Прошлое с нами (Книга первая) - Василий Петров

Межа тянулась дальше, в конец клеверного поля. Сиреневые бутоны, растения сочные, темнозеленые. Начинались заросли. И тут воронки. Ровики наполовину отрытые. Тела погибших воинов. Пустые консервные банки. Колея, запах болота. Угасший костер недавно оставленного бивуака.

— Товарищ лейтенант, вода! — обрадовался Проценко.

В яме на глубине двух штыков жидкость, довольно прозрачная. Орудийный номер снял котелок. Вода теплая, чайного цвета, отдает болотной тиной. Все пьют и пьют.

Лес обитаем. Под деревом лошади в упряжке, повозки. Слышатся стоны. Санитары и ездовые заняты погрузкой раненых. Переполох, вызванный появлением сержанта Процента, прервал ненадолго работу. Санитары сообщили, что оба батальона 622-го СП ушли часа два назад.

Бдительная пехота

Вечерело. Люди шли гуськом. Один пулемет нес Проценко, другой — у связного. На плечах у орудийных номеров шинели в скатках, два карабина, диски.

Какая благодать! Не путается под ногами рожь, колосья не хлещут в лицо. И не надо вскакивать, напрягать слух и зрение, метаться от одного пулемета к другому, следить непрерывно за тенью, которая обращается в цепь, брызжущую выстрелами. Куда она двинется? Сжимала голову каска, мутный полуденный жар обжигал лицо.

Дорога петляла по опушке, в объезд луж и выбоин. Отвернет в поле и снова под ветви берез и сосен. На повороте расщепленный ствол вздымал заостренные обломки.

1-й огневой взвод ушел от автоматчиков. Миновала пулеметная очередь поврежденного тапка. А дальше? Княгининки занял противник. Подразделения дивизиона ушли на Ковель. Но, может быть, они заняли оборону за селом? И где мои люди? Только Проценко и три орудийных номера... Ушел же еще кто-то с высоты... А Дорошенко жив ли? Четыре человека... Неужели это все, что осталось от 1-го огневого взвода?

— Товарищ лейтенант, кто уцелел из наших? — Проценко остановился и оглушительно засвистел. Тишина, и птиц не слышно.

Что же стоять? Пойдем. Проценко не терял надежды, свистит раз за разом. Позади бредут остальные. Уже обменялись дважды оружием, по очереди. Деревья на опушке искалечены снарядами. Пни, обломки разной высоты. Воронки одна за другой.

— Стой! — вскричал Проценко.— Товарищ лейтенант, там люди,— и бросился на землю.— Выходи, не прячься!

— Свои,— последовал ответ.

Из-за куста поднялся человек — сержант Дорошенко, и не один. Орудийные номера, пехотинцы, общим числом восемь.

— Не ждали... вот повезло, товарищ лейтенант,— радовался Дорошенко,— у меня затвор заклинило, я видел, автоматчики зажали вас... И диск кончился... коробка раскалилась, не снимается, хоть плачь... вместе с ним,— он схватил за руку пехотинца,— собрали патроны... когда залез обратно на дерево... вас нет нигде. Думаю, ну все, пропали ни за что... им не сказал... может, придете... так и вышло. И все глядят друг на друга, одиннадцать человек.

— ...Весь день воевали,— продолжал Дорошенко.— Под огнем не думал-не гадал в живых остаться.

Котелок пошел по рукам. Вода из источника не лучше прежнего, пехота вырыла чуть глубже. Влага теплая, все угощают друг друга.

— Немцы эти... чистые дьяволы... И бежат вроде не шибко... уследить как? Ничего не видать, а он, гляди, словно из-под земли, уже сбоку зашел, с тыла... и строчит проклятый,— сержант-пехотинец обнимал орудийного номера. — Товарищ лейтенант, нам... было уйти. Я жалел, что обратился, а...— недосказал сержант, махнул рукой.

— Как танки зашли в тыл? — возбужденно спрашивал Проценко.— Не пойму... Хорошо прижучила их пушечная батарея, а то всем бы каюк... Село бомбили «юнкерсы»...здорово ты поймал того, помнишь? — говорил он наводчику 2-го орудия. Пулеметы их стояли рядом.

Говорят все, каждый о своем. Как окапывались и стреляли, как хотелось пить. И о том, кто верил в чудо и не верил, не заклинил бы перегретый ствол. Целый день они держались и ушли наперекор всему, зажатые со всех сторон танками и автоматчиками.

Души переполняет радость, неподдельно искренняя признательность одного другому, преклонение перед силой случая, которому воин обязан жизнью. И нет ничего скрытого, исчезла всякая грань индивидуализма. У ровика с подпочвенной водой сошлись люди, сплоченные воедино общей участью. Они живы, избавлены от смерти. Они охвачены одним стремлением и несут свое бремя, как воины всех веков, — поровну, честно, до конца. Нет ничего выше рожденной в бою солдатской дружбы.

Орудийные номера и сержанты... Каждый знает, не все вели себя лучшим образом. Кто именно? Не забыто, да зачем вспоминать? Известно... по оплошности. У кого сил больше, у кого меньше. Что было— не в счет, важно — уцелели и в безопасности.

Прошла и улетучилась мимолетная радость. Все умолкли, прислушиваются. Гул двигателей. Танки. Есть ли гранаты? Гул вроде удалялся. Кто-то вспомнил о еде. С утра ни крошки во рту. Принялись за вещмешки, там — три цинки патронов, пустые диски. Хлеб, консервы, банки с молоком остались в ячейках.

За бугром взлетали осветительные ракеты. Подошел связной, разговорились. 3-я батарея последовала за 1-й, 4-й и штабной. Куда девалась 2-я батарея? Связной не знал. Еще в девять часов танки вышли к мостику. Вдоль шоссе путь отходящим подразделениям был отрезан. Вполне вероятно, 2-я батарея не сумела сняться и не ушла с позиции, на обочине шоссе.

Княгининки в руках противника. Далеко ли он продвинулся в сторону Ковеля?

Я решил идти на север и, сколько возможно, не удаляться от опушки. Объявлены сигналы. 1-й огневой взвод принял походный порядок. Со мной в головном дозоре сержант Дорошенко, один орудийный номер. В сотне шагов остальной состав взвода со старшим сержантом Проценко. В тыльном дозоре сержант-пехотинец и орудийный номер.

Стало темнеть. Позади тускло светился горевший танк. Сколько пожаров пылает в темноте ночи! Со всех сторон, куда ни взгляни, взлетают и опускаются ракеты, в небе трассы зенитных снарядов.

Скоро дистанции пришлось сократить. В голове двигался только парный дозор. Неопределенность принятого решения для меня становилась все более очевидной. Идти в обход, на север... сколько?.. Час, два, три? Я не имел сведений о противнике. Не лучше ли найти своих? Выяснить обстановку, поесть, если удастся. Пехота после неудачной атаки ретировалась. Не могла уйти далеко со своих позиций и батарея Ф-22. Из глубины леса вели огонь 152-мм батареи.

Впереди раздался выстрел, свист. Все залегли.

— Товарищ лейтенант, свои! — послышался голос сержанта Дорошенко.

Выкрики, стук затворов заставили меня прибавить шаг. Головной дозор наткнулся на часового. Караул от батареи, которая стояла поблизости.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});