Забытые пьесы 1920-1930-х годов - Татьяна Майская

Садится.

Аплодисменты. Шум.

СЕКРЕТАРЬ. Товарищ Петросян.

ПЕТРОСЯН. Товарищи! Мне, конечно, трудно говорить после Василия. Он все равно как гвозди в гроб заколачивает. Однако я должен несколько слов сказать. Товарищи, мне кажется, мы перегибаем палку: «Терехин — враг», «Терехина надо сметать с пути», «Терехин — язва». А до сегодняшнего дня Терехин был свой парень, хороший партиец. У нас все так. На сто восемьдесят градусов курс меняем. Я сомневаюсь, нужно ли исключать Терехина из партии. Я не уверен в том, что в истории с Ниной он совсем не виноват. Но в его словах много правды. А насчет его теорий о любви, тут можно поспорить. Этот вопрос партией не решен. И, во всяком случае, за это не исключают. Товарищи, не разгорелись ли у нас, как это часто бывает, страсти?

ПЕТР. Позвольте мне. Нет, Петросян, страсти не разгорелись. А то, что ребята горячатся, хорошо. Мне сейчас наше собрание кажется телом, в которое попала зараза, а все мы, кровяные шарики, бросаемся к зараженному месту, вытесняем болезнь из себя.

ТЕРЕХИН. И ты разговорился? Висельник!

Пауза. В зале очень тихо.

ПЕТР. Да, я висельник. Что ж, это так. Я вешался. Однако, когда я вешался, веревку мылил ты, Терехин.

ТЕРЕХИН. Плохо, видно, намылил.

ПЕТР. Не с тобою ли я пил? Не тебя ли слушал? Не с тобою ли вместе время проводил? Разница между нами в том, что я, когда почувствовал, что ненужным стал и вредным, я повесился, а такие, как ты, не повесятся. Я не знаю, что лучше. Хочу несколько слов сказать по вопросу о личной жизни. [Говорят, партия не должна вмешиваться в личную жизнь. Неправда! Не так это. А мы-то кто? Не партия? Не часть ее?] А ведь мы живем все вместе, один подле другого. Так разве мы не обязаны помочь, если с кем-нибудь неладно? Я вот вешался. А как вы думаете, если бы вы взяли меня в работу да дали бы все трепку, не отошел бы я от всего этого? Отошел бы! Не полез бы в петлю. Ведь разложение как сумасшествие. Когда сходишь с ума, сам не замечаешь. Нужно, чтоб другие схватились и начали лечить. Так и тут. Вот это я хотел сказать.

СЕКРЕТАРЬ. Товарищи, поступило предложение закрыть прения. Нет против? Нет. Теперь какие есть предложения…

ТЕРЕХИН. Внеочередное заявление. Я вот теперь действительно уйду, то, что вы решите, меня не касается. Только, товарищи, я вас предупреждаю, не такие еще ячейки за партийные ошибки разгонялись! Я ушел. СЕКРЕТАРЬ. Бюро предлагает Терехина исключить. ЛИЗА. А мы предлагаем оставить.

СЕКРЕТАРЬ. Товарищи, кто за предложение бюро? Голосуют только члены партии.

Почти все руки.

Кто против?

Несколько голосов. Секретарь считает.

Всеми голосами, против трех и четырех воздержавшихся, Терехин исключается из партии.

Аплодисменты. Шум. Выкрики: «Правильно! Недопустимо!»

Занавес.

Эпизод девятый

«ВОТ ЭТО Я НАЗЫВАЮ ЗАМАЗЫВАНИЕМ»

Занавес открывается наполовину с левой стороны. Комната в помещении Контрольной комиссии для свидетелей. В соседней комнате идет заседание КК. В комнате группами ходят и разговаривают ТЕРЕХИН, ПРЫЩ, ПЕТРОСЯН, ЛИЗА, ЛЮТИКОВ, ВАРЯ, АНДРЕЙ, БЕСЕДА. Беседа читает.

ЛИЗА (Прыщу). Тебя разве тоже вызвали?

ПРЫЩ. Нет, вызывать не вызывали. Сам пришел. Меня это дело до смерти интересует. Оправдают его или нет. Вот в чем дело. Если оправдают — дурак я, если не оправдают, значит, сыграл правильно.

ЛИЗА. Где сыграл?

ПРЫЩ. Да ничего… Это я так, мысли свои:

Паду ли я, стрелой пронзенный,Иль мимо пролетит она.

Неожиданно поет высоко и протяжно.

Иль ми-и-и-мо пролетит она-а-а.

Все оборачиваются.

ПЕТРОСЯН (Прыщу). Ты что, офонарел, что ли?

АНДРЕЙ. Да какого черта он пришел сюда?

ПРЫЩ. Ну ладно, ладно, тише! Уже начинают шум поднимать.

Садится в углу на стул.

ЛЮТИКОВ (Беседе). Все читаешь? Что за книга? (Смотрит.) «Атмосферное давление». Вот, черт тебя дери! Ничего на тебя, дьявола, не действует.

БЕСЕДА. Нет, действует.

ЛЮТИКОВ. Что?

БЕСЕДА. Да вот «Атмосферное давление».

ЛЮТИКОВ. Тьфу!

БЕСЕДА. Еще действует, что от занятий отрывают. Вот, сидеть приходится.

