Завораш (СИ) - Галиновский Александр

— А может, — протянул оборванец, показывая коричневые зубы, будто рот него был набит шоколадом, однако Спитамен не обманывался — в таких местах и не слыхивали ни о чем подобном, — Может ты неспроста спрашиваешь.

Спитамен пожал плечами:

— Может.

Некоторое время юнец смотрел ему в глаза, затем отвёл взгляд. Было видно, что он только пытается казаться бесстрашным в глазах сверстников.

— Семь…

— Семь человек?

Оборванец пожал худыми плечами.

— Последнего здесь нашли, неподалёку. Думали, ты восьмой.

Семь человек…

Нет, их и в самом деле восемь, если считать труп в канале.

Хотя чему удивляться? В этой и других частях города убийства случались постоянно. Драки, закончившиеся смертью одного или нескольких участников, заказные убийства, убийства из ревности, из корысти или же вообще без всякой причины.

— Что, нечего сказать?

Спитамен покачал головой. Интересно, кем считали его эти трое? Ещё одним жалким, никчёмным бродягой? Хорошо, если так. Вряд ли им пришло бы в голову ограбить его, но случись это, содержимое забранного у мертвеца кошеля могло стоить ему жизни. И наверняка его тело так же остались бы плавать в канале лицом вниз…

После того как дети покинули его, Спитамен ещё некоторое время прислушивался к звуку их голосов, звучавших из широкой, в рост человека, трубы, в которой исчезало то, во что превращался канал. Удостоверившись, что мальчишки действительно ушли, а не наблюдают за ним тайком, Спитамен достал из кармана кошель, развязал шнурок и запустил пальцы внутрь…

Теперь, сидя на крыше, он держал находку между большим и указательным пальцами и разглядывал, поворачивая так и сяк.

Как ни странно, он не мог понять, что перед ним. Деталь механизма — да. Но вместе с тем предмет казался живым. Это был шар чистейшего пламени, не больше детского кулачка, и почти невесомый.

Парадоксальным образом он напоминал одновременно мерцающий уголёк, икринку, доверху наполненный сосуд и механические часы. Внутри переливалась вязкая жидкость, густая как смола, и плотная настолько, что помещённые в неё крохотные элементы не тонули и не льнули к стенкам, оставаясь в одном и том же положении относительно друг друга, как бы Спитамен не поворачивал сферу.

Перекатывая предмет между пальцами, он наблюдал, как содержимое шара меняет цвет. Неторопливость и непоследовательность этих изменений наводила на мысль, что все они происходят по воле случая.

Спитамен вертел сферу и так и этак, пока ему не надоело. Вещица, конечно, необычная, однако какой от неё прок, если он не сможет её продать? К тому же, вспомнив то, что солдаты устроили на набережной, Спитамен хотел избавиться от находки как можно скорее. Возможно, стоило попытаться осторожно разузнать цену. К счастью, он знал одного торговца. Галантерейщика, владеющего небольшой лавкой к югу отсюда.

Ткань была ещё слегка влажной, когда он натянул рубаху и штаны на своё тощее, покрытое грязными разводами тело. Даже купание не помогло, с тоской подумал он. Возможно, если бы у него была мочалка и кусок мыла… Хотя, какая разница?

Спустившись с крыши, Спитамен скользнул в прохладу узких улочек.

Ещё до наступления темноты он доберётся до лавки галантерейщика, а тогда, возможно, у него появится пара монет. Может даже хватит на мочалку с куском мыла и на визит в общественные бани.

Да, подумал он, бани — это хорошо. И нет, больше он никогда не будет мыться в канале. Черта с два он окунётся туда ещё раз.

Лавка располагалась в глубине узких извилистых улочек, в неприметном здании, так что найти её случайному человеку было не так просто. К счастью, Спитамен бывал здесь раньше.

Войдя снаружи, где ярко светило солнце, он некоторое время привыкал к полумраку. Почти ничего не изменилось со времени его последнего визита. Разве что товаров стало больше — теперь они громоздились друг на друге до самого потолка, подпирая его словно импровизированные колонны — храм какого-нибудь древнего бога.

