Вторжение - Василий Соколов

- Давай, давай! - кричал Костров второму номеру, который держал на ладони живо пульсирующую ленту. В это мгновение ни Костров, ни боец Штанько ничего иного, кроме азарта боя, не испытывали. Им было все равно, сколько немцев движется и что они затевают, - стреляли без устали и думали только о том, чтобы пулемет не заело, да торопливо перезаряжали. Рядом росла куча стреляных, сизо дымящихся изнутри гильз.

Поределая цепь немцев залегла, потом они поодиночке начали отползать за насыпь. Костров увидел, как сбоку от него выскочил из траншеи капитан Семушкин, размахивая над головой тяжелым пистолетом, во всю силу гаркнул:

- В а-та-а-ку! За мно-о-ой!..

Многократным эхом разбился этот трубный голос над лесом. Задвигалась траншея, словно пружиной вытолкнула из своей утробы всех до единого обитателей. Красноармейцы ходко, с неподрагивающими штыками пошли вперед, ведя неприцельную, скорее для острастки, стрельбу. Немцы, видимо, поняли, что им не миновать штыкового удара, начали отступать, отстреливаясь из автоматов, затем поднялись и, обгоняя друг друга, побежали скопом. Многие свернули к болоту, спеша укрыться за высокими кочками.

Саженными бросками вырвавшись наперед, Степан Бусыгин догнал дюжего, с закатанными по локоть рукавами немца, избоченился и со всего маху ударил его прикладом по каске. Пошатываясь, будто спьяна, немец раза три встряхнул головой и свалился на рыхлый муравейник. Бусыгин глянул на приклад, заметил на нем косую вмятину и побежал дальше. Уже на болоте, на самой трясине настиг еще одного. Немец обернулся, схватился было за автомат, но тотчас истошно вскрикнул: штык с хрустом вошел ему в грудную клетку. Закатив глаза и падая, немец сжал рукой автомат, и он разразился короткой очередью. Пули, не задев Бусыгина, вжикнули и срезали несколько камышинок.

Бусыгин набросил себе на плечо залепленный ряской автомат, презрительно оглядел немца, точно желая еще раз убедиться, что он мертв и больше никогда не встанет, и вылез из болота.

Бой тем временем переместился, схватки разгорелись в двух местах: у леса, куда все же успели прорваться немецкие мотоциклисты, и вдоль насыпи, за овладение дорогой через болото. Бусыгин понял, что ему некогда медлить. Ни минуты. Осмотревшись, он побежал к насыпи.

Но дать полную волю своим разгневанным чувствам ему не удалось. Немцы успели подтянуть к месту боя минометы и артиллерию, открыли такой ураганный огонь, что Бусыгин упал вниз лицом и лежал, ожидая самого худшего для себя...

Переждав, пока разорвались первые снаряды, Бусыгин вскочил, выплюнул набившийся в рот песок и побежал дальше, чувствуя, как гулко колотится сердце. Близко рвущиеся мины принудили его опять искать убежище. Сквозь кустарник он успел разглядеть свежий холмик земли и хотел за ним укрыться.

- Куда тебя несет, ослеп, что ли? - услышал он злой, по страшно знакомый голос и обрадовался, увидев за пулеметом Алексея Кострова. Осторожно прополз несколько метров и перевалился к товарищу в окоп. Под окоп была приспособлена старая яма, откуда, наверное, раньше выбирали торф. В ней, кроме Кострова, находилось еще пять красноармейцев. Бусыгина они приняли без особой радости, только один Алексей, скупо улыбаясь уголками губ, спросил:

- Ты за какой дичью в болото лазил?

- Застукал там двоих! - ответил Степан. - Вот даже трофей имеем!

Висевший у него на груди немецкий автомат вызвал у товарищей чувство зависти. Даже те, кто поначалу встретил Бусыгина недружелюбно, старались потрогать руками добытое у врага оружие.

- Как же ты сумел отнять? - дивились бойцы.

- Штыком пощекотал, он и выронил, - смеялся Бусыгин.

- Теперь немцы на своей башке попробуют, каковы их автоматы.

