Черный мотылек - Барбара Вайн

И поцелуй его уже не столь приятен, как прежде. К тому же довольно неуклюжая процедура, поскольку в Лондоне Хоуп не выходила на улицу без головного убора, и как раз в этот день надела нечто вроде колеса из тонкого полотна кораллового цвета. Снимать шляпу она не стала — розоватый отсвет ей к лицу.

— Что скажешь по поводу статьи в «Мейл»? — поинтересовался Роберт.

— Ничего не скажу.

— Поверить не могу, чтобы ты заговорила о своем «партнере».

— Ну да, мои «партнеры» — это трое юристов в «Раскин де Гручи». Я говорила о своем «парне», но газета внесла изменения. Насчет носовых платков — вот что меня вывело из себя. Конечно, я пользуюсь платками, бумажные салфетки отвратительны, они сразу промокают, но никаких инициалов я на них не вышивала. Вымысел чистой воды. А выпить можно? Здесь подают литровые графины белого вина — то, что нужно после такого ужасного утра.

И полулитровые графины подают, подумал Роберт — на его взгляд, такой дозы вполне достаточно, — но промолчал. Он собирался сделать Хоуп некое предложение, уже и слова подобрал, но решил подождать, пока она отопьет глоток «Орвьето», изучит меню, повозмущается газетами, журналистами, прессой как таковой. Хоуп пугающе походила на отца, розовая шляпа придавала ее щекам лиловатый оттенок, окрашивавший в последние годы скулы Джеральда. Трудно смириться с мыслью о его смерти, трудно привыкнуть к смерти человека, столь жизнелюбивого.

— Думаю, ты слышала, — заговорил он, когда перед Хоуп поставили ризотто, — какую популярность приобрело сейчас одно из направлений биографического жанра, а именно, воспоминания ребенка о родителях — чаще всего, хотя не только, об отце.

Хоуп повела взглядом из-под полей шляпы:

— Ребенка?

Как она ухитрилась попасть в Кембридж, да еще и окончить с отличием? Разумеется, тут немалая доля аффектации Хоуп из тех женщин, которые с удовольствием разыгрывают из себя дурочек, чтобы потом удивить собеседника либо неожиданной глубиной мысли, либо небрежным упоминанием о своих академических достижениях.

— Ребенок — то есть отпрыск, дитя, потомок, наследник, преемник, — пояснил он.

— Поняла.

— Тебе не попадались такие книги?

— Не знаю, право, — пожала плечами Хоуп.

— Обычно эти книги не слишком известный человек пишет о своем прославленном родителе, хотя бывает и так, что знамениты оба. В одном или двух случаях ни автор, ни герой не пользовались популярностью, но жизнь отца оказалась настолько интересной, а текст настолько увлекательным, что мемуары все равно имели успех.

— У меня не хватает времени на чтение, — заявила Хоуп, промакивая тарелку хлебом, словно неделю голодала. Глаза ее разгорелись от выпивки и еды, она пристально смотрела на Роберта. Глаза Джеральда, темно-карие, словно лакированная кожа, густая щетка ресниц. — Много лет ничего не читала, кроме папиных книг.

А это неплохо, подумал он, свежий подход, восприятие, не замутненное штампованными мемуарами.

— Ладно, читать ты не читаешь, — уступил он (ему принесли рыбу, а Хоуп телятину). — Но писать-то можешь?

Хоуп уставилась на опустевший графин, словно избалованная кошка — на миску, которую забыли наполнить. Постучав пальцем по графину, Роберт попросил официанта принести еще один.

— Напишешь мемуары об отце?

— Кто, я? — удивилась Хоуп.

Нет, с ожесточением подумал он, не ты — официант. Или тот парень в очках за соседним столом.

— О ваших отношениях, какими они были в раннем детстве, о том, что значит быть его дочерью. Да, и о его происхождении, детстве, из какой он семьи. Какие сказки он тебе рассказывал, в какие игры играл. — К его ужасу, в глазах, так похожих на глаза Джеральда, проступили слезы. Веки набухли. Она же ничего перед собой не видит, испугался Роберт. — Хоуп, дорогая, не надо, я не хотел расстраивать тебя…

Несколько слезинок выкатились, побежали по щекам. Хоуп смахнула их платком. Значит, правда, она предпочитает носовые платки. Хоуп скомкала кусочек ткани в ладони прежде, чем Роберт рассмотрел, есть ли там монограмма «X». Подкрепившись изрядным куском телятины, она ответила с набитым ртом:

— Я не умею писать. Напрочь отсутствует воображение.

Нужны факты, а не воображение. Ну да, какое-то воображение, чувства, разумеется. Безнадежно. Официант подлил ей вина в бокал. Хоуп проглотила его, словно томилась жаждой, и Роберт не к месту вспомнил тот эпизод в «Копях царя Соломона», когда Генри Кертис и капитан Гуд ползут по пустыне, чтобы припасть пересохшими ртами к мутноватой воде оазиса.

