Клад-озеро - Николай Чебаевский

— Где она могла потеряться? Здесь же, под березой? Сейчас поищем…

Сергей Петрович достал из кармана электрический фонарик. Желтый яркий луч стал шарить кругом. Шапка нашлась почти рядом, ее только запорошило снегом, осыпавшимся с березы.

Но что это такое? Когда Мишка наклонился за шапкой, то увидел алюминиевую тарелку.

— Тарелка, — пробормотал Мишка.

— Какая там еще тарелка? — удивился Сергей Петрович.

Он снова посветил фонариком и воскликнул:

— Вот так штука! Верно, тарелочка, да еще серебряная!

— Серебряная?

Мишка подался к Сергею Петровичу и увидел у него в руках… большую рыбину.

— Да, Миша, эта штучка для нас дороже серебряной тарелки! Эту находку Василий Павлович теперь всему колхозу будет показывать. Пусть люди смотрят и убеждаются сами — каков он, карпо-карась, стоит ли разводить его в наших озерах.

— Так это карпо-карась? — Мишке даже жарко стало от волнения.

— Он самый, Миша! Таких у Скопанца не попадалось, все мелочь была.

— А как он сюда попал?

Сергей Петрович ответил не сразу. Он сначала внимательно осмотрел рыбину, потом пошарил лучом фонарика кругом березы, словно отыскивая еще что-то, и, наконец, рассмеявшись, сказал:

— Это более или менее ясно: собака притащила. Рыба хоть и мороженая, но следы клыков кое-где заметны. И слюна замерзла. И след под березой собачий…

— Собачий? — упавшим голосом повторил Мишка.

— Наверное, чья-то дворняга мчалась с добычей домой, а ты, Миша, как раз на нее свалился… Она с перепугу рыбу и бросила…

— Я… я думал — волк… — совсем смущенно пролепетал Мишка.

— Выходит, ты ошибся с пользой. Иначе не видать бы нам такого чудесного экземпляра!

Мишка вздрогнул: дома хватились, ищут его! Сергей Петрович тоже понял, в чем дело.

— Поехали, Миша, скорей! Ничего, не беспокойся, с родителями твоими я сам объяснюсь.

— Только не рассказывайте, что я собаку за волка принял, как на нее свалился! — взмолился Мишка. — А то ребята потом меня засмеют!..

Картошка Харламыча

И все же Мишка с Ленькой, совсем неожиданно для себя, обнаружили конец ниточки, за которую можно было бы ухватиться… Произошло это так.

Уезжая из Москвы после смерти бабушки. Мишкина мать упаковала домашние вещи и отправила их на ближнюю к Кожино железнодорожную станцию. Теперь пришло извещение, что вещи прибыли и нужно их получить.

Поехал на станцию отец Мишки. Взял с собой и сына.

— Ящики и тюки, конечно, таскать не сможешь, но посидишь, покараулишь — и то хорошо. Собирайся! — сказал он.

Оказался на грузовике и Ленька с матерью, которую послал на станцию колхоз за электродоильными аппаратами для фермы. У Леньки никакого дела не было, но он выпросился посмотреть железную дорогу и паровозы с вагонами. Все кожинские ребята побывали в разное время на станции, а он разве хуже других?

Мать сначала не брала его, ссылаясь на мороз. Ленька объявил, что никакого холода не боится и готов ехать хоть без шапки и пальто.

— Какой храбрец! — рассмеялась мать.

— Не храбрец, а закаленный! — бойко сказал Ленька. Он смекнул: раз мать в хорошем настроении, то все равно возьмет, надо только быть понастойчивее и держать себя побоевее. Он словно нюхом чуял, когда следует прикинуться маленьким, пустить слезу, а когда, наоборот, показать себя молодцом.

Не ошибся он и на этот раз.

— Ладно уж, закаленный! Не взяла бы, да каникулы — все равно домой не загоняешься…

И вот Ленька с Мишкой сидят рядом в кузове грузовика.

Дорога на станцию шла невдалеке от Кислого озера, мимо самой усадьбы Харламыча.

Старик стоял у ворот. Видно, тоже поджидал машину.

— Что, Харламыч, опять подвезти тебя с картошкой?

— Удружил бы, сынок, удружил! — ответил старик торопливо. А сам кинул испытывающий взгляд в кузов: что там за люди, стоит ли с ними ехать?

— Волоки свой мешок быстрей! Да соломы подкинь навильник. Мы маловато взяли, не рассчитывали укрывать твою овощ, — с добродушной усмешкой отозвался шофер.

— Самой собой, само собой! — старик заторопился в дом.

