Двери паранойи - Андрей Дашков

Я пытаюсь снова и снова сойти с конвейера. В темноте безлунной ночи, выкалывающей глаза, я отказываюсь от своей привязанности к телу, презираю этот ни на что не годный инструмент, не оставляю нелепую надежду извлечь силу из пустоты. Я не знаю, поможет ли мне это сбежать, вернуть ту, которую я люблю, или хотя бы обрести самого себя.

8

Наконец-то появился этот клятый аббат!

Я думал, что мы репетируем тихий мирный побег и старику останется только в нужный момент выдернуть меня из моего полудохлого организма. Правда, существовала опасность очнуться где-нибудь в больничном холодильнике со вскрытым животом и увидеть рядышком на полочке собственные мозги, но, как говорится, кто не рискует… Ненавижу «Шампанское»! Не-на-ви-жу этот газированный сок!

Должен заметить, что граф Монте-Кристо из меня никакой. О мести не могло быть и речи – я даже не знал, кому мстить. То, что люди являлись всего лишь марионетками, а ниточки от них тянулись в другой мир, я понимал прекрасно, однако симпатии к двуногим и к самому себе это не добавляло. Еще я понимал, что никогда не стану свободным, – вне этих стен я обречен на новое бегство, непрерывное бегство. Причем с обязательной перспективой уничтожения. Даже Клейн не спасся, а я был слепым щенком в сравнении с ним.

Но, оказывается, я ошибался, намереваясь отлежаться в гробу, пока смерть будет обделывать мои делишки. Тихого ухода не получилось; как и масон, этот новый «союзничек» не придавал ни малейшего значения моему стремлению к покою и моему желанию остаться незаметной невинной овечкой и малопривлекательной мишенью.

Он появился в конце мая, когда жизнь и весна тщетно бились о грязные стекла наших окон. Зелень была как осадок на дне пивной бутылки, а небо – как застоявшаяся вода в бассейне. Голоса птиц звучали приглушенно, и затерянно выли в утреннем тумане заводские гудки…

В нашу палату все еще никого не подселили, и мы оставались впятером: я, детоубийца Морозов, Самурай, Потный и Глист. Самурай, извращенец, поочередно спал на освободившихся коечках; видимо, это давало ему иллюзию выбора. Потом кто-то из дежуривших ночью доберманов заметил это, и Самурай вынужден был усвоить команду «место». Его дрессировали довольно-таки негуманным способом.

А я был послушен и терпелив, как никогда. Усыплял бдительность, чертов конспиратор. Воскресные прогулки не были отмечены подарками судьбы – доберы предпочитали слушать спортивные новости, репортажи с футбольных матчей или совсем уж попсовую лажу, которая приторным тающим сиропом стекала по их стоячим ушам.

По ночам стало чуть полегче. Кошмары продолжались, но как бы отодвинулись на безопасное расстояние: я наблюдал за ними со стороны – одинокий зритель в собственном кинотеатрике ужаса. Сломанный проектор воспроизводил рваные куски, темный зал был полон тревожного и зловещего ожидания, а на экране мелькали тени ощущений, призраки желаний, беспросветные кляксы страха…

В одну из таких ночей фильм прервался. Я лежал во мраке, спеленутый покорностью, и уже не пытался прикидываться трупом.

– Урок третий, – произнес Фариа, и я почувствовал себя так, словно, блуждая в глухом лесу, наконец нашел дорогу к дому.

Как мало надо человеку, чтобы зацепиться за надежду! Иногда достаточно услышать призрачный голос в темноте:

– Урок третий. Концентрация. Сила без концентрации бесполезна и не может быть проявлена…

Я поискал старика взглядом. Была ночь новолуния, поэтому видел я немного – только чей-то силуэт на пустой кровати. Тихий голос звучал как странная музыка; я не очень вникал в смысл слов. Давно устал от мертвой мудрости. Слова «сила», «концентрация», «проявление» оставались абстрактными до отвращения.

Включился я только тогда, когда Фариа заговорил о конкретном.

– Какое оружие тебе нравится? – спросил он вдруг.

Что ж, поболтать на эту тему я люблю.

– Огнестрельное было бы неплохо.

Мне показалось, будто он разочарованно хмыкнул.

– А что именно? – Он задавал вопросы тоном пресыщенного гурмана, обсуждающего с голодным недоумком меню дешевой закусочной.

Конечно, я сразу вспомнил свою любимую пушку, выручавшую меня дважды, нет – трижды! Черт возьми, я любил ее почти так же сильно, как родную мать, – ведь она подарила мне целых три жизни, – а сеньора Беретту почитал не меньше, чем родного отца.

Фариа вдруг перевоплотился во фрейдиста-психоаналитика и понес какую-то чушь:

– Значит, тебе нравятся пистолеты… Ты не задумывался почему? Может быть, ствол напоминает тебе пенис, выстрел представляется аналогом семяизвержения, а следующий за ним разрушительный результат есть символическое проявление агрессивного мужского начала?

Признаться, я не нашелся, что ответить. Интерпретация моей склонности была не такой уж глупой, как могло показаться на первый взгляд. Моя мысль поневоле перепорхнула на длинноствольные винтовки, автоматы, помповые ружья, гранатометы – и уже подбиралась к розовым мишеням, когда Фариа оторвал меня от оружейно-эротических фантазий, на которые сам же и натолкнул.

– Ты отвлекаешься, сопляк! – Его голос стал строгим и угрожающим. – Я трачу на тебя силы и время, а значит, собственную жизнь, но, возможно, ты безнадежен.

– Иди на хер, старик! Знаешь, что такое четыре года без бабы? Я не человек, пока не получу то, чего хочу.

– Так тебе нужна женщина? Жалкое создание… – разочарованно пробормотал Фариа. – Ладно, приведу, – пообещал он потом (и не соврал, привел, чтоб меня черти взяли! Но об этом позже).

И продолжал морочить мой изрядно замороченный чердак. «Направленный взрыв… Пуля в узком канале ствола… Канал Сусумна в позвоночном столбе… Нервные проводники Ида и Пингала… Власть изнанки… Превосходство темной стороны… Пробуждение энергии в Муладгхаре… Смертельная концентрация… Прохождение через Сусумну… Выстрел… Реакция… Отдача… Разрушение…»

Я мало что понял. Аналогия между огнестрельным оружием и человеческим организмом была для меня столь же несущественной, как сравнение «беретты» с пенисом. Я предпочел бы реальную помощь, а не отвлеченную трепню. Меня вполне удовлетворила бы материализация желаний, которая, к примеру, имела место на харьковских задворках, где семеро бритоголовых уродов пытались сделать из нас с Иркой приправленный кровью салат.

Но Фариа, этот змей-искуситель, вел себя как законченный садист. Он дразнил меня, отодвигая наживку в тот самый момент, когда я готов был проглотить ее. Постепенно он вовлек меня в свою жестокую игру, и я понимал, что играть мне осталось недолго. Мои сожженные током мозги превратились в сгусток золы, закопченные глаза видели только тени, а из ушей тянуло запахом гари…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});