Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я слышу твоё сердце. Прежде оно билось иначе.
— В водах своего источника я видела девушку, чья жизнь подарена тебе, — промолвила та, что облачена в зелёный бархат, и вкрадчиво спросила: — Не в ней ли причина?
— Нет! Она… всего лишь ребёнок.
— Возможно, — кивнула Зимняя Ночь. — Но этот ребёнок засматривается на то, что ей не принадлежит… и вовсе не предназначено. Ты — только наш. Ты обещал.
— И не отрицаю, — сказал наёмник, опустив голову.
— Ты — наш, — ласково прошептала женщина, перебирая упавшие на его лицо пряди. — Ты — только наш…
Она обвила его шею гибкими руками в широких узорчатых рукавах и прильнула к губам в поцелуе, жадном, точно душу выпить хотела.
Джерард отшатнулся, оттолкнув её.
Нечеловечески изогнувшись у самого пола, женщина удержалась на ногах и плавно распрямилась. Облизнула губы и рассмеялась, словно бы хорошей шутке.
Со взметнувшихся складок подола слетела и закружилась серебряная пыльца. Запахло снегом.
Я отчётливо видела Джерарда, освещённого лунным светом — призрачным и жутким, и не узнавала в том инфернальном существе, точно воплотившемся из сказок Нимуэ. И взгляд его — тёмный, загнанный — был взглядом безумца. С пару мгновений он промедлил, и в неподвижности его таилось больше движения, чем в самом порывистом жесте; то была борьба, но борьба неявная, с противником, не состоящим из плоти и крови. Борьба короткая и — проигранная. Безо всякого бережения он сжал в объятьях — не хотела бы я знать подобных объятий — смеющуюся женщину и впился в её рот, будто хотел отдать ей душу добровольно.
Тогда другая прижала к губам его запястье, и я увидела, что зубы у неё мелкие и острые, как у хищной рыбы. Выступила кровь — не знаю, зелёная ли нелюдская, или же алая — человечья, — она казалась, как и всё прочее, чёрной в ночном свете. Но, верно, кровь его была сладкой, потому что женщина не упустила ни капли.
А Джерард даже не вздрогнул.
Осев на колени, я зажимала ладонями рвущийся крик. По пальцам стекали слёзы и стыли, не успевая отогреть.
Не серебряная парча пошла на наряд Зимней Ночи, но колкий декабрьский снег; кружево инея облекало её плечи и грудь, изо льда ковались дивные украшения.
И не зелёный бархат — водяная трава и прибрежная ряска.
Не серебро и не алмазы в волосах. Паутина и капли росы.
И венцом послужила ветвь боярышника.
Сидхе, девы холмов! Вот о чём умолчала Нимуэ, говоря, что россказни о Джерарде правдивы. А я-то, глупая, даже и зная те истории, не разгадала тайны своим умом, сумела лишь выведать хитростью…
Мне ещё достало самообладания неслышно затворить потайную дверцу и занавесить гобеленом — так, словно его никогда и не сдвигали. Прокрасться мимо мирно спящей — счастливица! — нянюшки, не чуя застывших ног, забраться в душный плен одеяла — и не отогреться до рассвета, вслушиваясь в ночные шорохи.
Я могла поклясться на Священном Писании — в последний миг перед тем, как я покинула потайную каморку, все семеро смотрели на меня.
Не со злобой или ревностью — это можно было понять.
С любопытством. Незлобивым, детским…
И от него мне было страшно.
Комментарии и лайки ускоряют появление проды;) При их отсутствии выкладка прекращается.
Страшная сказка
Полночный час угрюм и тих, Лишь гром гремит порой. Я у дверей стою твоих — Лорд Грегори, открой. Роберт Бёрнс
Увы, я не умела утаить своего знания. По бледности, по опущенным глазам Джерард — не чета мне! — скоро угадал истину.
В рыхлом крупянистом снегу чернели проталины, с мокрых веток часто капала талая влага, и воздух казался на четверть из воды. Капли оседали на меховой накидке, и парок у губ был заметен уже едва-едва.
Нога глубоко проваливалась в ставший ненадёжной опорой снег, и в следах проступала вода. Поневоле я опиралась на руку Джерарда, и пальцы выдавали дрожью.
Джерард усмехнулся некрасивой кривой ухмылкой.
— Что ж, раз ты и так знаешь больше, чем следует… не рассказать ли тебе страшную сказку с несчастливым концом?
При этих словах я споткнулась о корень, притаившийся в чёрной, расшитой снежным кружевом листве.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Джерард не позволил упасть, вздёрнул на ноги, не сбавляя шага, хоть его пальцы, сжавшиеся обручем на моём предплечье, оставили на коже отпечаток.
Джерарду не требовался ответ. Не глядя в мою сторону, будто исповедовался перед роняющим первые весенние слёзы лесом, он говорил, говорил, неровно втягивая воздух сквозь сжатые зубы.
