Солдат великой войны - Марк Хелприн

Алессандро не знал, как проживет в этом мире хотя бы полсекунды без отца. Не все родители любят детей больше всего, и часто связь между родителями и ребенком куда менее прочна, чем с некоторыми совершенно чужими людьми или принципами, и только после смерти одного другой осознает свою любовь или вновь путает ее с понятием, принципом или сожалением, но между Алессандро и его отцом такая связь уже была установлена еще раньше, возможно, когда отец обнимал сына или говорил с ним в моменты великой грусти или страха. Вероятно, истинная любовь, не нуждающаяся в прикосновениях, заверениях и восхищении, безмерная любовь адвоката Джулиани к детям вызывала и безмерную любовь детей к отцу.

Все потуги и усердие Алессандро основывались на надежде и силе воли. Он не мог позволить отцу умереть. Он сохранял здравомыслее и не позволял себе распускаться в разговорах с доктором Де Росом или со специалистами, которые появлялись очень редко, точно троллейбусы в дождливую погоду. Он все делал, все замечал, помогал в меру сил, когда медсестрам требовалась помощь, демонстрировал недюжинную силу, если возникала необходимость поднять адвоката Джулиани. Чрезвычайно почтительно держался с монахинями, тянулся к ним всей душой, так что им было приятно подходить к кровати его отца. Хорошо одевался, всегда выглядел чистым и аккуратным. Проводил долгие часы, стараясь найти какое-нибудь упущение врачей. Он знал, как мягко надавить на них, если обнаруживал, что они вроде бы чего-то не сделали, а потом тотчас же извиниться, осознав собственную неправоту.

Казалось логичным, что именно теперь оборона итальянцев рухнула, словно адвокат Джулиани и миллионы солдат сражались на одной проигранной войне, только на совершенно разных фронтах, хотя на самом деле все было не так. Речь шла о разных войнах. Его отец участвовал в великой войне, где главную роль играла не борьба, а тайна. Война была невидимой, молчаливой и абсолютной. Побеждали в той войне, на которой сражался его отец, только верой и воображением, да и то никто не мог точно сказать, действительно ли это были победы.

Один из солдат умер, и его кровать пока пустовала. Лучана сидела рядом с отцом, лицом напоминая Алессандро солдата, пытающегося определить, с какой стороны противник ведет огонь. Кожа адвоката Джулиани обрела землистый оттенок, поэтому все белое и серебристое на этом фоне просто сияло. Он вновь потерял сознание, и, учитывая его общую слабость, они не пытались привести его в чувство.

— Где ты был? — спросила Лучана брата. Хотя она собиралась вложить в вопрос раздражение и злость, но слишком устала для этого.

— Ходил к специалисту, но его не оказалось на месте. Уехал в армейский госпиталь Виченцы.

— Какого специалиста?

— По сердцу.

— Но один у нас уже есть.

— Может, этот знает больше. Кто хуже, бесхребетный сукин сын, который говорит тебе, что проигрывает сражение, или уверенный в себе сукин сын, который сохраняет у тебя надежду, что итогом все-таки будет победа? Не понимаю, как врачи могут быть такими самодовольными. У них же постоянно умирают пациенты. Казалось бы, они должны быть смиреннее всех в мире, так нет же, держатся, точно генералы.

— А почему генералы держатся, точно генералы? — спросила Лучана. — У них все время гибнут солдаты. Будь они бизнесменами, давно бы обанкротились. Почему потеря душ влечет меньшую ответственность, чем потеря денег?

— Я знаю, Лучана, — ответил Алессандро, не поднимая на нее глаз. — Я видел это своими глазами. — Он подошел к кровати. — Папа? — позвал он, хотя и знал, что ответом ему будет лишь хрипловатое дыхание, которое теперь иногда прерывалось тишиной, заставлявшей их взглянуть на отца, даже если они клевали носом. — Он теперь такой маленький. Посмотри на него. Просто не могу поверить. Это же наш отец. Он совсем белый и серебристый, как выбеленная солнцем травинка.

— Не говори так.

— Это правда. Посмотри, каким он стал. Я помню, как он возвышался надо мной — с черными волосами, загорелый и сильный.

— Когда он перестал заниматься греблей? — спросила Лучана.

— У него не было времени. С возрастом ему становилось все сложнее спускать лодку на воду и бороться с течением, когда оно сильное. Он сейчас такой хрупкий, словно сублимируется.

— Что такое сублимироваться?

— Переходить из твердого состояния в газообразное, минуя жидкое, словно снег на солнце. Исчезает прямо на глазах.

Один из солдат застонал во сне. Похоже, он умирал. Застучал зубами.

— Позови медсестру, — попросил Алессандро, и Лучана выбежала из палаты.