Бог этот наверняка был жаден и символизировал стяжательство, разруху, а ещё — развращённость. Повсюду можно было увидеть предметы, обыгрывающие бесконечно разнообразие отношений как между двумя, так и в рамках одного пола. Многочисленные миниатюры, гобелены, ковры, чаши, вазы, полотна, фигурки всех размеров и видов — все было посвящено одной теме. Безусловно, здесь были и другие предметы — оружие разных стран и эпох, произведения искусства, украшения и многое другое, но ничто так не бросалось в глаза, как это.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Войдя, Спитамен едва не напоролся на исполинских размеров фаллос, указующий на посетителя словно обличающий перст. Обойдя его стороной, он оказался лицом к лицу с гротескным изображением получеловека-полукозла, овладевающем кем-то отдалённо напоминающим смесь женщины, птицы и лошади. Фантазия неизвестного художника явно шла дальше любых мифологических сюжетов.

Кроме демонстрировавшийся на полках откровенных статуэток, здесь находились прозрачные ёмкости разного размера. Внутри одних медленно покачивались тёмные комки, другие были пусты, если не считать содержавшейся в них жидкости. Цвет жидкостей в сосудах тоже отличался: от розоватого раствора до оранжевой жижи, испускавшей слабое свечение. Однажды Спитамен видел, как внутри одного из сосудов к стеклу неожиданно прильнула чья-то рука.

Однако куда больше впечатляла внешность владельца лавки. Было неважно, сколько раз в своей жизни вы входили в здешнюю дверь — каждый раз вас ждало удивление.

Его абсолютно лысая голова была покрыта следами не то ожогов, не то родимыми пятнами… В скупом свете они тускло поблёскивали, словно кожу натёрли металлическим порошком. Спитамен слышал, что такие следы остаются у тех, кто попадает под воздействие химического огня. Это объясняло тот факт, что торговец почти никогда не снимал темных очков. Даже здесь, в полумраке лавки, он оставался в черных окулярах.

— Ну, входи, — сказал он странным воркующим тоном, будто обращался к ребёнку, — С чем пожаловал? Или, наоборот, пришёл прикупить? Прицениться? Заложить? Одолжить? Явился на экскурсию? А может ты из праздно шатающихся и не стоит тратить на тебя время?

Он издал короткий смешок, видимо на тот случай, если пришедший действительно решит, что последнее возможно.

Спитамен готов был поклясться, что вошёл тихо. Может, лавочник ощутил исходящий от него запах? Спитамен старался не замечать вонь канала, будто бы прилипшую к коже. Впрочем, вряд ли. Его собственный запах не шёл ни в какое сравнение с царившим в помещении зловонием, в котором соединились запахи сырой земли, ржавого железа и… тлена.

К галантерейщику его привёл один человек. Это было несколько лет назад. Тогда у него ещё оставались кое-какие вещи: семейные ценности, пара украшений. Лавочник предложил за все треть цены, ссылаясь на то, что предметы наверняка краденые. Уже тогда Спитамен обратил внимание на окна. Их в лавке насчитывалось не меньше трёх, и все были завешены черной плотной тканью. Конечно, у этого могло быть другое, рациональное объяснение: днём и ночью специально нанятые мальчишки заглядывали в окна богатых домов и магазинов, запоминая, в какое время там бывают хозяева, где они хранят ценности, где спят и так далее. Эти сведения продавались затем любому желающему — в основном ворам и грабителям, а иногда и наёмным убийцам. Впрочем, Спитамен ни разу не слышал, чтобы эту лавку пытались ограбить. Как он не слышал и того, почему заведение, где не нашлось бы и куска мыла, не говоря уже о гребёнках, расчёсках и прочем, называют галантереей. Может быть, в шутку? Иногда у обитателей городских окраин было странное чувство юмора.

— Итак? — вновь спросил лавочник, — Что там у тебя?

Спитамен чувствовал, как торговец сверлит его взглядом, слышал, как тот принюхивается. Лавочник даже перегнулся к нему через стол, при этом свет блеснул на стёклах его темных очков. Ноздри на покрытом пятнами лице затрепетали, тёмный язык выскользнул изо рта, прошёлся по губам.