Образ жизни - Яков Тублин

Перед зимой

Забыв о разных прелестях прогресса,Бензиново-отравных скоростях,На солнышке ноябрьском погреться,И это — не потеха, не пустяк.

Чтобы себя почувствовать счастливым,Свободным, словно лес или река,Сегодня хватит мне и кружки пива,Огрызка карандашного в руках.

Пусть лист летит, желтея надо мною,Пусть дышит небо близкою зимой.Как славно быть хоть миг самим собою,Мгновенье только быть самим собой.

Вот с дерева слетает паутина,На веточку присела стрекоза:Такая гениальная картина,Что так здесь и рифмуется слеза.

О Господи, спаси меня от долга,И все грехи с души моей сними,Поскольку — знаешь сам — уже недолгоМне греться в ожидании зимы.

* * *

Так я это дело понимаю:Всё согласно возрастной поре.Было в ноябре тепло, как в мае, —В мае стало, словно в ноябре.

И вода была намного чище,Хлеб вкусней, сочнее помидор.И, само собой, — теплей жилище,Пол ровней и шире коридор.

И друзья намного дружелюбней,И жена покладистей была.И любой, пусть даже самый будний,День, как праздник золотой, сиял.

Было всё вчера теплей и слаже,Но не стану прятаться в норе,Оттого что завтра в мае дажеБудет холодней, чем в ноябре.

Листва молодая

Уже серебрится, изнанкой сияя,На старых деревьях листва молодая.

Мне издали машет тонкою ручкойМоя ироничная нежная внучка.

И внуки мои — золотые ребятки —Уже наступают на старые пятки.

На ветках, которые подрубили, —Листва молодая зелёная в силе.

Нас время согнуло, нас годы скрутили.Мы жили и были — мы в небо отплыли.

Пока мы в полёте до Ада и Рая,Пусть отпоёт нас листва молодая.

Выбор

Била жизнь меня то в лоб, то в темя,То до полусмерти, то слегка.Только вдруг совсем в глухое времяПосещала звонкая строка.

Мог, наверно, я махнуть в столицу,А не в той провинции корпеть, —И в среде богемной раствориться,И в такие дали залететь!..

Но, покуролесив и немножкоОстудив фантазию свою,Снова думал, как добыть картошку,И одежду — как кормить семью.

С вами я, родные, — не уехал.Улетел и снова прилетел.Добываю хлеб в малярном цехе(Чтоб он синим пламенем горел!)

А проснувшись под семейной крышей,Напишу под утро двадцать строк.Мог бы больше, дальше, глубже, выше.Мог бы — да выходит, что не смог.

Знал Господь, каким тяжёлым грузомНагрузить меня, чтоб не взлетел.Как ни странно или как ни грустно, —Я, наверно, сам того хотел.

Из биографии

Жили в бедности мать и отец —Значит, с ними и я, малец.В предвоенные годы теЖили в бедности, но в чистоте.

Я работал, завёл семью,Даже крышу обрёл свою,Но в родной для меня странеНе судилось остаться мне.

К ней я так прикипел, привык.Мой родной — лишь русский язык,А другой не освоить вновь,Как из жил не выпустить кровь.

Эх, едрит твою разъедрит,Переломанный мой иврит,Или даже какой иной —Лишь от русского я хмельной.И по-русски поют мозги.

Повзрослели чада мои,Нарожали кучу внучат.Стал я сыт и почти богат.

День сегодняшний увидать,Жаль, не могут отец и мать.Жизнь наладилась, наконец.Жаль, что ей и самой конец.

Белый налив

Вместе с годами уплыло,В дальней исчезло дали:Ах, как давно это было —Яблоко белый налив!

Радостей стало негусто —Всё-таки, надобно жить.Незабываемым хрустомЗубы не освежить.

Май откатился куда-то,Стужа грядёт декабря,Льдистою глыбой горбатойНа горизонте горя.

Снежная пыль оседает,И облетела листва,Но молодыми садамиЖёлтая бредит трава.

Кое-что всё же осталосьДаже на этой мели,Но что-то давно не встречалосьМне яблочко — белый налив.

Воспоминание о празднике

Юноша при пиджаке и галстуке,Под червоным знаменем стою.Что-то очень бодрое, горластое,Что-то очень звонкое пою.

Духовой оркестр надрывается,И горилка льётся, как вода.А всё вместе это называется«Светлый праздник мира и труда»

Банты кумачовые повязаны,И вожди с портретов шлют привет.Порошком зубным с утра намазанаПарусина праздничных штиблет.

Барабаны, как чумные, бухают,И плывут бутылки по рукам.Даже сам парторг в стаканы булькает,Как перед атакой штрафникам.

И шагаю я в колонне пьяненькой,Ошалелый, глупый, молодой.…Это навсегда застряло в памяти —Время между счастьем и бедой.

В том августе…

Зиночке

В твоём животе наш ребёнок живёт,И пахнет божественно круглый живот,А волосы пахнут ромашкой.В том августе так полыхала гроза!Восторг и тревога в небесных глазахТвоих. Даже делалось страшно.

Мы вечером плыли по тихой реке —И молния вспыхнула вдруг вдалеке,Стремительно к нам приближаясь.Мы чуть было не потеряли весло,И к берегу нас на волне принесло.А ты животом прижималасьКо мне.

Я почувствовал это спиной —Какая отныне забота со мной,Какая серьёзная ноша.Что это отныне — судьба и семья,И если опорою буду не я,То кто же!

С тех пор пролетели не дни, а года,И десятилетия. Но всегдаНести эту ношу не тяжко,Поскольку тот запах со мною живёт:Как пахнет божественно круглый живот,И волосы пахнут ромашкой!

* * *

Мне отрадно этой мыслью греться:Вот билет на теплоход возьму —Прикачу в осеннюю Одессу.Просто так — в Одессу, ни к кому.

Несколько глотков степного ветраМне напомнят ту, иную жизнь.И ещё сто двадцать километровПо разбитой трассе потрястись.

Здесь мне каждый поворот приметен,Долететь до Буга — ерунда.Подо мною скрипнет мост: «Приветик!Ты, земляк, откуда и куда?»

Воротился я к тебе из Рая,Но уже остаться не могу.Есть на свете край такой — Израиль,Там — на левантийском берегу.

Я — не прогуляться и не в гости —Прибыл на короткий срок опять.Мне и дел всего-то: на погосте,Рядом с мамой, молча постоять.

Побродить у старого причалаМолодых, невозвратимых дней.Покурить на берегу Печали,Над рекой былой Любви моей.

Горькая шутка

Остановился, тяжело дыша —Пришло богатство,Но ушла душа.

Рассвет забрезжил —Некому светить.Откупорил вино —Да не с кем пить.

Хоть ангела,Хоть чёрта попроси:Любовь пришла —Да не осталось сил.

Есть дом,Да только некому в домуЖить.И невыносимо самому.

И крылья есть —Да некуда лететь.И голос —Да желанья нету петь.

И трубы медью звонкою трубят —О том, что победил ты сам себя.А о победе главной всё равноТебе узнать при жизни не дано.

В девятой палате