Дом у Русалочьего ручья - Линдсей Лонгфорд

— У нас и до этого был миллион возможностей помириться, но ни одна не сработала… Но я вбила себе в голову, что должна попробовать еще раз… Что-то другое, дать еще один шанс надежде… Старый фокус, Мерфи. Не стоит этому верить, никогда не срабатывает!

— Ну, не знаю. Что касается меня, я живу реальным. Синица в руке и прочее.

Фиби не могла понять, куда направлен его взгляд и говорит ли он серьезно. Поколебавшись, она неловко умолкла.

— И что же было потом, Фиби? После того, как смеющийся мальчик позвонил в твою дверь? Вы стали обсуждать возможность примирения?

— Да. — Фиби покачала головой. — Кроме того, он хотел повидаться с Берд. Он не виделся с ней с тех пор, как мы разъехались.

— А до того он был, конечно, страшно занят, да?

Она не могла понять, почему он так язвителен. Его неприязнь к бывшему мужу казалась такой личной, что Фиби поспешила защитить Тони.

— Он сказал, что был бы очень рад, что страшно соскучился, но Берд уже спала. А я… Мне не хватало сил выставить его за дверь. — Она с силой сжала виски. Ей до сих пор больно думать, что она никогда больше не увидит сияющих, веселых глаз Тони. С трудом сглотнув, она закончила: — Я не смогла прогнать его прочь.

— Тяжелый груз прошлого.

— Только из-за Берд. — Как ей заставить Мерфи понять, что случилось той апрельской ночью? Какой одинокой она себя чувствовала, и как жалко ей было дочери, растущей без отца… — И вот Тони и я… Ну…

— Дождливый вечер, поздно… А Тони, как обычно, такой очаровательный…

Холодные слова Мерфи падали, как серебряные монеты.

— Тони всегда был очень обаятельным. — Ее легкий смех растаял в ночной тьме. — Он родился таким, небрежным, удачливым, невероятно обаятельным. Этот шарм и убил его.

— Что? — Кресло пронзительно заскрипело от резкого движения Мерфи. Он встал и сразу оказался рядом с ней. — Тони умер? Когда? Что случилось?

На мгновение ей показалось, что сейчас Мерфи обнимет ее и крепко прижмет к груди, и, видит Бог, она не стала бы возражать.

— Потом… На следующее утро он отправился прыгать с парашютом. Рано утром, до того, как я и Берд проснулись. Еще один импульс… Он совершил роковую ошибку и…

Фиби часто заморгала. Лицо Мерфи поплыло у нее перед глазами, превращаясь в бледное пятно.

— Не понимаю… Какую ошибку?

— И я тоже, наверное. Я тоже совершила ошибку… Три недели спустя оказалось, что я беременна.

— Фиби! Что он сделал? Как он погиб?

Он положил руки ей на плечи, но продолжал стоять так далеко, что она все равно не смогла бы прижаться к нему, обхватив посильнее его крупное, сильное тело. В эту минуту она поняла, почему в отчаянии устремилась за помощью именно к Мерфи — ей показалось, что их с дочерью жизни напрямую зависят от его стойкости. Он был такой надежный и сильный, совсем не похожий на переменчивого и блистательного Тони. Фиби вытерла щеку, с изумлением обнаружив, что она мокрая.

— Хорошая первоапрельская шутка, да? Я осталась в дураках — беременная, без гроша и крыши над головой.

Резкий голос Мерфи прозвучал как оплеуха.

— Ну хватит, Фиби, прекрати паясничать. Что случилось с Тони?

Раздражение вмиг высушило ей слезы. Лицо у Мерфи было твердым и совершенно спокойным, как безмятежная гладь воды.

— Он взял с собой видеокамеру. Стал снимать, отвлекся и забыл вовремя дернуть шнур парашюта. В этом и была его ошибка. Что ж ты молчишь, Мерфи? Дурацкая смерть, да? — Ее голос сорвался до верхней ноты, и в ту же секунду руки Мерфи сжали ей запястья.

— Я этого не говорил, Фиби, ты сама так сказала, но это правда, и ты знаешь это не хуже меня.

— Но он отец Берд! Был…

— Ему бы следовало больше заботиться о вас и поменьше витать в облаках. Возможно, если бы он больше думал о своем долге…

— Хватит, Мерфи, не будь таким жестоким, ведь он умер.

Она безуспешно пыталась высвободиться.

— Теперь ты беременна, а его нет. Вместо того, чтобы заботиться о тебе, о Берд и о будущем ребенке… И почему же это я не должен считать поведение Тони глупым, дурацким, как ты сама сказала? Может, объяснишь?

Он остановился. Где-то вдалеке ухала сова, и слова Мерфи эхом отдавались в голове Фиби, только усиливая тоску и гнев. Как убедить в том, во что не веришь сама? Она молчала.

— Иногда стоит взглянуть правде в глаза, Фиби. И бывает, что правда оказывается жестокой. — Он шагнул вперед и теперь стоял так близко, что его горячее дыхание обжигало ее. — Твои родители рассказывали мне, какие безумные поступки совершал Тони. Они беспокоились о тебе и не хотели, чтобы ты выходила за него.

— Знаю. — Она выдернула руки и отвернулась, чтобы не видеть его обвиняющих глаз, не чувствовать жар его тела. — Все я знаю, знаю! Но я так решила!

— Потому что ты влюбилась в него. Потому что ты всегда добивалась всего, чего хотела. Поэтому ты бросила колледж и сбежала.

— Да, именно так все и произошло. — Она обхватила голову руками. — И я не жалею о том, что сделала, ни одной секунды не пожалела, ясно тебе, Мерфи?

— Я хорошо слышу, Фиби. Чем не пожертвуешь ради настоящей любви, правда? — Его рука легла ей на затылок. Осторожным, нежным движением, точно и сам не осознавая своих поступков, он принялся ласкать ей волосы, шею, смягчая убивающую ее головную боль. — Правда же, Фиби? Ведь он был твоей настоящей любовью, да?

— Я его любила, — ответила она, чувствуя только потребность оправдаться. — Конечно, любила.

— Неужели? — Его сильные пальцы сжали ей шею. — В самом деле?

Господи, помоги ей! Чувствовать его пальцы, теплоту его руки… Она не могла собрать разлетающиеся мысли.

— Он был отцом Берд, — беспомощно повторила она. — Я все ему прощаю за то, что он подарил мне Берд. И я сама виновата не меньше него.

— Понятно.

Фиби испугалась, что Мерфи понимает гораздо больше, чем ей этого хотелось бы, но было уже слишком поздно — сказанного не вернешь. Какая теперь разница, даже если Мерфи и догадается, насколько пустым оказался этот брак? Да и вообще, какое теперь значение имеют ее чувства к Тони! Оно не проходит, это горькое раздражение из-за того, что Тони оказался не способен выполнять роль отца, и злость на то, что он выбросил свою жизнь в пустоту. Этим чувствам тогда было не место в ее сердце, иначе они разрушили бы ее жизнь, заставляя бесконечно страдать в тишине долгих одиноких ночей. Нет, она простила его, освободилась от гнева и этим спасла себя!

А чувство вины? За то, что она его не любила. Да, это чувство еще было живо сейчас, разъедающее и коварное, как змея, притаившаяся в глубинах подсознания.

Сначала она была уверена, что любит Тони, и только потом, уже в своей замужней жизни поняла, что приняла за любовь гремучий коктейль желания и возбуждения. Отрезвление наступило довольно скоро.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});