Хэда - Николай Задорнов

продолжает мысленно Колокольцов. Иногда тоже хочется послушать сказку. A Сайо? Кто же будет рассказывать сказки ее ребенку? Неужели его казнят? Японцы уверяли, что об этом есть указ правительства.

Адмирал прохаживается по юту. Застегнут, одет тепло.

Евфимию Васильевичу кажется, что матросы, подходя к родным берегам, чувствуют себя получше.

В Японском море серо и пустынно. Где-то мыс Лазарева, откуда уходил без малого год тому назад, а кажется, что прошел век. По европейскому календарю уже июль. А лета не видели.

– И тут не тропики, Евфимий Васильевич! – говорит Сизов, вытягивая снасть над головой адмирала.

Японец Киселев смотрит на север. Он ждет с нетерпением, где же и какая появится Россия.

– Будет на Лазареве, – сказали ему матросы, – гора там вышла на окончание мыса прямо к Сахалину. Это уж будет Россия.

На карте, которую поручик Семенов переменил на своем столе, похожем на комод, появился остров Сахалин. Он полз на сменяемых картах огромным мысом вниз, как острием. Шли на север.

И вот уже на карте, с левой ее стороны, противоположной Сахалину, появился долгожданный материк. Они сближались все теснее, хотя, выйдя на палубу, за волнами ни простым глазом, ни в трубу не видишь ни берега, ни гор. Но сердце моряка угадывает, как они близки, и ждет. Тем больше риска натолкнуться на вражескую эскадру из винтовых корветов, которые, видно, стерегут вход в залив, ждут эскадру Завойко у гавани Де-Кастри, разыскивают новые открытые нами и еще неизвестные им бухты. Про южный фарватер Амура, ведущий в лиман у мыса Лазарева, им не должно быть известно.

Далеко в море, как над горизонтом, в воздухе, стоят английские суда. «Хэда» в Татарском проливе, но берегов все еще не видно. Может быть, с салинга трехдечного корабля увидели бы, но с нашего марса не видно. Англичане выстроились, конечно, так, что просматривают в трубы весь пролив от материка до Сахалина. Не войти ни одному судну, не выйти.

Севернее линии их судов – вход в гавань Де-Кастри, а еще севернее, где берега материка и Сахалина сблизятся, – вход в лиман у мыса Лазарева.

«Вперед или назад? Поворот оверштаг?» – Путятин чувствует ровный, спокойный ход шхуны «Хэда», уверенно идущей на север.

Море спокойно, и ветер тихий, ровный, попутный, словно сама природа говорит: «Идите!», «Подходите, не бойтесь!»

Путятин верил в хорошие предзнаменования. «С курса не сойдем!» – решил он.

Сизов просил товарищей окатить его водой. А то дальше будет холодная, сказал он.

– Ну как, пресная вода? – спрашивали матросы Аникеева, пригубившего из ведра.

– Нет, еще соленая. Но теплая.

Путятин глядит в трубу на чужой флот.

Наверно, это суда эскадры адмирала Джеймса Стирлинга. Опасный, злой враг, соперник Евфимия Васильевича по дипломатической части. В прошлом году в Нагасаки Стирлинг вел переговоры о заключении трактата о торговле и мореплаванье. Японцы обошлись с ним сдержанней, чем с Путятиным, сказали, что до окончания войны договор подписать не могут, но подписали предварительное соглашение, которое англичане объявили важнейшим трактатом. Но вот он ввел военные суда в японские порты, не дожидаясь начала действия соглашения, и превратил Японию в базу для своего флота в войне против нас. Японцам, видно, невозможно еще противиться. Духа нашего в Японии больше нет! Где-то на этих далеких судах ходит и другой прославленный моряк, Чарльз Эллиот, мастак по части конфликтов.

Легли в дрейф. Послали шлюпку с промерами. Обедали, обсуждали. Вытащили и развернули смердящим жиром наружу шкуры котиков. Спорили, собрав в кают-компании и офицеров и матросов.

– Я не могу надеяться на мои знания терминов на американском языке, – говорил Колокольцов.

– Неужели вы, мой дорогой, не читали «Моби Дик»? В этом романе вся терминология китобоев! – сказал Посьет.

– Мне вести шхуну, Константин Николаевич! А со времен юности автора «Моби Дик» жаргон китобоев мог перемениться. Да здесь другой океан. Я всегда вслушивался, как говорят американцы... Но я никогда не готовился...

«Мне платить за перебитые горшки!» – думал адмирал.

– Я же говорил вам все время. Да хотя бы брали словарь английских терминов Бутакова! Там все верно.

– Что вы, Евфимий Васильевич! Когда же у меня было время читать словарь...

– Да, вот так с вами! На травлю ехать – собак кормить. Я встану на вахту...

– Ругайтесь покрепче, Евфимий Васильевич! – посоветовал Можайский. – Уж это верней всего. Иван Терентьевич умеет по-американски лучше всякого каптейна. Только пусть остережется, а то он такую русскую ругань ввернет...

