Цыганка из ломбарда - Фергюс Хьюм

Она зачитала помеченную строку и дату:

Ficcar lo viso per la luce eterna, 27th December ’38.

– Теперь, если вы сложите все цифры, вы получите 271238.

– Да, да! – нетерпеливо воскликнул Юстас. – Я вижу. Продолжайте, пожалуйста.

Агарь продолжала:

– Возьмем вторую букву слова «Ficcar».

– «I».

– Потом седьмую букву с начала строки.

Юстас посчитал.

– «L», я вижу, – нетерпеливо продолжал он. – Также первая буква «F», второй раз «I», третья и восьмая – «С» и «О».

– Хорошо! – сказала Агарь, выписав их. – Итак, буквы сложились в слово «Ilfico». Это итальянское слово?

– Не уверен, – задумчиво сказал Юстас. – «Ilfico». Нет.

– Кичишься своей образованностью! – прорычал господин Тридл, который стоял, опершись на свою лопату.

Юстас метнул испепеляющий взгляд на бакалейщика, потом перевел взгляд на дерево, маячившее за спиной мистера Тридла. И сразу в его мозгу мелькнул смысл слова.

– «Il fico!» – воскликнул он, вставая. – Два слова вместо одного! Ты нашла его, Агарь! «Смоковница», фиговое дерево, вон оно. Я считаю, деньги зарыты под ним.

Не успел он сделать и шагу, как Тридл бросился вперед и как безумец принялся кромсать землю в спутанной траве вокруг смоковницы.

– Они мои, мои! – кричал он. – Не подходи, молодой Лорн, или я раскрою тебе башку лопатой! Я был сыт по горло старым бойцовым петухом, твоим дядей, и теперь его денежки меня вознаградят!

Юстас прыгнул вперед так же, как сделал это Тридл, и вырвал бы лопату из рук бакалейщика, но Агарь сдержала его, положив ладонь на его руку.

– Пусть роет, – объявила она хладнокровно. – Деньги ваши, и я смогу это доказать. Он получит труды, а вы – состояние.

– Агарь! Агарь! Как я могу тебя отблагодарить!

Девушка шагнула назад, и румянец залил ее щеки.

– Найдите Голиафа и позвольте мне избавиться от ломбарда, – сказала она.

В этот миг господин Тридл ликующе завопил и обеими руками вытащил из выкопанной им ямы большую жестяную коробку.

– Мое! Мое! – воскликнул он, бросив коробку на траву. – Это пойдет на оплату обедов, которые я ему задавал, и подарков, которые я ему делал. Я пустил хлеб по водам и теперь нашел его![14]

Он упал, пытаясь вскрыть коробку острием лопаты, все время смеясь и плача как одержимый. Лорн и Агарь подошли, ожидая увидеть, как на землю прольется золотой дождь, когда откроется крышка. Тридл последним усилием сорвал крышку, и они увидели пустую коробку.

– Почему… Что… – пробормотал ошеломленный Тридл. – Что это значит?

Юстас, точно так же застигнутый врасплох, наклонился и заглянул в коробку. Там не было ничего, кроме сложенного листка бумаги. Не в силах вымолвить ни слова, он протянул листок изумленной Агари.

– Что… Что это значит? – снова спросил Тридл.

– Это значит вот что, – сказала Агарь, пробежав глазами записку. – Похоже, богатый дядя Бен был нищим.

– Нищим! – в один голос воскликнули Юстас и Тридл.

– Послушайте! – проговорила Агарь и прочла написанное на листке: «Когда я вернулся в Англию, все думали, что я богат, поэтому все мои друзья и знакомые ластились ко мне за крохи, которые падали со стола богача. Но у меня было ровно столько денег, чтобы арендовать коттедж на сорок лет, а после выплаты ежегодной ренты у меня едва хватало на жизнь. Но, зная о моем богатстве, предметы роскоши мне поставляли те, кто надеялся на наследство. Так что в наследство я оставляю золотые слова, истинность которых доказал: “Лучше слыть богачом, чем быть”».

Бумага выпала из рук Юстаса, а Тридл с воем ярости бросился на траву, оскорбляя память усопшего самыми последними словами. Видя, что все позади, ожидаемое богатство растаяло в воздухе, Агарь оставила разочарованного бакалейщика плакать от ярости над обманчивой жестяной коробкой и увела Юстаса. Тот последовал за девушкой как во сне и за все время их печального возвращения в город едва ли произнес хоть слово.

О чем они говорили, как Юстас оплакивал свою судьбу, а Агарь утешала его – не суть. Но, добравшись до дверей ломбарда, Агарь отдала томик Данте молодому человеку.

– Возвращаю вам книгу, – сказала она, пожимая его руку. – Продайте ее, а на вырученные деньги попробуйте сколотить собственное состояние.

– Но увижу ли я вас снова? – жалобно спросил он.

– Да, мистер Лорн. Вы увидите меня, когда приведете Голиафа.

