Время меча - Юрий Нестеренко

Бок ныл, голова горела, во рту пересохло и в целом ощущения были отвратными. Однако звуки оказались вполне реальными. Стучали в дверь, и кричали оттуда же. Сперва Элина решила, что ей грозит опасность — она подумала это с какой-то философской отрешенностью, ибо сейчас была не способна оказать сопротивление. Но затем поняла, что крики скорее обеспокоенные, чем угрожающие, и осознала, как выглядит ситуация со стороны

— раненый, весь в крови, приходит среди ночи, снимает комнату и запирается там, после чего долгое время не подает признаков жизни. Естественно, хозяин обеспокоен — что, если его постоялец уже умер? Заплаченные вперед деньги еще не повод держать в комнате разлагающийся труп.

— Я жива, — по возможности громко сказала Элина по-тарвилонски и тут же запоздало спохватилась. Ей повезло — никто из стучавших не знал тарвилонского языка и не заметил, что она выдала свою половую принадлежность. Они лишь убедились, что постоялец и вправду жив — однако не ушли; мужской голос что-то спросил через дверь, и Элина поняла, что надо открыть, чтобы хотя бы привлечь к объяснению жесты.

Осторожно, стараясь не тревожить рану, она сползла с дивана и подошла к двери. В свете угасающего дня (Элина, впрочем, не знала, что уже вечер) она увидела, в каком состоянии комната, особенно вблизи дивана — пятна засохшей крови и лужи розовой воды на полу, разбросанные вокруг заскорузлые бурые тряпки и комки ваты… Правда, в детстве ей приходилось видеть и не такое, но тогда кровь не была ее собственной.

Элина отодвинула засов. На пороге стояли двое мужчин — один из них служитель, что впустил ее вчера, а второй, судя по его важному виду, вероятно, сам хозяин караван-сарая. Чуть поотдаль стояла женщина — одетая не в балахон, как ее сестры по полу на улице, но и не так откровенно, как юная проститутка в гостинице Фандертольда. Ее лицо ниже глаз прикрывала тонкая голубая ткань. В руках она держала ведро.

Хозяин, глядя на открывшуюся ему картину, сочувственно поцокал языком и покачал головой. «Сколько ж я им заплатила, что он так любезен? „ — промелькнуло в сознании Элины. Он задал вопрос — кажется, опять насчет лекаря — и графиня вновь отказалась. «Однако новые бинты мне не помешают“,

— подумала она и попыталась объяснить это жестами. Хозяин важно кивнул и что-то приказал стоявшей в коридоре женщине. Та вошла в комнату (Элина невольно посторонилась) и занялась уборкой. Графиня постаралась пояснить, что имела в виду не это, но хозяин вновь успокаивающе кивнул и произнес коротую фразу, в которой Элина разобрала слово «позже».

Этот короткий в общем-то диалог c привлечением жестов утомил Элину, словно долгое путешествие; она чувствовала себя совершенно разбитой — несомненно, у нее был жар. Графиня вернулась на диван. Дверь она на этот раз запирать не стала. Хозяин произнес что-то ободряющее и удалился вместе со своим подручным.

Лежа на диване и глядя в потолок, Элина слышала, как служанка вытирает пол. Затем женщина вышла, обронив какие-то слова. Элина спустила руку с дивана и подтащила к себе куртку. Следовало проверить наличность. Среди монет, полученных ею от Саберро, были, конечно, не только достоинством в один дихраз; попадались там и по два, по три, по пять и даже большие десятидихразовые кругляки. Так что вчерашняя пригоршня могла оказаться весьма значительной частью ее капитала… Так и есть! Она выгребла почти все

— у нее осталось всего 11 дихразов. Что ж, остается надеяться, что ее аванса, по крайней мере, надолго хватит для оплаты местных услуг. Должно было хватить — ведь Фандертольд и Гварели врали ей насчет цен, и в реальности таковые были намного ниже…

От этих не слишком веселых мыслей Элину отвлекла вернувшаяся служанка. На сей раз у нее в руках был какой-то сверток, слишком большой для перевязочного материала. Женщина подвинула к дивану низкий круглый столик и разложила на нем принесенное. Там действительно были бинты, а помимо них — тонкое одеяло, полотенца, губка, маленький узкогорлый сосуд с завинченной крышкой и что-то вроде ножа. Когда служанка приблизилась к Элине, держа в руках этот острый блестящий инструмент, графиня обеспокенно спросила: «Эй, что это? « Но служанка лишь произнесла что-то мягким увещевающим голосом и, коснувшись прохладными пальцами живота Элины, принялась осторожно, но уверенно разрезать бинты.

Графиня поняла, что ей не придется заниматься перевязкой самой, и успокоилась. Она покорно подчинялась служанке, когда та жестом просила ее повернуться. Хуже всего было, когда пришлось отдирать присохшие бинты от раны. Элина понимала, что это будет больно, но не ожидала, что настолько! Она, однако, из принципа не издала ни звука, хотя выражение ее лица было вполне красноречивым. Потом, когда служанка, обтерев рану губкой, обрабатывала ее бурой жидкостью из сосуда, вызывавшей острое жжение, это было уже гораздо легче терпеть. Наконец женщина помогла Элине сесть и сделала новую перевязку.

— Вода, — сказала графиня, указав на кружку и на свой рот. Служанка кивнула, однако вместо того, чтобы исполнить просьбу, вышла из комнаты. Элина почувствовала раздражение из-за ее непонятливости, но затем решила подождать, что будет дальше. Действительно, вскоре женщина опять вернулась, на сей раз принеся на подносе две широких чашки, побольше и поменьше. Сперва она дала Элине выпить маленькую чашку, где была не вода, а какой-то теплый травяной отвар. В большой чашке оказался наваристый бульон. Элина с возмущением пресекла попытку кормить ее с ложки и поела сама, после чего, чувствуя себя уже заметно лучше, вновь вытянулась на диване. Служанка, однако, продолжала о ней заботиться. Она сняла с графини сапоги и чулки (Элина не возражала), обтерла ей ноги мокрым полотенцем, а затем вытерла сухим. После этого она накрыла девушку одеялом и, задув лампу, вышла.

Так прошли первые три или четыре дня в караван-сарае; из-за высокой поначалу температуры Элина не могла сказать точно. Все это время она провела на диване, вставая лишь тогда, когда того требовали естественные надобности, не чуждые даже аристократам и героям. Вынужденное бездействие не слишком угнетало графиню — она была еще слишком слаба и бОльшую часть времени просто спала. Служанка продолжала ухаживать за ней, приносить еду и делать перевязки. Однако в один не слишком прекрасный день ситуация изменилась.

В этот день утром Элину вновь навестил хозяин. Он продолжал радушно улыбаться, отчего его узкие глаза совсем слились в щелочки, и, кажется, вежливо спросил, как дела у его гостя.

— Лучше, — ответила Элина. Жар действительно спал, но оценивать свое состояние как хорошее было рано; все же в ее теле побывали три стальных зубца, один вонзился торчком и два, хоть и не глубоко — боком, и на рану даже не был наложен шов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});