Четвертый Рим - В. Галечьян

Юноша не мог знать, что накануне Пузанскому сделали чрезвычайно лестное для него предложение возглавить Московское отделение Северной ложи в качестве Великого коммодора. Кроме всего, это означало, что он становится влиятельной в Москве фигурой и вновь может вернуться на политическую сцену. Поглощенный мыслями о будущей своей деятельности, Пузанский как-то проглядел «бунт на корабле» и был в полной уверенности, что Луций сам с радостью примет посвящение. Он уже решил по возвращении сделать Луция главой молодежного отделения ложи и начать прямо с лицея. Его почему-то не останавливал тот факт, что во времена Римской империи масонов не существовало в природе. Там, правда, и своих сект хватало.

Ничего об этом не зная, Луций решил дождаться присланного за ним масона и объявить, что не собирается становиться свободным каменщиком. Однако все получилось не совсем так, как он планировал. Он еще глядел с беспокойством в сторону, куда скрылся брат, как прямо перед ним возникла мощная фигура ритора и в одно мгновение на глазах его очутилась черная повязка. Вслед за ней он почувствовал, как мягко спадают на пол части его одежды. Как-то неудобно было сопротивляться, и Луций целиком отдал себя в опытные руки. Его взяли за руку и аккуратно повели по нескончаемым ступеням вниз. Юноша чувствовал, как по его ногам пробежал холод. Они были в подвале, правда, не в том, где в то же самое время проходил обряд самого высокого класса.

— Сейчас я тебя оставлю, — предупредил ритор, — но знай, что ты имеешь право снять повязку, лишь когда уже не слышен будет звук шагов.

Подождав, когда шаги ритора стихнут, Луций сорвал повязку с глаз и оглянулся. Он находился в небольшом, кубической формы помещении, в котором ни окон, ни дверей не было видно, так искусно все было замаскировано.

Свод потолка едва дозволял стоять, выпрямившись, человеку высокого роста. Действительный размер помещения скрывался затянутыми черной холстиной стенами, тем более что оно было едва освещено. Из-под потолка свешивалось бра: три тонкие свечи, которые давали рассеянный свет. Когда глаза чуть привыкли, Луций увидел в углу черный стол и два стула. На столе лежали берцовые человеческие кости и череп, из глазных впадин которого выбивалось синеватое пламя горевшего спирта. С ним соседствовали Библия и песочные Часы. В противоположном углу застыл человеческий скелет. Подойдя к нему совсем близко и вытаращив глаза, Луций прочитал надпись над ним: «Сам таков будешь». В двух других углах комнаты стояло по гробу. В одном из них лежал мертвец со следами тления, правда без запаха, — что несколько утешило Луция, зато другой гроб был пуст, и юношу это несколько озадачило.

Время шло, однако никто не появлялся. Луций попытался отвлечься от невеселой картины, которую вынужден был наблюдать, но и тут ему не везло. Уже давно единственной истинной радостью для Луция были редкие встречи с Линой, затем воспоминания о ней. Больше всего на свете он хотел быть с Линой и знал наверняка, что именно так и будет, вот только в его мысли все нахальнее влезала подозрительная китаянка. Фальшивая подмена постоянно оттесняла Лину, и нельзя сказать, чтобы делала это совсем неприятно, в ней было что-то волновавшее юношу, и это что-то общее, несмотря на цвет кожи или разрез глаз, объединяло девушек.

Вот и теперь, в воспоминаниях ему было не разделить маленькую разбойницу с дочкой хитрющего китайца. Он целовал свою спасительницу и, отрываясь, видел «обидчицу», его обнимала Лина, а на ее месте оказывалась китаянка, усмешка Ли раздвигалась в улыбку Лины, подмигивание одной обращалось в узенькие глазки другой. Не помогали и такие с виду объективные показатели, как рост или стройность фигуры. Обе были хрупкими, невысокими.

Через четверть часа в комнату вошел обрядоначальник. Во всяком случае, так он представился. Он был в длинном, до пят плаще, украшенном различными значками и лентами и в круглой шляпе.

— Ты помещен в черную храмину, — торжественно объявил он юноше, который уже мелко дрожал от холода и неизвестности. — Это храм размышлений, доступ куда запрещен непосвященным, — Тут в голосе его прибавилось патетики. — В мрачной храмине, блистающей сквозь печальный скелет и тлен слабым светом, ты видишь голую мрачность и в мрачности той разверстое слово Божие. Может статься, ты вспомнил слова священного писания.

