Хроника событий местного значения (дни «совка») - Игорь Ильич Шарапов

и скандально.

У многих обитателей улицы в селах были родственники, привозившие ранее незнакомую нам кукурузу, основной здешний злак. Если к этому добавить, что в мае здесь созревала черешня, а яблони, груши, сливы, абрикосы росли не только в садах, но и вдоль дорог за городом, можно считать, что нам сказочно повезло после прошлых бед. И когда папа демобилизовался, начал работать главным инженером местного завода «Перемога», производившего плиты, мы остались жить в Ужгороде.

* * *

Русская школа № 3 размещалась в красивом и удобном для учебы здании прежней чешской школы на набережной, уже названной «Ленинградская». Венгерская школа № 1 располагалась через три квартала. В нумерации школ видимо был определенный смысл. В младших классах мы учились вместе с девочками, а состав учеников соответствовал образующемуся здесь кругу советских граждан — еще находившихся на военной службе, сотрудников служб правопорядка, работников партийно-хозяйственных органов.

Первый год учебы в этой школе не оставил особых впечатлений, мне запомнились лишь спортивные игры в прекрасно оборудованном зале. Но я совершил поступок, как сказала маме завуч школы, Капитолина Васильевна, «не характеризующий вашего сына с хорошей стороны». Такое определение позже повторялось не раз, я всегда переживал свои жизненные промахи, но видно — так распоряжалась мной судьба.

На проступок меня вдохновил Иштван, учившийся в школе № 1. Он принес сероватые камешки в консервной банке, положил ее в снег. Из банки выделялся дым с острым запахом. Иштван чиркнул спичкой над ним. Раздался громкий взрыв, банка улетела на несколько метров.

— Карбид, — сказал Иштван, освоивший русский язык. — Если кусочек положить в чернильницы, будет очень интересно. Я пробовал.

— А не взорвется?

— Не надо поджигать. Просто положи, и на уроке будет очень весело.

Я так и сделал. Положил карбид в чернильницу толстому Кухте, его за это не любили, и Звонаревой, она мне нравилась.

Смешного было мало, меня вычислили, маму позвали в школу для беседы. Но Звонарева после этого обратила на меня внимание.

Учительницу начальных классов школы звали Лина Михайловна. Она приходила в пальто с воротником из лисы-чернобурки, в классе часто красила губы, глядя на себя в ручное зеркальце. Уборщицы школы говорили, что она хочет замуж. Но она была доброй и нравилась нам.

Среди нас «белой вороной» выглядел Дмитрий Мирошников из семьи русских эмигрантов. Митя был фантазер и отчаянный враль, я с ним подружился. Мы так азартно рассказывали придуманные истории, что одноклассники слушали нас, как загипнотизированные. Некоторые из них угрюмо бормотали: «не может быть», но шли за мной и Митей после уроков, слушая наши небылицы.

Митя жил в возвышенной части города. К его дому вела извилистая дорога, на ее поворотах стояли часовни со скульптурой женщины с ребенком. По одну сторону дороги размещалось кладбище, но оно не выглядело мрачным, может потому, что за ним были виноградники. Я тогда не знал, что название этого места города — Калвария означает Голгофу. Значительные жители города стремились селиться здесь. Зимой Калвария была местом массовых катаний на санках. Я впервые увидел длинные санки с рулем, на них венгерские парни с большой скоростью неслись по крутому спуску горы. Я завидовал им.

Папа и мама, занятые работой на службе и домом, не уделяли много внимания моему воспитанию, и большую часть времени я проводил с Митей Мирошниковым. Он познакомил меня с теми местами города, которые считал наиболее важными.

Прежде всего, мы пошли к пятиэтажному зданию Народной Рады, оно было построено чехами для муниципалитета города, а сейчас быстро осваивалось службами советской власти. Там Митя показал мне лифт в виде вертикального эскалатора, непрерывно перемещающего кабины со скоростью, позволяющей войти в них и выйти. Такое транспортное средство я не видел ни до, ни после. Еще не было ограничений на вход в это учреждение, мы полчаса катались на лифте. Самым волнующим был момент, когда кабина проплывала мимо двух громадных колес в подвале и на верхнем этаже здания. Их мощное вращение, гул привода вызывали восторг от ощущения опасности.

Кроме Народной Рады на этой главной площади города находилось здание органов правопорядка, к нему примыкала тюрьма, замыкая круг государственных служб. Эти места я подробнее узнал позже.

После поездок на лифте мы направились к виноградникам Калварии. Там вошли в длинную пещеру с кисловатым запахом, в ней стояли громадные деревянные бочки с поврежденными днищами.

Митя объяснил мне — зачем привел к этому месту:

— После прихода ваших военных здесь была грандиозная попойка. Бочки прострелили из автоматов, и пили вино, льющееся из дырок. Неподвижных от выпитого вина солдат вытаскивали из пещеры за руки, они могли утонуть. Сейчас здесь хотят организовать ресторан.

Родители Мити принадлежали к местной интеллигенции, с ней новая власть тогда не хотела портить отношения. Может и поэтому, Митя учился в русской школе.

* * *

Новый 1946 год мы встретили с украшенной елкой, за столом с вкусной едой. Были Андриановы и новые знакомые с завода, где работал папа. Последующие дни запомнился нежно пахнущими кусками сладкой «пасхи», шествием нарядно одетых девочек и мальчиков в собор на «конфирмацию». Регина объяснила нам, что обряд крещения здесь принято выполнять в возрасте, когда уже самостоятельно понимаешь каноны веры. Богослужение в соборе выглядело красочно и значительно. Торжественно звучал орган и нежное пение хора, служители церкви выходили в белых одеждах строгого покроя, с лиловыми вставками. Прихожане слушали проповеди, стоя или сидя на удобных скамейках.

А Первое мая уже праздновали, как День солидарности трудящихся. Организованный народ запрудил улицы, ведущие к главной площади, мы с Митей с трудом добрались до начала колонны, где увидели трех всадников, представлявших Илью Муромца, Александра Невского и Василия Чапаева. По замыслу организаторов праздника, они должны были демонстрировать вечно боевой дух наших миролюбивых людей.

Невский и Чапаев сидели на стройных гнедых скакунах, а Муромец — на громадном сером першероне. Длинный плащ былинного богатыря с застежкой на его шее накрывал круп лошади ниже хвоста. Папаха на голове Чапаева, сверкающий шлем, кольчуга славного князя Великого Новгорода, вызвали интерес и одобряющие возгласы горожан.

Перед площадью колонна остановилась, и тут лошадь Ильи Муромца начала потоком извергать содержимое своего желудка. Плащ быстро наполнялся, богатыря потянуло назад, лицо его стало красным, потом посинело. Рукавицы мешали ему расстегнуть застежку, он задыхался. Подбежавшие люди помогли Муромцу сползти на землю. Он ударил кулаком по шее невозмутимо стоящего першерона и стал вытряхивать из плаща сильно пахнущий груз. Этот случай дал мне и Мите повод для новых рассказов, их мы пополняли все большими подробностями.

Помимо мобилизующих