Клад-озеро - Николай Чебаевский

Ушла Катерина последней, зорко оглядевшись кругом: не задержался ли кто-нибудь после нее. Не ожидала она, что Зине и Ванюше с Ленькой придется вернуться к елке…

Когда стали расходиться по домам, Зина вспомнила уже у себя перед калиткой, что оставила на Скопанце новую меховую муфточку. Как сунула в нее кулечек с подарками и положила на камень, чтоб не мешала играть, так и забыла. Побежала в одних перчатках.

— Ой, что теперь от мамы будет! Только вчера она муфточку купила, — забеспокоилась девочка.

— Никуда она не денется, твоя муфточка! Завтра утром сходишь, возьмешь, — заметил Ленька.

— Завтра! Мама до завтра ждать не будет, а сегодня наругает, — со слезами в голосе продолжала Зина. — И я хотела из кулечка Витечку угостить… Я знаю, он уже ждет, что я принесу с елки…

Зина говорила о трехлетием братишке, которого на елку под Скопанец из-за мороза не взяли и который остался дома не без рева. Действительно, как можно было прийти к нему без гостинца от Деда Мороза?

— Да-а… — протянул Ленька неопределенно, покрепче прижимая за пазухой кулек, словно его собирались отнять.

— Гостинцы — это что! — сказал Ванюшка. — Можешь взять мой кулек. Не маленький, не обязательно конфетки сосать…

— Нет, нет, не надо! — запротестовала Зина. — Я лучше вернусь.

— Конечно, лучше сходить за муфточкой, — облегченно вздохнул Ванюшка. Что там ни говори, а с новогодним подарком и ему было жаль расставаться. — Там печенье, пряники есть. Собака какая-нибудь унюхает или зверюшка — утащат, потом не найдешь. И муфточку растреплют в клочья…

Верно! Этот Ванюшка так всегда обоснует свои доводы, что невольно поверишь. Но метров через тридцать остановилась в нерешительности. Ночь была темная, народ уже разошелся по домам, а до Скопанца не близко. Страшно все-таки одной идти, особенно под берег спускаться… Вдруг, как тогда, грохот этот жуткий обрушится на нее?..

— Пойдемте со мной? А? — попросила она братьев.

— Боишься одна? — хмыкнул Ленька.

— А ты — нет? — осадил его Ванюшка. — Сбегай тогда за муфточкой, а мы подождем.

— С чего это? То ли она моя, — сразу посерьезнел Ленька.

— Ну, тогда и не смейся! Одному-то ночью хоть кому боязно, — сказал Ванюшка и пошел вместе с Зиной.

Ленька направился домой. Но одумался: еще посчитают его трусом. Торопливо догнал Ванюшку с Зинкой, сказал, прерывисто дыша:

— Я тоже… с вами…

До чего же глухо и пусто было на катке! Скопанец стоял темный, страшный. Он глухо, сердито откликался на каждый шаг… Елка высилась угрюмая, стеклянные шары на ней посверкивали при свете месяца зловеще, точно глаза какого-то зверя. Звезда-вертушка жутковато гудела… Даже не верилось, что всего полчаса назад здесь царило шумное веселье и все казалось праздничным и нарядным.

Притихшие ребята осторожно шли по льду под берегом, отыскивая камень, на который положила муфточку Зина. Девочка не помнила толком, где находился этот камень, и найти его удалось не сразу.

— Да вот он! — вскрикнула наконец Зина, когда они раза два прошли по одному и тому же месту. — И муфточка здесь.

Обрадованные ребята пошли к тропке, поднимавшейся на Скопанец. Тут Ленька уловил странный шум, донесшийся откуда-то из распада.

— Слушайте!.. — сказал он встревоженно.

Не успели Ванюшка с Зиной по-настоящему прислушаться, как им под ноги хлынула вода…

Ребята закричали испуганно, кинулись на берег. Ленька поскользнулся, упал, и стремительный поток сразу подкатился под него.

— Тону-у-у! Спаси-и-те! — заорал Ленька.

Днем было бы, наверное, очень забавно видеть, как мальчишка сидит на льду, по которому растекается вода, замочившая ему только штаны, и взывает о спасении. Теперь же, ночью, это было ничуть не смешно. Водный поток казался громадным. Внезапное его появление ошеломило ребят.

Ванюшка опрометью кинулся на помощь брату, подхватил его и рывком вытащил на берег. Потом, будто спасаясь от весеннего половодья, все трое взобрались на самый верх Скопанца. Только там, немного опомнившись, остановились, тяжело дыша.

Молча посмотрели друг на друга, на лед внизу, по которому все больше разливалась вода.

Откуда она хлынула так внезапно? Было похоже, что она выплеснулась из-подо льда где-то возле самого берега. Может, лед действительно отошел от берега и вода, вспучившись, идет в щель? Наледь так и выступает. Но она выходит медленно, растекается постепенно. Никто еще не видывал, чтоб она вырывалась таким бурным потоком…

Надо было все проверить, узнать точно, но жутковато спускаться снова. Да и Ленькины штаны на морозе совсем обледенели…

Пришлось поскорей бежать домой.