Луций не стал разочаровывать обрядоначальника незнанием обряда и решил промолчать. Не дождавшись ответа, наставник продолжил:

— Вот эти вещие слова: «Свет во тьме светится и тьме его не объять». Человек наружный тленен и мрачен, но внутри его есть некоторая искра нетленная, придержащая тому Великому, Всецелому Существу, которым содержится Вселенная, — и закончил: — Цель нашего ордена: сохранение и предание потомству тайного знания; исповедание членов ордена, исправление собственным примером вне общества находящихся, а также всего рода человеческого. Для этого орден требует исполнения семи должностей: повиновение, познание самого себя, отвержение гордыни, любовь к человечеству, щедротолюбие, скромность, любовь к смерти.

Обрядоначальник вновь надел Луцию на глаза повязку, обнажил ему левую грудь, приставил к ней острие лезвия кинжала и вывел из подвала со словами:

От нас, злодеи, удаляйтесь,Которы ближнего теснят;Во храмы наши не являйтесь,Которы правды не хранят!Мужайтесь, братья избранны,Небесной мудрости сыны,Помыслите, к чему вы званны,Что были, есть и быть должны!

В это время Василий с восхищением разглядывал залу, убранную пурпурными тканями с вышитыми по ним серебряными и золотыми символами. Кресло, на котором сидел Пузанский, почти совершенно скрывалось за тяжелым черным бархатом балдахина, усеянного кроваво-красными крестами. Над балдахином было прикреплено изображение орла с золотой короной. Командор Пузанский сидел посреди всего этого великолепия в пурпурном широком камзоле и такого же цвета лосинах, сзади его прикрывала черная мантия. Вокруг него стояли полукругом масоны высших ступеней, которые участвовали в посвящении. Все они были одеты в короткие кафтаны черного цвета, опоясанные красными поясами. Далее из числа масонов вышел один с обнаженным мечом и стал задавать вопросы, которые Василий, как ни стремился, понять не мог.

— Первейшим ли вы признаете долгом, что Высочайшее Существо надобно почитать, страшиться и любить? Признаете ли вы начертанное в Откровении его за истинное? Признаете ли вы всех людей за братьев своих?

Пузанский на все вопросы отвечал утвердительно, и после некоторого молчания, когда прозвучал неизвестный Василию псалом, встал и подошел к регенту.

— Обязуюсь, — сказал он веско и склонился на одну ногу, — ничего об ордене никому не открывать, не выяснив предварительно, что он истинный свободный каменщик; ложе всегда быть верным и крайним послушанием соблюдать ее обряды; собратьям же своим помогать во всех возможных случаях.

Слова его вызвали у присутствующих ропот одобрения. Регент, одетый теперь, как и все, на манер средневекового рыцаря, объявил, что прием совершился. Тут же все Пузанского окружили и стали поздравлять. Среди прочих подошел и Василий, несмотря на то, что вольные каменщики смотрели на него с некоторым удивлением. Однако никто Василию ничего не сказал, и он благополучно добрался до учителя.

— Подарок вам, — сказал Василий важно, и кремль перешел из его рук в руки Пузанского.

Тотчас тот, изнемогая от жажды особого рода, потянулся к бутылке, но окружающие преподавателя масоны затянули гимн и Пузанский вынужденно присоединился к ним:

Чувство истины живоеВас в священный храм влекло;О, стремление святое!Сколь ты чисто, сколь светло!Разгони пороков мрачность,Возроди любви прозрачность,Ею в нас зажги сердца;Да любовью воспаленны,В ней согласно погруженны,Воспоем всех благ Отца.О, восторги несравненны,Каковых не знает мир.Чувства здесь любви бесценныУстрояют светлый пир.Здесь утехи без отравы,Без раскаяния забавы,Льют отраду в нашу кровь,Где же чувств таких приятство?О, живи вовеки братство!Царствуй, царствуй в нас любовь!

Торжественными напевами, успокаивая страсти души, масоны дружно двинули в ломящуюся от яств столовую. По дороге процессия ненадолго задержалась в приделе у большого золоченого кувшина с водой. Префект, окунув три пальца правой руки в воду, окропил ею братьев, говоря: «Господи, омой нас от нечистоты страстей и дай сердце чужое пороку».

Благословенные вольные каменщики облепили покрытый черным шелком стол в форме греческого креста. Меж двух громадных осетров на серебряных блюдах скромно ждали своего часа запеченные барашки. Мелкие закуски были представлены вазочками с икрой обеих цветов, всякого рода колбасами, изумрудом зелени, паштетами, сырами, прочими мыслимыми и не до конца представляемыми холодными блюдами. На золотых подносах лежал хлеб, прикрытый белым полотном с золотой ветвью акации, которая олицетворяла собой солнце. Хрустальные чаши с орлами были наполнены до краев красным вином и также прикрыты белым полотном.