Хоуп застигла его врасплох вопросом:

— «Карлион Брент» собирается приобрести на это права? — В конце концов, недаром же она юрист.

— Насчет прав пока не знаю, — уклончиво ответил он. — Если бы книгу написали в том ключе, в каком нам хотелось бы, мы бы постарались ее опубликовать.

— Если бы ее написала я, вы бы публиковать не стали, — покачала она головой. — Возьму-ка я забальоне — нет, тирамису и «Стрега», кофе не надо, и побегу, вторая половина дня забита до отказа. Попробуйте обратиться к моей сестре.

— Я подумывал об этом, но она всегда так занята.

— Вот спасибо! — возмутилась Хоуп. — А я, стало быть, праздная девица. Если хотите, я ей передам, может, она и возьмется.

Как ей удается сохранить фигуру, дивился Постль, как ей удается работать? Обе дочери Джеральда много пьют. Хоуп выпила больше литра вина.

— Она не так горюет о папочке, как я, — прибавила она.

Роберт смотрел ей вслед — идет прямая, как тростинка, и столь же неустойчивая. Ему припомнились мемуары осиротевших детей, весь спектр названий, от «Любимая мамочка» до «Когда ты видел отца в последний раз?» Классические произведения, например «Путешествие вокруг отца». Книга Джермен Грир,[4] восхитившая его проделанной детективной работой. Это напомнило ему о том письме в «Таймс» — дескать, Джеральд никогда не работал в «Уолтамстоу Геральд». Может, и чушь, но Роберту не верилось, что Джеральд учился в Тринити. Конечно, он об этом и словом не обмолвился, ни наедине с Джеральдом, ни перед другими, но было у него какое-то смутное предчувствие, что-то тут не сходилось.

Он оплатил счет и двинулся пешком в Блумсбери — Роберт Постль терпеть не мог такси.

5

«Психо» всего-навсего означает «относящийся к душе», но слова с этим корнем пугают нас, ассоциируются с насилием и безумием: психопат, психоз. Психопомп, сопровождающий души в подземное царство, представляется серой, нависающей тенью, не тонкой, не легкой — психопомп толст.

«Мольбы»

Сара годами уговаривала мать подстричься. Лучше поздно, чем никогда. Заглянув через плечо Урсулы в зеркало, она сказала, что понимает, почему люди подмечают в ней сходство с матерью. Теперь, когда Урсула выглядит привлекательнее, дочь не отрекалась от родства. Она впервые явилась домой после похорон, ходила по комнатам осторожно, растерянно оглядываясь.

Хоуп поплакала, но не слишком долго, и имела мужество признать собственную глупость. Папочка был бы ею недоволен, сказала она.

— Только это папочка не одобрял в тебе, — подхватила Сара. — Твою манеру все время плакать.

— Я не все время плачу. Когда я счастлива, то не плачу.

Было бы несправедливо лишать их субботнего развлечения, и Урсула не рассчитывала, что девочки проведут вечер дома. Хоуп отправилась на вечеринку в Ильфракомбе, а потом в «На Запад!», Сара пила в Барнстепле. К шести часам они уже ушли, а Урсуле пора было собираться на работу. Ровно к семи ее ожидали в отеле, в номере 214. Это номер люкс — родительская спальня, детская спальня, а между ними ванная. Без вида на море, зато окна выходят на ухоженный сад перед отелем, а дальше виднелась дорога из Ильфракомбе во Франатон.

Родителей звали мистер Хестер и мисс Томпсон. Урсула не знала, оформили они брак или просто живут вместе. За десять дней их пребывания в гостинице она в третий раз являлась на дежурство, но родители едва удостаивали ее словом, торопясь вниз, в бар, в столовую и на вечер в стиле кантри и вестерн в «Ланди Лонж». К ее приходу дети уже лежали в постели, телевизор в их комнате включен. Девочке шесть лет, мальчику — четыре.

В первый раз Урсула предложила почитать детям вслух, но мисс Томпсон уставилась на нее с явным недоумением. Есть же телевизор. Видеотека отеля щедро снабжает их детскими кассетами. Есть и второй телевизор, в большой спальне. Урсула пыталась порой прикинуть, сколько телевизоров в «Дюнах». Сотни, должно быть. Почему-то ей это не нравилось.

Она прихватила с собой книгу, но прежде, чем усесться почитать, зашла в детскую поздороваться с малышами. Девочка улыбнулась, мальчик смотрел равнодушно. На мерцающем экране «Космические рейнджеры» принимали воинственные позы, размахивая мечами. Мальчик держал в левой руке маленькую желтую фигурку кого-то из рейнджеров. Когда Урсула вторично, на цыпочках, наведалась к детям, то потянула фигурку из некрепко сжатой ладони уснувшего мальчика, опасаясь, что ночью она вопьется в нежную щечку. Мальчик с воплем проснулся, судорожно нащупывая игрушку. Пришлось ее вернуть.