Тролльхеттен - Сергей Болотников

Впрочем, в конечном итоге больница закрылась, только чуть попозже.

— Нет, вы посмотрите, а! — сказал Степан, — может, там горит что?

Из-за вычурного пятидесятнического дома неторопливо выплывали густые влажные комки белесого дыма. Были они похожи на сахарную вату, которая вдруг каким-то образом научилась летать, попутно вырастая до исполинских размеров. Вата даже на первый взгляд выглядела влажной.

— Нет, — произнес Дивер медленно, — это туман. Густой туман, у нас на Ладоге такие сплошь и рядом. Видишь, какой плотный и к земле льнет.

— Так ведь… — сказал Влад, — у нас вроде как не Ладога.

— Фонарь кто-нибудь взял? — вместо ответа спросил Севрюк.

— Так не ночь же! — сказал, было, Саня Белоспицын и нервно потер матерчатую лямку висящей через плечо сумки.

Туман двигался плавно, стелясь над землей, как вышедшая на охоту кошка, и вместе с тем удивительно быстро.

— Шоссе в полукилометре, — сказал Севрюк, — заплутать не успеем.

У Влада на языке крутился вопрос — безопасно ли входить в этот туман, но… он так и не задал его. Безопасно не было нигде. Во всяком случае, пока они не пересекли городскую черту.

В наплывающей ватной мгле видимость сразу упала до пяти метров, а звуки шагов вдруг обрели странную четкость и даже музыкальность — дробь маленьких звонких барабанчиков, отбивающих затейливый сложный ритм. Дом все еще был виден — уходящий в небеса серый утес без видимых деталей. Идущие бессознательно сдвинулись ближе, шли теперь плотной группой, ствол автомата в руках Дивера ходил из стороны в сторону, ловя одному ему кажущиеся цели.

И тут было холодно. Туманная среда была насыщена влагой, эдакая разреженная раза в четыре вода, отнюдь не теплая — мелкая ледяная взвесь, словно только что из январской полыньи, как только не застывает?

Влад застегнул куртку, поднял воротник, рассеянно смотрел, как на вороненом металле «ингрема» конденсируются крошечные блестящие капельки.

— Стойте! — сказал Дивер громко, ясно, и вместе с тем как-то безжизненно, так что от тона его у всех присутствующих прошел мороз по коже.

— Что? — спросил Белоспицын, стараясь, чтобы в голосе его звучал интерес, но тщетно — там был лишь страх и желание убежать домой к маме.

— Это не наш туман…

— Да ты чо?! — вскинулся Степан, тоже изрядно напуганный. — А чей он, общественный?! Да он свой собственный, туман твой!

— Туман на Ладоге, но это не то… — все так же негромко продолжил Севрюк-Дивер, — вы посмотрите вокруг. Он же зеленый!

Степан высказал свое мнение насчет Дивера, Ладоги и ее тумана. Но Сергеев понял, что имел в виду экс-колдун — туман и вправду обрел зеленоватый оттенок, схожий с тем, который имеет трава в конце весны. Кроме того, эта мутная взвесь пласталась, и каждый ее пласт отличался по цвету от предыдущего, варьируясь от салатного, до светло-болотного. И пахло здесь странно, экзотические резкие ароматы щекотали нос — можно было разобрать валерьянку, календулу, некие травяные настои.

— Ну? — спросил Владислав.

В немудреном этом междометии имелось сразу несколько вопросов, и главный из них звучал, как «что делать»?

— Идем! — решил Дивер после короткой заминки.

Пошли. Мрачный утес дома проплыл справа от них, блеснув на недосягаемой высоте двумя-тремя окнами — видимо там, если и не светило солнце, то, во всяком случае, не было этой туманной мглы. Всяческие ориентиры пропали. Впереди, метрах в шести-семи возникал мокрый влажный асфальт, проплывал под ногами, звонко отзываясь в такт шагам, и исчезал позади, скрываясь, словно его и не было. Дорожное покрытие выглядело, как спина какого-то исполинского морского зверя — шероховатое и влажно поблескивающее. Всплыл кит из неведомых темных пучин, вынырнул в этот туманный мир, чтобы глотнуть пахнущего травами воздуха, и сейчас нырнет обратно в вечно волнующуюся океанскую воду.

— Нет… — сказал Саня, — не сейчас…

— Что не сейчас?

— Не пойду… нет!

— Дивер, стой! — громко сказал Влад, — остановись!

Группа снова замерла. Степан крутил головой, обшаривая взглядом туман. Владислав взял Белоспицына за плечи и развернул к себе, чтобы видеть его лицо. Глаза Александра были пусты, смотрели поверх Владова плеча в туман.

— Алекс, — твердо произнес Сергеев. — Что происходит?

