Время меча - Юрий Нестеренко

Бодрости не прибавилось — все-таки ей пришлось расходовать собственную энергию — но в целом она чувствовала себя заметно лучше. Боли не было, кровь не текла. Элина знала, что все это — лишь временный эффект, ибо прошли времена, когда подобным образом можно было полностью исцелить человека; ныне не обойтись без бинтов и лекарств. Но теперь, по крайней мере, она могла рассчитывать добраться до караван-сарая, не потеряв сознание и не истекя кровью по дороге.

Вновь начался долгий путь по ночным улицам и переулкам; один раз она еле успела спрятаться в подворотне, заслышав впереди шаги и голоса; в другой раз, наоборот, кто-то юркнул в щель между домами при ее появлении (она не осознавала, что по-прежнему идет по улице с обнаженным мечом в руке). Голова кружилась, и все тело наполняла усталость, но, по крайней мере, она могла теперь не думать о ране, и к горлу не подкатывали приступы дурноты. Наконец, пару раз забредя в тупики и уже начиная паниковавать от осознания потерянного направления, Элина вышла к неприветливой стене караван-сарая.

Ей пришлось долго стучать — сперва кулаком, потом рукояткой меча — в запертую калитку, прежде чем ей открыли. Служитель (для хозяина он, пожалуй, был одет слишком просто) тоже был вооружен — в руке он сжимал короткий широкий меч, похожий на кривой тесак — однако вид Элины произвел на него, должно быть, столь сильное впечатление, что он поспешил захлопнуть дверь. В самом деле, даже в таком неспокойном городе, как Харбад, не каждый день — и не каждую ночь — в двери городского караван-сарая стучится юноша чужой расы, с ног до головы забрызганный кровью, с торчащим из раны железом и окровавленным по самую гарду мечом в руке.

Однако Элина не позволила захлопнуть калитку у себя перед носом, сперва подставив ногу, а потом протиснувшись внутрь. Служитель рассеянно отступил и разинул рот, намереваясь не то прогонять ее, не то звать на помощь своих товарищей.

— Я. Комната. Здесь, — сказала Элина на языке эмирата. Свои слова она дополнила более веским аргументом, запустив руку в кошель (меч пришлось переложить в левую руку) и протянув служителю, не считая, пригоршню монет. Тот не без испуга смотрел на деньги в перепачканной кровью руке.

— Моя, — сказала Элина, имея в виду, что деньги не краденые. В глазах служителя сохранялось понятное сомнение, постепенно, впрочем, таявшее при виде золота. Графиня вздохнула и убрала меч в ножны. Служитель, наконец, опустил свое оружие и ссыпал липкие монеты в карман на животе, предварительно попробовав на зуб одну из них.

— Комната, — повторила Элина. — Надо.

Служитель неуверенно кивнул и повел нового постояльца в здание, все время оглядываясь через плечо.

Уплаченный ей аванс был, по-видимому, солидным по местным меркам — комната, куда ее привели, была недурна для такого заведения. Служитель, правда, бормоча что-то извиняющимся тоном, сдернул бархатное покрывало с низкого дивана — очевидно, не хотел, чтобы оно пропиталось кровью. Перекинув его через руку, он обратился к Элине с каким-то вопросом, но та лишь беспомощно развела руками. Служитель указал на ее рану, потом на дверь и снова на рану, произнося вопросительно какое-то слово. «Наверное, спрашивает, не прислать ли лекаря», — подумала Элина и покачала головой.

— Нет надо. Надо вода.

Служитель кивнул и вышел. Элина сняла пояс с мечом и присела на диван. Комната поплыла у нее перед глазами. «Не время! « — приказала себе графиня.

Вошел другой слуга, поставил на пол большой закрытый крышкой кувшин и таз, предварительно откинув ногой в сторону циновку. Элина кивком отпустила его и закрыла дверь на засов.

Графиня открыла котомку и достала все, что у нее было припасено для таких случаев. Затем она осторожно сняла куртку, потом рубашку. Рана на плече действительно оказалась безобидной царапиной; графиня смазала ее мазью, а затем разорвала и завязала рубашку таким образом, что грудь была надежно закрыта, ниже же тело оставалось обнаженным до пояса. В таком виде она уже могла бы прибегнуть к посторонней помощи, но пока решила все же справляться своими силами. Она села на пол, прислонившись спиной к дивану, подвинула к себе таз и налила воды. От всех этих манипуляций бок снова начал ныть, но Элина понимала, что это еще цветочки.

Она обмыла и осмотрела рану. Похоже, ей здорово повезло — звездочка вошла под углом, при этом грубая ткань куртки остановила ее вращение, и боковые лучи лишь слегка надрезали кожу. Кажется, внутренние органы не пострадали. Все могло быть гораздо хуже — как-никак, эти звездочки наверняка предназначались для убийства.

Элина, чувствуя, как участился ее пульс, обмотала торчавший наружу металл куском материи от рубашки, крепко взялась за звездочку правой рукой, сосредоточилась, закрыла глаза, сосчитала до пяти и — дернула.

Ей удалось удержаться от крика, но все же она замычала от пронзительной боли. Звездочка упала на пол. Снова хлынула кровь, хотя и не так сильно, как могла бы, если бы не проделанные раньше магические действия. Но повторить ту же процедуру сейчас Элина уже не могла — у нее просто не осталось на это сил. Оставалось полагаться лишь на мазь и повязки и стараться не терять сознания…

Наконец ей удалось остановить кровь. Правда, пока она завязывала бинты, рана снова открылась — на бинте, даже сквозь плотную, пропитанную целебным эликсиром прокладку, стало расплываться темнокрасное пятно, но, достигнув трех дюймов в диаметре, остановилось. Элина еще некоторое время подозрительно смотрела на него, затем, достав из котомки кружку, налила из кувшина воды и жадно напилась. Потом она прямо в сапогах вползла на диван, чувствуя себя легкой и слабой, и почти сразу же провалилась в черноту беспамятства.

В себя она приходила долго и трудно; где-то на полпути между небытием и бытием ей мерещилась тоскливая, повторяющаяся, как это часто бывает в бреду, сцена — на площади какого-то грязного, хмурого города сколачивали эшафот. Приговоренный стоял рядом, но Элина, как не вглядывалась, не могла рассмотреть, кто это. Артен? Эйрих? Кто бы это ни был, это был друг. Элина знала, что ничем не может ему помочь — она лежала в могиле тут же, на площади, и тяжесть навалившейся земли не позволяла ей пошевелиться, а из ее бока проросла крапива. Несмотря на это, она видела происходящее и хотела лишь одного — чтобы все поскорее кончилось, плотники сделали свое дело, а палачи — свое. Но всякий раз, когда эшафот был уже готов, плотник слишком сильно бил молотком, и вся конструкция разваливалась. Разочарованная публика кричала ему какие-то слова, должно быть, обидные, на незнакомом языке. Когда это произошло в очередной раз, злость заставила Элину открыть глаза и сфокусировать сознание.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});