ЛЮТИКОВ. Ну, знаешь, после этого я с тобой и разговаривать не хочу.

БЕСЕДА. Так я тебя только и прошу об этом. По крайней мере, мешать не будешь.

Входит МАНЯ. ТЕРЕХИН идет к ней навстречу.

ТЕРЕХИН. И тебя вызвали?

МАНЯ. Да. Ну что?

ТЕРЕХИН. Сейчас решат. Давно не видел я тебя.

МАНЯ. Мне такого наговорили, что я с тобой и встречаться не хотела.

ТЕРЕХИН. Это кто же наговорил?

МАНЯ. Не все равно, кто…

ТЕРЕХИН. Теперь они все говорят. Раздули дело. Подговорили наших коммунистиков липовых и валят.

МАНЯ. Почему же это, Костя?

ТЕРЕХИН. Говорят, я ее заел. А на меня кто-нибудь взглянул? Кто-нибудь догадался подумать, как мне жилось? Заел… Да если б кто знал…

МАНЯ. Расскажи мне.

ТЕРЕХИН. Тебе, Маня, я всю правду выложу. Ты поймешь. Ты не такая, как те. Тянет меня к тебе. Плохо я жил с Верганской. Склочная баба она была.

МАНЯ. «Была». Странно как-то! Несколько дней назад я с нею разговаривала, а теперь…

ТЕРЕХИН. А у меня, знаешь, нервы… Я ведь в Особом отделе работал{230}. Фронты тоже нелегко даются. Ну, бывало, повздорим… Кто без этого живет? Поссорились — помирились. Однако нет. Она меня, как паутиной, оплела. По рукам и ногам связала. А я этого не переношу. Я коммунист. Я свободу люблю. Терпел, все сносил. Думаю, грубостью не возьмешь. Иногда спорил, правда, резко, но для ее же пользы. Мещанство ее вскрывал. Правду говорил. Ничего не вышло. Мещанкой и осталась. А раз так, у меня к ней любовь пропала. Она увидела, вот и… смерть эта. Для меня эта смерть как обухом по затылку.

МАНЯ. А все тебя в этой смерти винят.

ТЕРЕХИН. Конечно, меня. А почему именно меня? Почему не Федора, с которым она все время вертела, который теперь меня обвинить старается?

МАНЯ. Тебя ячейка исключила.

ТЕРЕХИН. Ячейка постановила, но это мы еще посмотрим. Еще кто кого выкинет! Там разве ячейка? Мальчишки — сопляки. Вот увидишь, восстановят. В случае чего я до Политбюро дойду. Маня…

МАНЯ. Что, Костя?

ТЕРЕХИН. Тяжело мне… Грустно. Никогда не говорил я этого слова. У стенки стоял — молчал, а вот сейчас… говорю… Все против меня, как с цепи сорвались. Рады. Чему? Что у нас с Нинкой не все как по книжке было… Да знают ли они, например, что за птица Федор? Я уже сколько времени знал, что Нинка с ним крутит… А я хоть слово сказал… Так вот, иногда думаю: где я? Наша ли это власть? Коммунисту жить не дают! Под одеяло заглядывают. Так ли с женой живешь, как полагается… Ты пойми меня, Маня, за то, что я один с мещанством на борьбу вышел, все мещане на меня ополчились! А я, как волк в облаву, попал. Один. А свора эта думает: «Ага, он нас разоблачает; он на нашу мерзость пальцем показывает; он нам опасен. Прикончим его, пока не поздно!» Эх, да будь проклято все! Не лучше ли туда… за Нинкой.

МАНЯ. Брось, Костя!.. Что ты!

ТЕРЕХИН. [Я знаю, меня из партии не выкинуть. Контрольная комиссия восстановит, но все это действует на меня сильно…] Раньше, сволочи, за мной бегали, а теперь даже Прыщ, гнилой интеллигентишка, и тот против. Ты-то веришь мне, что я не виноват, Маня?

МАНЯ. Знаешь, Костя, я не могу еще твердо сказать, но тому, что говоришь, кажется, верю. Мало я еще тебя знаю.

ТЕРЕХИН. А ты узнай… Я весь как на ладони. Не лгу, не таюсь. Главное, верить нужно человеку… Спасибо тебе.

МАНЯ. Ну, я к Варьке пойду, Костя.

ТЕРЕХИН. Постой! Знаешь, Маня, когда я вечером остаюсь один… вокруг никого… Зайди ко мне сегодня.

МАНЯ. Не знаю, Костя, нужно ли…

ТЕРЕХИН. Нужно… Зайди.

МАНЯ молчит.

Зайдешь?

МАНЯ. Зайду, если нужно.

Отходит от него.

ПРЫЩ (встает со стула, смотрит вслед. Выходит один на авансцену). Слышали? Вот это я понимаю! Чистая работа. Американская техника! Тут неделю, месяц мучаешься, пока обкрутишь, а он за десять минут. Человека из партии выкинули, а ему хоть бы хны! Рядом вопрос о нем решают, а он девку обхаживает. А здорово завинтил. Запомнить надо. (Становится в позу.) «Когда я вечером остаюсь один… и вокруг никого… зайди ко мне сегодня…» Вот это парень! Это я понимаю! Вот кому подражать надо! Вот у кого учиться!