Лицо Белоспицына страдальчески скривилось, руки беспрестанно мяли ремень сумки:

— Они говорят, чтобы я пошел с ними. Но я… я не хочу!

— Да кто говорит?!

— Тс! Слушайте!

Вслушались. Туман слабо бормотал, как это делает утомленное море при почти полном штиле — черта свойственная всем туманам. Звуки здесь гаснут, искажаются до неузнаваемости, сливаются друг с другом, и, в конце концов, остается лишь однотонный неясный гул, похожий на шумы из поднесенной к уху морской раковины.

Дивер оглянулся на Влада, и того неприятно поразило выражение его глаз. Бывший солдат, прошедший войну, а потом дикие условия жизни здесь в городе, был напуган. Больше того, к нему подступала паника, накапливалась, как вешние воды за непрочной плотиной здравого смысла. Автомат дрожал, палец дергался на спусковом крючке.

Как мало нам надо, чтобы потерять над собой контроль. Как мало и как много одновременно. Бывает, кремень-человек. Ничего его не берет, сквозь все жизненные невзгоды проходит, как танк через чахлый подлесник. Не мотает его буря чувств, он спокоен, выдержан и хладнокровен. Но потом случается что-то. Убогая малость, которая кого другого, пусть даже с характером пугливой полевой мыши, особо и не заденет. Но вот этому человеку-глыбе, непоколебимому колоссу, эта малость вдруг попадет в уязвимое место — в пятку, в ахиллесово сухожилие, в висок. Это место только у него и уязвимое. И раз — пошли трещины, и железный характер сыпется ржавой крошкой, а то, что остается, это все та же полевая мышь, которая очень хочет жить и потому боится даже собственной тени.

Люди называют это фобиями, хотя это и не самое четкое определение.

— Саня, кто тебя зовет? — спросил Влад, искоса глянув на Дивера, а ну как начнет палить.

— Они… все. Отец, мать. Те из очереди. Мои соседи снизу. Хулиганы, что всегда ловили меня у школы. Они все там… почему они все там?

— Исход… — выдохнул тихо, как нежный вечерний бриз, Приходских.

У Владислава сдали нервы. Он порывисто схватил Белоспицына за рукав и силой поволок его вперед сквозь туман. По дороге бросил Диверу:

— Не стоим! Идем!

Дивер кивнул, казалось, с облегчением, уступая Сергееву место лидера. Несмотря на холодную погоду на лбу Севрюка выступил крупный пот.

— Идем спокойно, ни на что не реагируем, — добавил Влад, — не стреляем по пустякам.

И они шли. Туман бормотал им смутные сказания, притчи и легенды. Невидимое море вздыхало и шумело, Белоспицын напряженно прислушивался к слышимым ему одному голосам и иногда что-то бормотал в ответ. Владиславу и самому временами казалось, что он слышит неясные, но вместе с тем такие знакомые голоса, задающие ему бесконечные, требующие ответа вопросы. Самым неприятным было то, что вопросы не имели ответа, как и все им подобные изыскания о смысле жизни. Но не отвечать голосам было глупо. Больше того, это было неправильно.

Он кажется даже пару раз что-то ответил им, то что было ему по силам, и даже попытался развить свой ответ дальше, но тут из тумана вынырнул серый остов непонятного здания, и это вернуло Сергеева к реальности.

Их путешествие закончилось как раз тогда, когда начало приобретать явственный привкус кошмара.

Не успели они миновать дом, как туман начал рассеиваться, а вместе с дымом уносилось и назойливое невнятное бормотание. Зеленоватые клубы съеживались, уплывали прочь, назад, откуда появились, в мировое гнездо всех туманов на свете.

Зрелище, которое они открывали глазу беглецов, было одновременно радующим глаз и вгоняющим в отчаяние. Свежий ветер дул им в лица, нес с собой мокрую водяную взвесь, похожую на брызги штормящего моря, и улетал дальше по улицам, трепля теряющие листья деревья и залихватски посвистывая в пустых рамах некоторых окон.

Эпическое здание с колоннадой, возникшее впереди, не было ни греческим Парфеноном, ни сказочным дворцом из страны магов и чудовищ. Не было это даже фронтоном Большого Театра, как стоящий рядом футуристических очертаний дом не являлся выходцем из высоко бюджетного фантастического фильма.

Это соответственно были здания суда и милицейский участок родного города Влада Сергеева. И стояли они вовсе не на окраине, напротив скоростного шоссе Москва-Ярославль, а там, где им и полагалось — напротив друг друга на разных краях Арены, Центральной площади города.

Дома были на месте. Следовательно, не на месте были сами беглецы.

— Что за… — выдохнул идущий позади Степан. — Это же…