Повесть его была недолгой. Короткие, злые фразы резали слух. Порою, слушая, я невольно сбавляла шаг, но мне не позволяли остановиться. Мы точно спасались от преследователей. Кто гнался за нами? Не призраки ли прошлого проносились в снежных вихрях, задевали мокрые плети ветвей? Не знаю.
В этом безрассудном беге Джерард увёл меня далеко, дальше, чем мы когда-нибудь уходили на наших прогулках; открылись незнакомые места. Но вскоре я вовсе отрешилась от происходящего вокруг, привыкшая доверять чутью наёмника, которое — знала, не подведёт его и в той горячке наяву, и он убережёт меня от вывиха, весеннего голодного зверя и от злого человека.
Перед мысленным взором установили ткацкий станок, и незримые мастерицы — верно, самой Арахне* сёстры — споро переплетали разноцветные нити. От краёв к середине ткался волшебный ковёр.
Джерард говорил о землях, что отделены от наших лигами солёной воды и днями опасного пути, о землях, чья природа столь же прекрасна и изменчива, что и наша. И так же кутают её наползающие с моря туманы, и так же изобильна она зелёными шлемами холмов и опоясана горами. К вершинам их, точно ласточкины гнезда, лепятся многочисленные крепости — угрюмые стражи. Нет мира в той земле, как и в земле нашей.
Одним из таких замков владела старая леди. Была при ней юная воспитанница, по имени Дейрдре, которую старуха держала хуже нерадивой служанки, и жилось девушке точно белой горлинке в когтях у вороны.
Мало кто знал — всё: и замок, и поля, и угодья — истинно принадлежало девушке, так как прежде всем имением заправлял её отец, а старуха была всего лишь второй женой его младшего брата. Нищая приживалка у богатой госпожи, она сумела обернуть так, что они две поменялись местами. Пользуясь беззащитностью законной наследницы и уповая на собственную безнаказанность, старуха прибрала всё к своим рукам, чтобы позже передать единственному сыну.
Сколько-нибудь близкой родни у девушки не нашлось, друзьям в её затворничестве неоткуда было взяться, а друзья отца, которые не отказали бы ей в помощи, все сложили головы на полях сражений. Так вышло, что некому было добиваться для неё справедливости, в то время как брегонов* всех подкупила бесстыжая её тетка.
Но даже и тогда жилось девушке не так худо, как с приездом тёткиного сына. А был он из той породы людской, которой не живётся мирно у родного очага и не стремятся они обрести свой дом и затеплить в нём огонь. Не от невозможности узнать желанный покой, не от нужды, беды или обета, что гонит их, точно листву, оторванную от родимой ветви ветром перемен. Нет, там иное — сидит в них непокойный бес, ему-то под отчей кровлей делается худо, будто в намоленном храме, вот и подзуживает, нашёптывает уговоры переступить порог. Гульба, драка, разврат, разгул безудержный — вот где ему раздолье, вот его молитва и обитель!
Едва выйдя из отроческого возраста, сын опекунши уже наскучил домашним теплом и пустился в многолетнее странствие, как корабль по штормящему морю. И чем круче шторм, тем ему веселее; радуется бес в человеке, ввергнувшем себя в пучину греха.
Грегори — так звали молодого человека, немало покружил по свету, нигде надолго не задерживаясь, и числился в живых потому лишь, что изредка присылал матери короткие весточки. И вот — вернулся.
Отчего? Почём знать. Быть может, даже и бес пресытился хмельным, кровавым кутежом и оставил закоренелого грешника; исполнив свою работу, прилепился к чьей-нибудь не столь ещё испорченной, замершей на перепутье душе. Быть может, подошла пора испытать усталость, подойти, после всех трепавших штормов к тихой пристани. Но вероятнее всего неоткуда было взять денег, никто уже не ссужал в долг, осаждали заимодавцы, да вострили оружье многочисленные враги, потому как нигде, где бы ни побывал Грегори, не оставил он по себе доброй памяти, лишь неоплаченные долги, обманутых жён и девиц, их разгневанных мужчин, да отцов и матерей, оплакивающих убитых им сыновей.
- Имперская жена (СИ) - Семенова Лика - Любовно-фантастические романы
- Двуединый (СИ) - Бакулина Екатерина "Фенек" - Любовно-фантастические романы
- Мой хитрый Лис. Принцесса в Академии Оборотней (СИ) - Рейн Алина - Любовно-фантастические романы
- По твоим следам (СИ) - Кофф Натализа - Любовно-фантастические романы
- Много шума вокруг вампиров - Кейти Макалистер - Любовно-фантастические романы
- Сломленный король эльфов - Лея Стоун - Любовно-фантастические романы
- Колдунья - Лиза Смит - Любовно-фантастические романы
- Сбежавшая принцесса (от) для дракона (СИ) - Алисия Перл - Любовно-фантастические романы
- Плохие девочки будут наказаны (СИ) - Ромуш Джулия - Любовно-фантастические романы
- Марья Моревна - Ольга Богатикова - Любовно-фантастические романы / Периодические издания