- Это уж как пить дать...

Их разговор прервали отдаленные выстрелы гаубиц; раздирая воздух, снаряды с шелестом проплыли высоко в небе и разорвались где-то в тылу, за чертой леса.

- Начинается... - хмуро проговорил Костров и, хотя не знал, как долго будет длиться обстрел, догадывался, что немцы могут предпринять более ожесточенную атаку.

Бой мог разгореться на неуютных, совсем невыгодных для обеих сторон позициях: немцы так и не овладели дорогой, не смогли зацепиться за край леса, а наши бойцы, оттеснив их контратакой, теперь не знали, то ли лежать им в этой гнилой болотной пойме, то ли вернуться на прежний рубеж.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Стонет, туго и жарко бьется о землю расколотый воздух. Буравят небо снаряды. Вот уже захлебывающийся шум их, похожий на шелест кровельного железа, слышен над головами. Еще мгновение, и взметнутся перемешанные с огнем куски земли. Снаряды беззвучно рвутся далеко за линией окопов, а мгновением позже эхо катится над лесом долгим и тяжким вздохом. Потом к снарядному гулу стал примешиваться зловещий визг падающих на болото мин. С сухим треском все чаще рвутся они вблизи и позади окопов, пронзительно визжат над прижатыми к земле бойцами.

- Н-налет... - заикаясь, еле выговаривает Костров. У него трясутся губы. Он это чувствует, пытается унять непослушную, возникшую, помимо воли, нервную дрожь: сжимает зубы до боли, так, что темнеет в глазах, и все же губы дрожат. И чтобы не выдать своей слабости, старается не глядеть на товарищей. Никогда, пожалуй, в жизни Алексей не испытывал столь отчаянного страха, как в момент этого обстрела.

Обидное и глупое состояние человека, когда он не может что-либо предпринять и совладать с собой. Такое состояние переживал сейчас Костров. Надсадно и тупо продолжали падать мины, и он все плотнее прижимался грудью к земле, старался всем телом врасти в стенку окопа. И никакой возможности избавиться от этого гнетущего ощущения, никакой надежды уцелеть. Ему казалось, что все мины летят прямо на него, вот-вот грохнет в окопе, и все разнесет на куски...

Ужо минут десять бушует огонь, а ни одна мина не упала в окоп, и мало-помалу Костров опамятовался. Улучив паузу между взрывами, он даже высунулся из окопа, и то, что сразу увидел, поразило своей необычностью. Прямо к окопу полз ротный санитар. Полз трудно, упираясь ногами в землю, отталкиваясь локтем правой руки, а левой поддерживая лежащего на спине окровавленного человека.

- Давай, браток, скорее в окоп... Надежнее... - пресекающимся голосом позвал Костров.

Он хотел уступить рядом с собой место раненому, по санитар лишь подтащил человека к кустарнику, положил лицом кверху, даже почему-то выпростал из-под обмякшего тола руки и скрестил их на животе. Потом поправил ему растрепавшиеся волосы и обронил упавшим голосом:

- Он убитый...

- Убитый... - медленно повторяет Костров и сникает, только сейчас опознав в нем капитана Семушкина.

Обстрел опять усиливается... Так часто и плотно ложатся вперемежку мины и снаряды, такой грохот вокруг, что земля сотрясается и, кажется, выворачивается наизнанку. Но теперь, когда, быть может, обстрел достиг наибольшего напряжения, Алексей Костров почему-то не чувствует себя так подавленно, как раньше, - правда, и сейчас вновь непослушно трясутся губы, что-то екает внутри при каждом близком взрыве, и все же он крепится, даже порой рывком поднимает голову и смотрит на кустарник, под которым лежит Семушкин. Костров вдруг увидел, как осколок срезал зеленую ветку, упавшую на бледное лицо капитана, и тут же шлепнулся возле его ног, золотисто поблескивая своими рваными краями. Нахлынувшая воздушная волна лишь шевельнула на голове Семушкина русые волосы, но тело оставалось неподвижным, со сложенными на животе руками, которые, как показалось Кострову, стали необычайно длинными, да и весь он чересчур вытянулся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});