Ночью, благословясь и помолившись, раб божий Евфимий указал курс. Опять туман. На бога надейся, но сам не плошай! Приказано держать прямо на огни парохода.

– Еще лево руля... И больше по-русски ни слова! Сизова сюда! Иван Терентьевич! Можайский! Колокольцов! Всех наших американцев – наверх! Остальным убраться... Ол хэндс ап[81]...

Легкий туман. Сырой холод. Все, кто наверху, закутаны в шарфы, в американских шапочках с наушниками и в блю-джакет на меху. Зябнешь. Время от времени раздается сиплый голос шкипера. Где он так научился, где слыхал? Эка, оборотень!

Борт парохода весь в огнях. Совсем близок. Ярко, заманчиво светят огни у наших состоятельных врагов. И на вест и на ост видны огни их судов. Стоят поперек пролива. Ждут наших либо боятся выпустить их. Значит, им еще неизвестно, что у Татарского залива есть проход с глубоким фарватером, ведущим в лиман Амура. На картах всего мира показан перешеек. Вот и пригодилась наша секретность. Леша, друг души моей, сказал бы: «А что-то, мол, мне кажется, что их внимание направлено куда-то в другую сторону». Евфимий Васильевич, как всегда, рассердился бы: «Откуда вы, Сибирцев, знаете, что думает другой человек?»

Колокольцов, в засаленном блю-джакет и в смоленой парусине, стоит на руле. А вот, говорят, у англичан нет матерщины. Только послушаешь Евфимия Васильевича... Право, одарен русский человек, пока поблизости нет начальства. Сипло, скороговоркой сыплет Путятин на своих, и матросы понимают, забегали, взялись за веревки. Не зря, братцы, жили мы с вами на «Поухаттане», не зря Ване Черному после бала ссекли ухо долларом, не зря ходили с пиратами по Янцзы, жили с англичанами на Капском мысу, в Гонконге, в Шанхае, не зря водились с торгашами с «Кароляйн» и «Янг Америка»! Язык людской запомнился.

А пароход стал подгребать винтом. Морось.

– Damned vith you[82], – ревет шкипер, но не зло; это брань запросто.

Сизов артист. Кидает лот и докладывает:

– Тветти уан... тветти фоо...[83]

«Р» съедает, как с картошкой. Отошли от мели. Вот и man of war[84].

С парохода кричат. Что они кричат, чего им надо? Я не сразу пойму, особенно когда волнуюсь. Велят не подходить. Подальше, подальше, вонючая лоханка. Найди себе другой консорт...

А вот, наконец, королевский язык из колледжа. Голос в рупор. Офицер спрашивает; воспитанный человек.

– Не видели русского фрегата «Аврора»?

– Неу... – небрежно, словно ни до каких фрегатов дела ему нет, отзывается Иван Черный. Чем не боцман котиколова? «Игоян компания»! – как говорят гонконгские китайцы.

На вопрос: «Куда идешь?» – Ваня отвечает: «С мели на мель!»

– С мели! – передразнивает какая-то швабра.

В такую зябь и натощак чужая палуба парохода в огнях кажется с низкой «Хэды», сидящей вровень волнам, чуть ли не раем небесным. Дай бог подальше и поскорей! Рай не свой! Пошли под кормой, и тогда с парохода крикнули:

– Нэйм оф тсе шиип? Уот ис тсе весселс нэйм?[85]

– «Пегги Доти», – хрипит Евфимий Васильевич. – Фриско-поо... Силэ боо...[86]

– Офицер спрашивает, куда идете?

– Вууд-бэй...

– Каптэйн?

– Ваад...

– Йес! – заключает голос наверху.

– Гоу бай! Лайтли...[87]

Путятин что-то кричит. Набрался храбрости и сам задает вопросы. Отвечают. Кто-то из матросов добавляет от себя насмешку. Над шкипером лоханки можно потешаться. С парохода властный, но вежливый голос желает счастливого плавания и предупреждает, что слева по ходу большая мель, держите право руля. Путятин благодарит, голос его рвется, словно воздух в кузнице сквозь мехи, забитые копотью.

Ветер. Черт побери. Заело. Матрос Авдюха Тряпичкин взбегает на мачту. За ним Сизов. Черный кидается на помощь.

Треск, удар в борт! Еще одно землетрясение? Подъем дна? Что за наваждение!

Тьма, ветер, морось, туман, волны, и все покрыла страшная ругань боцмана. Удар бортом о борт! Экое лукавство! Без огней стоит еще одно английское военное судно и ловит дураков? Путятин выручил боцмана и покрывает бранью его голос.

– От ис тзе меттер?[88] Откуда ты взялся?

Путятин отвечает:

– Силэ боо... А кто ты такой!

Ответили, что можете не объясняться.

– Цела ли у тебя обшивка?.. Сейчас дадим огни.