Алессандро опустился на колени и прижался щекой к подушке отца.

— Папа, — прошептал он на ухо старику, — заканчивай с этой ерундой, поднимайся, начинай жить снова, хватит умирать. — Отец внезапно открыл глаза, заставив Алессандро отпрянуть назад, а когда адвокат Джулиани нашел взглядом сына, выглядел он на удивление отдохнувшим и в здравом уме.

— Алессандро, где мы?

— В больнице.

— Какой больнице?

— Святого Мартино.

Адвокат Джулиани огляделся.

— Когда я сюда попал?

— Месяц назад.

— Месяц?

— Да.

— С чем?

— С сердцем.

— Мне кажется, я сплю, но я ведь не сплю, да?

— Ты начинаешь поправляться. Теперь у нас есть лекарство, которое тебе необходимо. Орфео добыл его через армию. Температуры у тебя уже нет.

— Я и не знал, что у меня повышалась температура.

— Как ты себя чувствуешь?

— По ощущениям у меня нет тела. Я плаваю, и мне это не нравится. Я же не пьяный?

— Нет, — подтвердил Алессандро.

— Я такой легкий, словно у меня остались одни глаза… даже не глаза, как будто я стал точкой, из которой могу все видеть. Я же не летаю, правда?

— Ты в кровати. Тело у тебя есть, — Алессандро легонько сжал руку отца. — Чувствуешь?

— Мне давали какие-то таблетки?

— Да, может, дело в них.

— Я не против того, чтобы летать, но скажи им, чтобы больше не давали.

— Хорошо. Скажу.

— Где мама?

Алессандро опустил голову. Потому что на глаза у него навернулись слезы.

— Ее сейчас нет. Она спит. Мы по очереди дежурим у твоей кровати. Лучана здесь, вернется через минуту.

— Лучана, — повторил отец, закрывая глаза. А когда снова открыл, спросил: — Где Лучана?

— Здесь. Вышла в коридор.

— Я думал, ты в армии, Алессандро.

— Так и есть. Приехал ненадолго.

— Обычно никого не отпускают.

— Я должен вернуться. Скоро.

— Я думал, ты умер.

— Папа, я здесь.

Вошла Лучана, за ней — медсестра, которая направилась к солдату, отгородилась ширмой и начала делать то, что положено, невидимая.

— Он очнулся, — порадовал Лучану Алессандро. Отец позвал ее, она его поцеловала. — Папа еще не полностью пришел в себя, но я рассказал ему, что происходит: ему лучше, температура спала, он сможет вернуться домой.

— Который час? — спросил отец.

— Уже вечер, папа, около девяти. Мы побудем с тобой, пока у тебя не пройдет ощущение, будто ты летаешь.

— Это не обязательно.

— Мы так хотим, — ответила Лучана.

— Лучана пойдет домой немного поспать, а я останусь с тобой.

— Я тоже останусь, — возразила Лучана.

— Ты провела здесь весь день.

— Вот что я тебе скажу. Иди-ка домой, немного поспи и возвращайся к полуночи сменить меня. Мне не сложно побыть здесь еще несколько часов, а если ты собираешься не спать всю ночь, тебе надо отдохнуть. Потом проводишь меня домой и вернешься.

— Ладно, — согласилась она. — Позволь мне только умыться перед уходом. — Она повернулась к отцу. Он лежал с полузакрытыми глазами, веки трепетали, словно стали невесомыми. — Я только на минутку.

Оставшись наедине с отцом, Алессандро на секунду замялся, потом нагнулся к нему.

— Папа, ты меня слышишь?

— Да, — отозвался адвокат Джулиани так тихо, что Алессандро повторил вопрос.

— Папа, ты меня слышишь?

— Да, я тебя слышу, — в голосе отца послышалась нотка раздражения, и Алессандро это понравилось: это показывало, что он не сдался болезни.

— Я хочу сказать… — начал Алессандро и замолчал, смутившись. — Я хочу, чтобы ты знал… помнишь, ты читал мне книжку про немецких кроликов, когда мне было два года?

— Каких кроликах?

— Детскую книжку про семейство кроликов в поле… как за ними гнались охотники, их приключения и все такое?

Адвокат Джулиани кивнул.

— Я сидел у тебя на коленях, привалившись к твоей груди. Иногда я засыпал.

— Да, помню.

— Ты читал ее мне, когда возвращался с работы. Еще в рубашке и пиджаке, до обеда. Я прижимался головой к рубашке, и от нее пахло трубочным табаком. Я хочу сказать… Не знаю, как выразить… Это лучшие воспоминания в моей жизни. Таким счастливым я никогда больше себя не чувствовал. Мир казался идеальным.