Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Океан и светел, и покоен, бел и синь...
Кит, играя, подымает темный горб в волнах, касатки ходят, высекая белые искры, вперебой волнам режут их гребни поперек, как кривые сабли, подымая водяные веера.
Весенний холодный ветер мчится по волнам... Город притаился где-то в морщинах земли, в складках вулкана.
«Не забывайте, господа, что снега и льды мы ежедневно видели... на Фудзи! – хотел бы сказать Можайский. – Дело не в снегах на горах, и не во льдах, и не в том, что повеяло величьем и холодом, за которым почувствовалась скудность жизни. А в том, что, как всегда, идет у нас с кем-нибудь война». На душе становилось холодней от этих мыслей, глушилась долгожданная ликующая радость от встреч с родной землей.
– Если сравнить с Фудзиямой, то здесь красивей! – сказал полковник Лосев, озабоченный в это утро и пушками, и самодельными картузами зарядов, и давно не стрелявшими артиллеристами, но не желавший обнаруживать беспокойства. Он впервые видел Камчатку.
– Мрачней, – заметил Пещуров.
Красивей! И мрачней! А кто это знает? Путятин и сам видел впервые эту панораму величественных вулканов и был тронут, сквозь напряжение и ожидание опасности. Величественней, чем вид в заливе Суруга!
«У японцев Фудзи стала средоточием народной жизни, – подумал Можайский, – она сотни раз изображена и описана, опоэтизирована и обожествлена». Как-то Путятин спросил Кавадзи: «Фудзи – бог или богиня?» Кавадзи задумался. «Наверно, конечно, мужчина!» Хотел сказать; рыцарь, богатырь, божество мужского рода? А мы считаем богиней, символом Японии, ее матерью. А что Камчатка? Пушкин хотел написать о ней роман, из всех, кажется, писателей наших он – единственный.
Утро.
«Хэда» идет под железным берегом Камчатки. Отвесы черных стен высятся над ней. Да, это второй Севастополь! По всему горизонту видны мачты кораблей. Готовится кровавый бой – штурм.
«Долго мы ждали в эту войну встречи с ними, – думает Можайский. – Годы прошли, само имя их ослабло в памяти, превращалось в далекое, почти отвлеченное понятие. И вот они! Стоят перед Камчаткой у входа в Авачинскую бухту. Поверхность моря спокойна. А в стену Камчатки бьет и бьет, вздымая облака, мерно дышащий океан».
Как белые перья, стоймя воткнуты в поверхность горизонта корабли с парусами. На других мачты обнажены, реи полуопущены, похожи на обтрепанные или горелые деревья, на сухостойные лиственницы.
«Английский флот!» – думает Путятин.
Весь горизонт обложен кораблями. Чем дальше идет «Хэда», тем больше видно судов противника. У Петропавловска собрана большая сила. Камчатка в блокаде.
Можайский возбужденно заходил по юту. Леше Сибирцеву часто приходили в голову совсем не офицерские мысли. Глядя на вражеские суда, он однажды заявил: «Как интересно было бы знать, что это за корабли и что за люди, что у них за жизнь, чем они заняты. Познакомиться с ними!» Да, конечно! Англичане народ дошлый, Леша, а бьются смертным боем. Создали благородное государство, развили промышленную систему, создали колонии, мировую торговлю. Изобрели множество машин и устройств, написали книги и ученые трактаты против нас и друг против друга, и за себя, и против себя, и за и против человечества. Однако, при всем нашем интересе, сейчас они подойдут, хлестнут ядрами по нашим добрым намерениям беглым бортовым огнем... И ко дну пойдут все мои изобретения! А потом наши ответят когда-нибудь таким же огнем. Вот тебе и изобретения и совместные великие идеи, дополняющие друг друга открытия. Леша, Леша! Где ты? Славный, милый Сибирцев! Товарищ мой! Где твои благие замыслы? А поэтому надо бить первыми. Но чем?
– Туман подымается! – доложил Сизов с марса.
Рядом с адмиралом появился Иван Терентьевич. Прислуга стоит наготове у пушек. Впередсмотрящий – на носу. Видно, как ленивая пелена тумана подергивает поверхность воды.
– Стопушечный корабль, – рассмотрел в трубу адмирал. «Пожалуйте к бою!» – сказал он себе.
Ветер засвежел.
– Взять у грота два рифа! – командует Колокольцов.
Открылась Вилючинская сопка. С нее снесло облака. На «Хэду» под парусами идут два трехмачтовых судна.
Опять набегает пелена тумана, и чем ближе, тем выше становится. Туман закрыл совсем корабли. Штиль.
Спасительный туман, которого ждал Евфимий Васильевич.
– На весла!
– Пошел на весла! – срывается с места боцман.
Поставил в борт скобу, а в нее тяжелую гребь, вытесанную из бревна. Матросы ставят весла и становятся у каждого по двое.
Сквозь туман вспыхивает красный огонь. Слышится выстрел. Ядро проносится со свистом над мачтами. Матросы гребут изо всех сил. Теперь у каждого весла четверо.
Туман совсем сгустился. Полный штиль. По всем признакам, и неприятель должен заштилеть. Опять дважды выстрелили в тумане. И еще раз. Теперь огня не видно и гул выстрела глуше. Не слышно ядер. Цепкие матросские руки привыкли к гребле. Работающих сменяют, с матросами становятся на весла офицеры, чтобы не сбавлять хода. Идет сущая гонка.