Рыба и сороки

Назавтра Ванюшка с Ленькой поднялись чуть свет. Зашли за Зиной. Будить ее не пришлось. Она выскочила на улицу сразу же, как услышала условный свист.

— Я уже давно встала! — сказала девочка, на ходу застегивая пальто. — Мама даже рассердилась на меня. «Спи, спи, — говорит, — ведь каникулы. Когда в школу надо, так не разбудишь, а ученья нет — до свету вскочила»… Ладно папа заступился. Выслушал, какое чудо вчера произошло у Скопанца, и отпустил. «Узнайте, — говорит, — в чем секрет. Мне потом скажете. Это может оказаться очень важным».

Ванюшка с Ленькой переглянулись. Выхолило: не простое любопытство гнало их под Скопанец, а было поручение самого председателя колхоза… Ясно, они его выполнят с честью. Теперь, когда разгуливалось утро, пусть и серенькое, по-зимнему неторопливое, но все-таки утро, от вчерашних страхов у ребят не осталось и следа. Они чувствовали себя героями, первооткрывателями великих тайн.

Ленька напыжился, произнес горделиво:

— Если бы я не услышал вчера шума, так бы и ушли, ничего не увидев!

— А кто растянулся на льду да закричал по-дурному: «Тону-у?» Напугал только зря! — попытался восстановить истину Ванюшка.

Ленька, однако, и это поставил себе в заслугу:

— Я нарочно кричал, чтоб вас напугать. Так-то бы вы все равно не поверили, что водой меня залило, опять бы стали смеяться, как с зайцем.

Тут уж возразить оказалось нечего, да и некогда. Не успели ребята подойти к Скопанцу, как их внимание привлекла стая сорок. Птицы стрекотали возбужденно, стремительно спускались под берег, потом взмывали вверх, отлетали немного в сторону и что-то долбили клювами.

Востроглазый Ленька первым увидел, в чем дело.

— Рыбу, рыбу сорока тащит! — закричал он. И добавил торжествующе. — Что, не говорил я вам, сороки тогда карасиков обронили?

Правда, казалось, была на стороне Леньки. Ванюшка с Зиной не стали спорить. Они поспешно спустились под Скопанец.

На льду там и сям серебрились маленькие карпо-караси и линьки. Будто их выплеснули с водой, которая неизвестно откуда хлынула ночью, напугав ребят. А вездесущие сороки и вороны налетели чуть свет и устроили пиршество. Было похоже: они лакомились тут не впервые и привыкли, что их никто не беспокоил. Рассерженно вереща, шумно хлопая крыльями, птицы кружились над самыми головами ребят. Они словно пытались изгнать их из своих владений. А когда это не удалось, то стали хватать рыбешку у них на глазах.

Опустится сорока на лед, стукнет острым клювом — и примерзшая рыбешка отскочит. Лишь отдельные рыбки, которые попали в случайные выбоинки на льду и вмерзли слишком глубоко, оказывались недосягаемыми для птиц.

— Видал? Сороки не роняют рыбу, а, наоборот, подбирают! — сделал заключение Ванюшка, хотя и без того было ясно.

Но откуда берутся карпо-карасики на льду — это оставалось полной тайной. Даже кончика ниточки, чтоб ухватиться за него и попытаться размотать весь клубок, никак не удавалось найти.

— И почему все рыбки такие маленькие? Ни одной ведь большой нет, — заметила Зина.

Да, это тоже удивляло. Рыбу точно сквозь сеть пропустили: крупная где-то задержалась, а мелочь оказалась на льду.

Ванюшка подобрал несколько рыбинок. Тщательно осмотрел их. Даже понюхал одну — нет, ничего примечательного не было. Карасики как карасики, совсем свежие, чуть-чуть пахнут илом, как и положено пахнуть этой озерной рыбе.

— Нет, так мы ничего не узнаем, — сказала нетерпеливо Зина. — Надо сначала найти то место, откуда вчера вода хлынула. Тогда яснее будет — откуда и рыба берется. Пирожок, ты не запомнил, где мы стояли? Ты же всегда и все помнишь, а я так испугалась, что совсем ничего не знаю.

Ванюшка давно уже привык, что ребята зовут его Пирожком, и, обыкновенно, не обижался. А сейчас и вовсе было не до того. Тем более что Зина откровенно признавалась в своем испуге и полагалась на его силу духа и наблюдательность.

— Конечно, помню, — сказал Ванюшка с достоинством. — Мы как раз напротив рытвины стояли, когда Ленька заорал дурень дурнем.

— Дурень дурнем! — обиделся Ленька. — Сам-то будто не орал? И ничего ты не помнишь, вовсе мы не у рытвины стояли, а возле елки. Я еще на нее оглянулся, думал: не вертушка ли зашумела…