Затем она вошла в ломбард и закрыла дверь. Оставшись в одиночестве на безлюдной улице, Юстас вздохнул и медленно побрел прочь. Прижимая к груди книгу флорентийца Данте, он ушел, чтобы сколотить состояние, найти Голиафа и – хотя он еще этого не знал – чтобы жениться на Агари.

Глава III

Второй клиент и янтарные бусы

После эпизода с флорентийцем Данте Агарь утратила свой задор. Она отослала Юстаса сколотить собственное состояние и найти, если это возможно, пропавшего наследника Иакова Дикса. Этим актом самопожертвования – а то было именно самопожертвование – она лишила себя всей радости жизни, украла у себя то, что могло стать ее светлым будущим. Вот почему она была уже не такой жизнерадостной, как прежде. Тем не менее она ощущала уверенность, что Лорн любит ее и заслужит ее благодарность, а возможно, и ее руку, вернувшись со следующим за ним по пятам Голиафом. Когда такое случится, к ней разом вернется и ее энергия, и ее любимый. А в настоящем дела ломбарда требовали ее безраздельного внимания и заставляли гнать от себя грустные мысли и меланхолические размышления. Кроме того, провидение отвлекло ее от мрачного настроения, послав негритянку, пожелавшую заложить ожерелье из янтарных бус. Агарь и не подозревала, что это начало второго и более серьезного приключения…

Эта женщина появилась августовским вечером, в преддверии ночи, поэтому в ломбарде было еще темнее обычного. И все-таки света хватило, чтобы Агарь разглядела свою клиентку – высокую грузную негритянку в кричащем желтом платье, чей цвет уравновешивала отделка из угольно-черного бисера. Так как вечер было жарким и душным, она не надела ни плаща, ни жакета, выставив напоказ свою бесформенную фигуру в этом поразительном наряде. Ее шляпка напоминала сад из роз: красных, белых и желтых. Она носила, как щит, большую серебряную брошь; на шее ее красовалось длинное монисто из серебряных монет, а на черных запястьях – множество браслетов из того же металла. С этим великолепием контрастировало то, что она не носила печаток и не прятала свое угольно-черное лицо под вуалью. В общем, странная посетительница была самой черной и самой причудливо одетой негритянкой, какую когда-либо видела Агарь, и в тусклом свете выглядела поразительно, но будила тревогу.

Когда Агарь подошла к прилавку, черная женщина вытащила ожерелье из сумки из тюленьей кожи с серебряной пряжкой и молча протянула его для осмотра. Поскольку для детального осмотра света было слишком мало, Агарь зажгла газ. Но когда пламя вспыхнуло и осветило негритянку, та, словно не желая, чтобы испытующий взгляд слишком ясно ее видел, поспешно отступила в темноту. Агарь приписала это природной робости особы, не привыкшей отдавать что-либо под залог, и не обратила на это особого внимания. Позже у нее появилось основание вспомнить этот эпизод.

Ожерелье было из великолепных янтарных бусин, нанизанных на тонкую золотую цепочку. Каждая бусина была величиной с воробьиное яйцо и опоясана крошечными бриллиантами. На квадратной золотой застежке было отчеканено странное уродливое лицо эфиопа с бриллиантовыми глазами. Это диковинное ювелирное изделие было уникальным и, как быстро прикинула Агарь, чрезвычайно дорогим. Тем не менее цыганка, по обыкновению, предложила как можно меньшую сумму.

– Я дам за него пять фунтов, – объявила она, возвращаясь к прилавку.

К ее удивлению, негритянка согласилась, энергично кивнув, и достала из сумки клочок бумаги. На нем было старательно выведено: «Роза, Марилебон-роуд».

Имя и адрес были настолько неполными, что Агарь заколебалась, прежде чем оформить квитанцию.

– У вас нет иного имени, кроме «Роза»? – резко спросила она.

Негритянка покачала головой, по-прежнему держась в тени.

– И нет более конкретного адреса, чем Марилебон-роуд?

Чернокожая женщина снова отрицательно покачала головой, и Агарь, раздраженная этими жестами, начала злиться.

– Вы не можете говорить? – спросила она ядовито. – Вы немая?

Негритянка тут же кивнула и приложила палец к губам. Агарь отпрянула. Эта женщина была черной, она была немой, она сообщила только часть своего имени и часть адреса и хотела заложить ценное и уникальное украшение. Все это было странным и, по мнению Агари, могло оказаться довольно опасным. Возможно, немая негритянка пыталась сбыть краденое, ведь ожерелье казалось слишком дорогим для ее обладательницы. Агарь склонялась к тому, чтобы отказаться от сделки, но, еще раз взглянув на янтарные бусы, передумала. Она могла получить их задешево и вела свое дело разумно и в рамках закона; если в деле возникнет полиция, ее нельзя будет обвинить за эту сделку. С такими мыслями Агарь выписала квитанцию на имя Розы и вынула из кассы пятифунтовую купюру. Она уже собиралась протянуть через прилавок квитанцию и деньги, но помедлила. «Запишу-ка я номер купюры, – подумала она, направляясь к письменному столу. – Если негритянку нельзя будет проследить по имени или адресу, в случае необходимости ее найдет номер банковской купюры».