забегать вперед.

Я думал, насколько стал ближе к зверю, но не находил никаких изменений в своей психике, пока не поймал себя на мысли, что пытаюсь схватить ртом надоевшую мне муху. Я стал внимательнее к себе приглядываться и заметил, что иногда мне хочется сырого мяса, что я спокойно выкусываю блох из шерсти и что с удовольствием погрыз бы кость, если таковая оказалось бы в поле моего зрения. Насчет блох — дело было поправимо, в подвальчике был душ, которым я мог всегда пользоваться, так как он и построен — то был специально для меня. Вода там была теплая и в нее что — то добавлялось — пару дней после купания эти твари меня не тревожили. Я думаю, что если бы душ не помогал от блох, я бы им вовсе не пользовался — никакой потребности мокнуть у меня не было.

Каждый день я проводил некоторое время в изучении двери, которая вела из дворика к лесу, и скоро я знал на ней каждую трещинку, но это мне не помогло — открыть дверь можно было только ключом, сломать — чем нибудь тяжелым, ломом, например, но в любом случае нужно было иметь руки. А рук у меня не было, только лапы.

Кроме двери, меня интересовал еще один предмет — выключатель, который поднимал решету моей клетки. Это был самый обычный выключатель, которым обыкновенно включается люстра в квартире. Он находился на стене, на высоте метра в полтора от пола и я бы легко мог попасть в него камнем — если бы мог этот камень бросить. Тогда решетка бы поднялась и я спокойно дождался бы прихода Айболита. Но все упиралось в то — же — у меня не было рук, чтобы бросить камень. Собачьи лапы для этого не годились.

Через некоторое время я понял, что весь налет цивилизации с меня слетел — мне совершенно не был нужен ни телевизор ни книги. Меня ничто не интересовало из того, чем обычно занимаются люди в свободное от добычи денег время — ни политика, ни спорт. С женщинами было сложнее — с одной стороны, я был пес, а с другой весь мой жизненный опыт был человеческий, потому я старался не думать на эту тему и это пока помогало. Не знаю, была ли потеря интереса к благам цивилизации следствием моей новой, звериной, сущности, либо все объяснялось сложившейся ситуацией. Возможно, в моей душе просто не было места для других предметов, кроме двери в садике и выключателя на стене напротив моего коврика ни о чем другом я не мог думать.

Ухаживала за мной лаборантка, миловидная женщина, которая боялась меня, как огня. Я ее отлично понимал, ведь раз меня держат в клетке с толстыми прутьями, значит, я опасен. Ее обязанности были — приносить еду, убирать за мной, поливать в садике и еще она должна была что — то делать с приборами в лаборатории, что именно — не знаю. Действовала она всегда по инструкции — опускала все решетки и работала только в тех помещениях, где меня не было. Затем она открывала одну решетку и кричала:

— Джек, сюда!

Я слушался и переходил в убранное помещение, она опускала решетку и шла туда, откуда я пришел. Иногда я думал, что произойдет, если я не подчинюсь, но экспериментировать мне было лень. Правда однажды, когда пошел второй месяц моего пребывания в собачьей шкуре, казус все же случился — лаборантка перепутала помещения и оказалась в саду вместе со мной. Она не сразу это заметила и некоторое время занималась своим делом — отыскивала и убирала мои кучки, которые я, впрочем, старался размещать в одном месте. Мне не хотелось истерик и вообще я не знал, что должен делать, если дамочка свалится в обморок, а потому я постарался стать как можно незаметнее и улегся в высокую траву. Этим я, наверное, только усугубил положение — лаборантка заметила меня, только подойдя совсем близко. Наши взгляды встретились и на несколько секунд воцарилась драматическая тишина. На ее лице отразилось удивление, затем испуг, но в обморок она падать явно не собиралась, а как — то по боевому перехватила совок в правую руку и, стараясь говорить спокойно, произнесла:

— Джек, отойди, мне пройти нужно, — я сообразил, что загораживаю ей дорогу к выходу, встал, отошел в сторону, и отвернулся к стене. Я слышал, как она прошла к двери на второй этаж, и крикнула прежде чем дверь закрылась:

— Джек, а ты, оказывается, классный пес!

Мне стало грустно и пусто, отчаяние опять навалилось на меня, но теперь была другая ситуация, теперь у меня была цель, даже две цели — сбежать в лес и оказаться один на один с Айболитом. Я думал, что для полного счастья мне хватит выполнения любого из этих двух желаний.

После случайной встречи в садике, отношение лаборантки ко мне изменилось. То есть, раньше никаких отношений не было вовсе, мы старались не замечать друг друга. Теперь она разговаривала со мной, иногда стала приносить конфеты и чаще, чем до того, выбивала пыль из моего коврика. Я тоже стал внимательнее присматриваться к лаборантке и заметил, что она довольно симпатичная женщина, признаков глупости не проявляет и что в бытность мою человеком я вполне мог бы попытать счастья. Еще я заметил, что она любит цветы, особенно большую, прямо огромную, розу, что росла не на клумбе, а просто на земле возле той самой заветной двери к лесу.

Часто вечером, после того, как работа бывала закончена, я выслушивал длинные истории из ее жизни, и скоро я знал о ней почти все — все, кроме ее имени. Я замечал и раньше, что люди в разговорах редко произносят свое имя, а теперь я в этом убедился окончательно. За те три месяца, что продолжались наши отношения (если это можно так назвать), я так и не узнал, как зовут лаборантку, хотя рассказывала она в основном о себе. Когда же Айболит здоровался с ней, он произносил нечто вроде «Доброе утро, э-э-э-э» — наверное, он и не помнил ее имени.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});