Холмы России - Виктор Ревунов

- К вам на минутку,- сказала она.

- Хоть и не на минутку, заходи.

- Спасибо,- с покорностью сказала она.

- Садись чай пить,- пригласил Никанор.

Гордеевна обмахнула табуретку и поставила ее к столу.

Хоть и на быстрый разговор зашла Феня, а присела, уважила хозяев. Поставила себе на колени узелок.

- Спросить вас хотела, дядя Никанор, как мне лучше в Сычевку доехать?

- А зачем?

- К Мите в лагерь.

- Как же это тебе лучше доехать?- задумался Никанор не над тем, как доехать, а что и такие бывают дороги: в лагеря и тюрьмы.-Никак уж и собралась?- спросил он.

- К тетке еще зайду.

Им было по пути в Щекино - село на той стороне Угры.

- Ты ж поклон Мите передай,- сказала Гордеевна.

- Передам, тетя. Добраться бы.

Вышли из избы и свернули к конопляникам, где пробита стежка к Угре.

Никанор сказал Фене, как ловчее доехать; утром с почтой до Всход, а оттуда до станции, а там поездом.

Они перешли над Угрой по кладям.

На той стороне, за лугом, дорога. Лес березовой опушкой вышел уже навстречу к вечерней, еще не собравшейся зорьке.

- Еду, дядя Никанор, а душа не тянет,- призналась Фсня.

- Конечно, веселого тут мало. Но ты молодцом держишься. Так и надо. Без терпения никто не живет.

Он незаметно уступил ей тропку, а сам рядом по траве пошел.

- Не умеем мы жить. И никто не научит. Как слепые,- сказала Феня.

- Есть умные-то. Да ведь не слушаемся.

- Один послушается, а другой по себе все и собьет.

- Отойди, раз не по нраву. Хорошее не сразу найдешь. Рядом бывает, а еще ум не дозрел до ясности на хорошее-то. Когда и пождать надо.

- Жданьем себя тешим.

- Что поделаешь, как не дается? Рад бы боровичок какой-нибудь подрезать, а нет в траве, не видать, хоть ты убейся.

Феня сорвала травинку, покусала се и откинула,

- А вы дружно живете?

- Живем. Вот насчет малого в лесничество иду, В объездчики рвется.

- Хорошо,- сказала Феня и, нагнувшись, другую сорвала травинку - не сразу, а потянулась стеблина и лопнула где-то у корня.- Жену ему еще подходящую.

- Пока разберется в подходящих, а какая-нибудь вертихвостка живо обротает.

Тропка с кручинки оборвалась в овраг. На дне болотце в тине проточено ручьем.

Над ручьем выстланы жерди. Феня быстро проскочила по ним. А Никанор прилаживался, как бы пройти и не рухнуть.

- Давайте руку, дядя Никанор.

- Меня разве удержишь. Лучше один, а то вдвоем всю эту квашню рассадим.

Но согласился. Рука у Фени сухая, горячая. Сжала крепко. С осторожностью ступал Никанор, чуть шагнул, придерживая ружье. Под ногой треснула жердь, и завалился бы он, но Феня удержала.

Выбрался на ту сторону оврага. Отдышался, откашливаясь.

Феня смеется, и зубы ее влажно блестят"

- Чуть сама не полетела.

- Как еще удержала? Во мне все пять пудов с сапогами,- сказал Никанор и подумал: "За что ж тебя такую прогуляли, милая?"

Повеселела Феня на этой тропке среди ромашек, венчально белых в малиновых клеверах. Забыла на минутку про свою дорогу к мужу.

- Я, дядя Никанор, семейную жизнь люблю. Да чтоб народу побольше.

- Трение выйдет.

- С тренья и мука мягче бывает.

- Вот ты какая, а в отшельную избу пошла.

- Не знала. А теперь, как пожила, умом чуть дозрела.

Подождать бы надо. Верно вы сказали. А ждать не хочется. Не знала, чего дождусь... Прощайте...

Феня уходила в сторону, как птниу ветром, сносило ее все дальше и дальше от дороги.

* * *

Щекино в полутора километрах от хутора, на кряже

по левому таловому берегу Угры, от которой отдалены избы луговой поймой-займищем.

Разветвлялись отсюда дороги на Буду, где подымливал заводишко по перегону окрестных лесов в древесный спирт и деготь. А дальше - Дорогобуж на старой Смоленской дороге, откуда захаживали, бывало, поляки с литовцами и французы в здешнюю житную сторону; напрямую - не расстающийся с Утрою большак на Всходы, куда в двадцативерстую даль, погуживая над полями, тянулись провода к районным властям и к почте.

Когда-то в Щекине звонила церквушка над озером.

Теперь стоит забытая.

Крест с распятием унесли из церкви в леса, к роднику, где и врубили в сосну.

В сумрачных заводях зарастало озеро камышами, стрелолистом и кувшинками, и лишь на самом темени лаково отливал чистый покров.

