Мой лучший друг товарищ Сталин - Эдвард Радзинский

Я опять много работал за границей. И каждый раз, возвращаясь в столицу, наблюдал страдания соратников. Они безнадежно мучились, тщетно пытаясь придумать, как же отметить Величайший Юбилей. И, главное, что присвоить Вождю…

К их сожалению, в 1945 году, после великой победы, они уже присвоили ему все возможное: и высший орден Победы, и довольно экзотическое для революционера звание — генералиссимус. Он при мне часто ворчал: «Вот, дослужился до глупого звания… Звучит дико… Зачем оно нужно товарищу Сталину?! Чан Кайши — генералиссимус, Франко — генералиссимус. В хорошую компанию они засунули товарища Сталина».

Здесь полагалось возражать: «Но и величайший русский полководец Суворов носил это звание!»

Он только рукой махал — отстань! Но махал… удовлетворенно.

И вот теперь требовалось придумать что-то новенькое, этакий сверхтитул! Но какой конкретно? Не знали! Совещания соратников шли каждый день. И — ничего! Между тем Юбилей был все ближе и ближе, и напряжение нарастало.

Коба сам, как мог, помогал им.

Помню, застал его за работой — просматривал и утверждал газетные эпитеты к имени товарища Сталина.

— Ну что, Фудзи, товарищи предлагают: «Вождь и Учитель», «Корифей науки и техники», «Величайший гений всех времен и народов»… Разрешим?

— Справедливые слова. Я думаю, разрешим, Коба.

— Ну что ж, разрешим. А вот кинорежиссер товарищ Довженко предлагает свой — «Солнце нашей планеты». Он человек с большим воображением, хотя в душе ярый националист. — Повторил: — Сталин — солнце нашей планеты. Думаю, разрешим, но не для ежедневного использования. Для постоянного пользования сойдет «Лучший друг»… «Лучший друг» — это по-семейному, это мы оставим.

Занимался он подолгу и фильмами о себе.

Помню, как Берия привез к нему режиссера Чиаурели.

В эти годы режиссер снял два «шедевра советского киноискусства», как назвал их Коба, и вслед за ним — все наши газеты. Чиаурели получил несколько Сталинских премий первой степени. Но, по справедливости, Коба должен был получить их вместе с ним.

— В чем недостатки вашего сценария? — спрашивал его Коба, впервые прочитав сценарий фильма «Клятва». — Он не стал возвышенным, остался бытовым. Мы с Фудзи учились в духовной семинарии и хорошо помним возвышенные тексты старой религии — тексты Евангелия. Мы создаем, товарищ Чиаурели, новое общество с новой религией свободных людей. Наша религия — марксизм-ленинизм. Именно потому ваш фильм — не просто клятва товарища Сталина над гробом товарища Ленина. В новой религии товарищ Ленин — кто? — Его толстый палец навис над лицом испуганно молчавшего Чиаурели. — Кто? — грозно переспросил Коба.

— Товарищ Ленин — это… товарищ Ульянов, — бессмысленно ответил Чиаурели.

— В новой религии мирового пролетариата товарищ Ленин исполняет роль евангельского Иоанна Предтечи, тогда товарищ Сталин — кто?

Чиаурели совсем потерялся.

— Конечно же, Мессия — скажем мы вместе с Фудзи. Это клятва Мессии исполнять заветы Иоанна Предтечи. Вот о чем должны быть сценарий и фильм! Читайте Библию, не стесняйтесь, мы вам советуем вместе с Фудзи. И, строя свою новую истинную религию, мы, товарищ Чиаурели, учимся… понемногу учимся… у старой. Я слышал, много ебетесь… Когда иконописцы писали икону, они соблюдали строгий пост. Вы создаете новую икону, товарищ Чиаурели, и должны жить в этот период соответственно. Не уподобляйтесь вашему другу Лаврентию. У вас должны быть сейчас только высокие мысли.

И в другой раз (Чиаурели снимал тогда фильм «Падение Берлина») Коба при мне строго поинтересовался:

— Вы приехали в Москву вместе с женой?

Веселый грузин, ставший к тому времени его любимцем, забыл про иконописцев и игриво сострил:

— Зачем ехать в Тулу со своим самоваром?

Целый месяц Коба не пускал его на порог. Наконец простил.

— Иосиф Виссарионович, больше ни одной, клянусь. Как иконописец буду! — И постарался побыстрей уйти от опасного сюжета: — Как вам Геловани? — (Актер, игравший Сталина в его фильмах.) — По-моему, неплох? — быстро, весело говорил Чиаурели.

— Товарищ Геловани создает обаятельный образ товарища Сталина, — ответил Коба, — но конец сценария слишком бытовой. В конце фильма нужен апофеоз! К примеру, товарищ Сталин должен приезжать в поверженный Берлин. Как вы думаете, на чем ему прибыть?

— Я думаю, на поезде, — ответил Чиаурели, зная о страхе Кобы перед полетами.

— На самолете, — с усмешкой сказал Коба. — Он спускается как бы с небес, в ослепительно белом кителе… Между нами говоря, товарищ Чиаурели, у людей должны возникнуть ассоциации с образом ангела, сходящего с небес. Никогда не уставайте мыслить возвышенно. Для этого окончательно забудьте свои похотливые привычки. Итак, товарищ Сталин сходит с самолета. Огромная толпа. Представители всех народов, спасенных товарищем Сталиным от фашистской чумы, ждут Вождя мирового пролетариата у трапа. И когда он появляется, они все вместе славят товарища Сталина. Записывайте, товарищ Чиуарели… — И он начал диктовать: — «Возникает мощное «ура». Иностранцы, каждый на своем языке, приветствуют товарища Сталина. Гремит песня, что-то вроде «За вами к светлым временам идем путем побед…».

— С великим размахом придумано, товарищ Сталин, — искренне оценил Чиаурели.

Еще бы! Коба умел приподнять жалкий сюжет. Все языки славили в фильме нового Мессию — Спасителя от фашизма. Вот что продиктовал бывший ученик духовной семинарии. Куда бедным бескрылым сподвижникам! Не угнаться им за моим великим другом, выдумщиком Кобой, основателем нового религиозного учения, которое я называю «азиатский марксизм-ленинизм».

Но юбилей все близился. Соратники исходили в бесплодных муках. От отчаяния позвали меня. Оказалось, Маленков придумал создать орден Сталина. Но не знал, где его следует носить. Пригласил обсудить этот вопрос Берию, Хрущева и меня.

Хрущев начал первым:

— Идея неплохая. Но беда в том, что носить-то его придется за орденом Ленина.

— Ну тогда зачем он нужен? — вздохнул Маленков.

— К сожалению, нельзя иначе. Ведь величайший гений всех времен и народов Иосиф Виссарионович — все-таки продолжатель дела Ленина. Если мы поменяем ордена местами, Хозяин по головке нас не погладит, — сказал Хрущев.

Берия загадочно молчал.

Маленков обратился ко мне:

— Ну что скажешь, товарищ Фудзи?

Я промямлил, что в этом мало понимаю.

Наконец Берия мудро высказался:

— По-моему, продолжим думать.

Но Маленков решил попробовать, и мне предложили отвезти проект ордена Кобе.