Еще стреляют, но уж где-то далеко.
Шхуна выходит вдруг из-под тумана, как из-под крыши, и вся освещается солнцем. Перед ней три черных скалы торчат из моря, это Три Брата, известные по картам и описаниям. Вход в гигантскую Авачинскую бухту, окруженную хребтами и вулканами, всю сияющую солнечными просторами вод. Стена тумана теперь за кормой. Она надежно отгораживает «Хэду» от английского флота. За нами не гонятся. Мы дома! Россия!
– Ура, братцы!
Вся Камчатка сияет, залитая солнцем. День на исходе. Но что же это? На мысу, где вход в Ковш, нет никого. Во внутренней гавани ни судна, ни лодки. Кое-где выброшенные льдины дотаивают на берегу. Значит, англичане только что подошли и еще не входили. По их расчетам, тут еще льды и сильная крепость. Они готовы бомбардировать и штурмовать, они тут надеются все взять сразу. Поэтому не погнались за нами на гребных судах...
А в бухте льдов нет. И на берегу, кажется, жарко, хотя еще мало зелени, еще листья на деревьях не распустились.
Путятин глядел на берег в трубу и догадывался, что каким-то чудом Петропавловский порт эвакуирован. «Авроры» нет. Флот ушел. Порт, флот убраны отсюда. Ушли, видно, раньше всех сроков начала навигации, с большим умением кто-то действовал.
Пожалуй, хорошо, что ушли. Но для самого-то Путятина это означает, что он пришел сюда зря, тут ему делать нечего, он забрался сам, вылез врагу на глаза, упущено время, все, что сделано, – напрасно, все, все надо начинать с самого начала. Как теперь отсюда выйти? Опять под носом у англичан? Надежда только одна – на всевышнего... Прости и помилуй! Ведь второй раз англичан не проведешь, особенно если узнают, что Камчатка пуста. С часу на час какое-то их судно сюда войдет. Надо скорей идти в город, выяснить, что тут и как мне быть... Что же, о боже!
Путятин готов был от нетерпения мчаться на вельботе к берегу. Но хранил свое адмиральское величие. Кто-то должен подавать пример. Впрочем, все спокойны: и Колокольцов, и Можайский, и все офицеры, юнкера, матросы. Кажется, только я так волнуюсь. Хорошо, что они на меня надеются.
Шхуна «Хэда» прошла косу, отделяющую маленький внутренний Ковш от гигантской Губы. На Косе, или на «Кошке», как тут называют, рыбный сарай и пустой склад со снятыми дверьми. Шли к причалу, на котором видны несколько человек в папахах. Высокий в офицерской форме. Рядом, видимо, пехотный офицер в фуражке. Двое казаков с причала сошли к вельботу, намереваясь везти своих офицеров навстречу судну, но, видя, что шхуна быстро приближается, поднялись обратно. Давно, давно не видели вас, родные казачки в папахах и лампасах, с нагайками.
А в дальнем углу Ковша стояло небольшое купеческое судно. Его не приметили из-за косы с амбарами.
Казаки при ружьях построились, а один, надев ружье за спину, вышел вперед.
Город пуст, ни человека на улице, идущей вверх на гору и видимой как на плане, ни дыма, ни собаки. Однако здешние казаки без нагаек, пешее казачье войско, наша морская пехота по-муравьевски, гребцы и гонцы, годные в дело и на суше и на море. Казак с ружьем за спиной проворно принял конец и закрепил за порядочный кнехт.
На шхуну поднялись казачий офицер и пехотный поручик.
– С благополучным прибытием, ваше превосходительство! Есаул Мартынов, адъютант генерал-губернатора Муравьева!
Казачий офицер богатырского вида. Хоть в гвардию! Типичный сибиряк без петербургских усов и бакенбард. Брит, стрижен, очень короткие светлые усы, сильно загоревшее лицо. Плотен в плечах, высок.
Евфимий Васильевич взял под козырек и подал руку.
– Очень рад! Много слышал!
– Поручик Губарев, капитан над портом! – представился молоденький офицер. «Какой у него знак на груди? Что-то петербургское, знакомое...» – И полицмейстер! – добавил Губарев.
На мундире пехотного офицера полицейский знак – и готов полицмейстер! Все не по-нашему!
– Милости прошу, господа! – пригласил всех к себе адмирал. – Где же Петропавловский порт?
- Капитан Невельской - Николай Задорнов - Историческая проза
- Капитан Невельской - Николай Задорнов - Историческая проза
- Золотая лихорадка - Николай Задорнов - Историческая проза
- Звон брекета - Юрий Казаков - Историческая проза
- Фараон. Краткая повесть жизни - Наташа Северная - Историческая проза
- Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц - Патти Маккракен - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Русская классическая проза
- Темное солнце - Эрик-Эмманюэль Шмитт - Историческая проза / Русская классическая проза
- Падение звезды, или Немного об Орлеанской деве - Наташа Северная - Историческая проза
- Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден - Историческая проза
- Последняя страсть Клеопатры. Новый роман о Царице любви - Наталья Павлищева - Историческая проза