Ближе к лесу - сыроварня, куда свозили из здешних деревень молоко, из которого вытваривали творог и масло. Тут и лесничество с питомником полем маленьких елочек и сосенок, которые уйдут отсюда, вроются в лесные пустоши.

За селом на взгорке, на сухой земле соснового леса, кладбище, как и положено русскому селу. Рядом с жизнью в скрытом сумраке стояли кресты, повитые вьюнками, в пахучем земляничнике на затравевших буграх с оконченной в них чьей-то судьбой, но не пропавшей: несут живые ответ за дела и грехи умерших, что, бывает, слышится и плач под соснами и проклятия.

Разбросаны избы вокруг площади с травою, с гусями, с колодцем, где смыкались дороги у сруба над родниковой студеной жилой.

Стояли за озером избы, окнами на берег, на который падала рано по вечерам хмурь лесная.

Тут, поближе к большаку, изба тетки Фени - Анфисы.

В няньках по московским квартирам просуетилась она всю молодость. Хоть и не стара сейчас, а упустила свое - одна живет.

Небольшого роста, с подлитой полнотою в груди и в бедрах, с суховатыми смуглистыми ногами, с игривой быстринкой в походке, манила она мужское полымя еще и большими бедовыми глазами с заголубленной в них какой-то улыбчивой дурманинкой.

Анфиса шла с озера со снопом нарезанных камышовых листьев, стелила их на под печи, когда пекла хлеб.

- Племяннушка моя пришла,- завидев Феню еще издали, громко, чтоб слышали, какая она родная, распевчато оповестила она соседние избы.- И ягодок насбираю, насбираю и грибков нажарю, а тебя нет и нет. Золотко ты мое милое, заходи.

Но лишь пришли в избу, как сразу и построжала.

- Ай в дорогу куда собралась с узелком-то, как простая баба, у которой и сумочки-то нет?- сказала Анфиса с печалью, чтоб так скрыть свое недовольство этой на людях видной неприкаянностью своей племянницы.

- К Мите еду.

- Смеешься ты или зазастнло тебя, как в темном лесу без тропочки счастливой?

- Надо мне, тетя. Свое решить надо,-сказала Феня и с усталостью прилегла на диван бочком, подложив ладонь под щеку.

- А чайку попить или не хочешь?

- Без чаю всю палит меня.

Анфиса положила на лавку камышовые листья и тихо остановилась перед Феней. Села рядом. Тронула голову, поглаживая волосы ее золотистые.

- Не томись. Возьми ключик, замкни сердце. А ключик брось в омут куда-нибудь, чтоб и пропал на глубоком дне для Дмитрия твоего.

- Темно в замкнутом сердце,- сказала Феня.

- Другой откроет на широкую сторону с огневыми цветочками, что закупаешься. В радости ребеночка выкупаешь. Нельзя без ребеночка. Дупло пустое. В дупле пустом всякая тинь заводится.

- Не надо. Никого мне не надо.

Глаза Апфисы расплылись перед Феней.

- Спи... спи... так хорошо спать... камыши шумят, а ты спишь... А камыши шумят...

Феня почувствовала, как от этого шепота какая-то сонная одурь расслабила ее.

- Вот и спишь, а камыши все шумят... Дождик землю любит, земля траву любит, а трава - солнышко... и ты любишь.

Феня улыбнулась, блеск скользнул по ее лицу: так ей было хорошо в этом тихом сумраке с шиповниковой полоской гаснущей на стене зари.

- Любишь.

- Нет... нет,- слабо сказала Феия.

- Любишь.

- Нет.

- Позови, и явится.

- Страшно.

- Тихо позови.

- Нет... Решу. Поеду и решу.

Анфиса сползла с дивана, встала на колени перед Феней. Загладила ее руку.

- Звала?

- Нет.

- Звала?

- Киря, перевези,- Феня застонала, рука ее затряслась.-Митю... Митю жалко.

На коленях, не вставая, отступила Анфиса с испугом, что открыла чужую душу. Своя душа изнемогала в горяч"

ке случайно тронутой тайны...

Рано утром Анфиса суетливо разбудила Феню.

- Проспали. Почтарь ждет. Живо, а то уедет.

Феня быстро умылась. Подобрала под платок волосы.

Поискала свой узелок.

Анфиса подала ей кожаный, привезенный когда-то из города баул с блестящим замком.

- Вот так поедешь, как из города.

- Все равно,- сказала Феня.

- Люди вон и спят в шелках, им не все равно.

Почтарь ждал Феню на дороге в высокой на рессорах тележке с железным стременем, чтоб удобнее было садиться.

- Мне вообще-то не положено возить,- сказал он, когда Феня и Анфиса подошли к тележке.

- Отвези ты уж ее, родной ты мой. А я уж тебе и медовочки приготовлю за твое старание.

Феня села в тележку.

Почтарь - средних лет мужчина в чистой рубахе под пиджаком, перекрещенным ремнями, с сумкой на одном ремне, а на другом пристегнута кобура с револьвером - взмахнул плетью.