Ничего особенного в этом разговоре не было. Колхозники частенько ездили с попутными машинами на станционный базар с мясом, маслом, салом. И шофер подсмеивался над стариком вовсе не потому, что тот вздумал ехать на станцию. Нет, забавным казалось другое: как Харламычу не надоело возиться с картошкой? Рассказывали: доставив очередной мешок, он варил эту картошку у какой-то старухи, а потом ходил по вагонам пассажирского поезда, приговаривая:

— Кому картошки, горячей картошки?!

Некоторые колхозники считали, что эта торговля приносила старику немалые денежки, даже подозревали Харламыча в спекуляции, другие, напротив, говорили: какая может быть выручка от вареной картошки?.. Ворочайся с мешками, спасай от мороза, прикрывай соломой, беспокойся всю дорогу, а потом чисти, вари, жди поезда, таскайся с чугунком по вагонам. Старческая причуда!

Харламыч вышел из дома, сгибаясь под тяжестью большого мешка. Петр Иванович Крохин, Мишкин отец, соскочил с машины, хотел помочь. Старик отмахнулся от него:

— Ладно, ладно, сам покуда дюж!

— Гордый старик! — покачал головой Крохин.

Колхозники откинули задний борт. Харламыч осторожно, словно боялся, что мешок порвется и драгоценная картошка рассыплется, положил его в кузов. Закидал соломой, прикрыл еще для большей сохранности тулупом, а сам сел верхом.

— Все уселись? — заглянул шофер через борт. — Поехали!

Дорога была хорошая: то самое шоссе, которое связывало восточные районы Алтая с большими городами и на строительство которого так надеялись колхозы. Правда, оно еще не было закончено, не засыпано булыжником, не залито гудроном, но земляную насыпь сумели возвести за одно лето и накатали до блеска.

Только изредка попадались выемки для водоспусков, и тогда грузовик подбрасывало и Мишка с Ленькой нарочно валились друг на друга.

— Тихо, сорванцы! — усмирял их Мишкин отец, хотя самому, видимо, тоже было весело.

Ленькина мать всякий раз опасливо поглядывала на сына: не вылетел бы за борт. А Харламыч, тот даже менялся в лице после каждого толчка и шарил рукой в соломе. Наверно, боялся за свою картошку: не побилась бы, не потеряла цену.

Девяносто километров до станции не ехали и двух часов. Но просидеть два часа в открытом кузове на морозе, на ветру — не просто. Мишка с Ленькой совсем закоченели.

— Ну как, без шапки и пальто доехал бы? — спросила мать, когда они вылезли.

— Не-е, замерз, — ответил Ленька не без усилия: у него зуб на зуб не попадал.

— То-то, герой! Беги скорей отогревайся к тете Даше и впредь не хвастайся!

У одинокой тети Даши, маминой двоюродной сестры, работавшей на станции кассиром, Леньке понравилась лишь электроплитка, на которой кипел чай.

«Вот бы нам такую! — подумал Ленька. — Не надо было бы мучиться с самоваром, по целому часу раздувать сапогом». Больше ему ничего не пришлось по вкусу. Везде были занавесочки, коврички, салфеточки, скатерочки, связанные или вышитые самой хозяйкой. На комоде стояли разные бутылочки с красивыми этикетками и разноцветными пробками, под зеркалом сидела пучеглазая кукла. И все-таки, несмотря на обилие вышивок, вязаний и безделушек, в комнате было удивительно пусто, словно тут никто не жил, а только заходил по праздникам стирать пыль со всех этих вещей.

Воспользовавшись тем, что тетя Даша вышла за дверь, Ленька полушепотом высказал свою догадку матери. Но она сердито оборвала его:

— Молчи, дурачок! Скажи лучше, оттаял с чаю, пойдешь со мной на станцию или здесь посидишь?

Ленька вскочил, будто его пружиной подкинуло:

— Ясно, пойду! Мишка, наверное, уже там?!

— Ох, уже эти мне друзья! Не успели расстаться — соскучились! — покачала головой мать.

Мишка уехал с отцом на другую квартиру, где останавливался шофер. Когда Ленька с матерью пришли на станцию, его там еще не было. Поезд тоже пока не пришел. В тупике стояло несколько товарных вагонов, а между линиями темнели горы каменного угля. Ничего интересного во всем этом Ленька не нашел. Пока мать оформляла какие-то документы, он успел заскучать. Отправился на вокзал, побродил по коридору, в зале ожидания, где на деревянных диванах с высокими спинками сидело и лежало несколько пассажиров. Вокзал тоже не понравился: куда меньше колхозного клуба!

От нечего делать побрел Ленька по улице станционного поселка. Без цели заглядывал в каждую ограду.

Вдруг ему послышался знакомый хрипловатый голос:

— Не егозись, чего заегозилась!

— Как не егозись! — сердито ответил ему другой, женский. — Поезд вот-вот придет, не поспею уехать…

— Успеешь!

— Как это успею?! Парень мой приболел, одна я разве так скоро с таким мешком совладаю? Поди и не поднять, не бабье это дело…