Рыцарь и его принцесса (СИ) - Дементьева Марина

…Дейрдре окутало облаком мускусной вони от тяжко обвалившейся туши. Морда зверя оскалена была предсмертной яростью, вздёрнутые чёрные губы открыли частокол жёлто-коричневых клыков, меж которых тряпкой вывалился язык. Единственный глаз ещё не успел потухнуть, на месте второго, потёкшего студенисто-кровавыми слезами, виднелся стальной наконечник…

— Ты не ушиблась, кузина?

Девушка смотрела на протянутую руку потемневшими от пережитого ужаса глазами и молчала, лишь подрагивали белые, точно из снега вылепленные, губы. Грегори сам поднял её на ноги, и она приклонилась к нему, ослабелая; дрожь словно бы распространилась от губ, и вот она сотрясается уже вся, точно отогреваясь от смертного холода его дыханием.

— Уйдём отсюда. Не оборачивайся, — мягко уговаривал её лорд, и она, послушная, подчинялась ему.

Грегори поймал в зарослях бересклета воротившегося жеребца Дейрдре, но лишь привязал его к седлу своего коня, а девушку усадил перед собой. Видя, что они возвращаются к замку, Дейрдре слабо возразила, указав рукой в ту сторону, куда устремилась беспечная погоня.

— Но как же…

— К чёрту их всех! — махнул рукой в перчатке молодой лорд и крепче прижал к себе девушку, а она впервые забыла мысленно укорить его за богохульство.

Когда стали уже различимы прорези бойниц окутанного морозной дымкой замка, лорд придержал идущего шагом коня. Дейрдре не имела сил возразить, когда Грегори склонился над нею, властно забирая себе первый мёд её губ.

Старая леди не знала доподлинно, что приключилось на охоте, куда так стремительно исчез её сын и отчего воротился раньше всех с одной лишь кузиной. Одно она видела ясно — забава не оправдала возложенных на неё надежд, лекарство лишь способствовало ухудшению болезни. Не в обычае сына было поверять матери свои тайны. И ей оставалось лишь блуждание впотьмах: как знать, какой выходки ещё ждать от своенравца?

Спустя дня три или четыре старуха вела подсчёт прибыли, что принесли ей подлостью захваченные земли. В скупом свете единственной дрянной свечи она раскладывала золотые и серебряные монеты по столбцам и горкам, беззвучно шевеля губами, когда Грегори вошёл в её покои: таящий в себе некую тревожную мысль, губы, привычные к нахальным усмешкам, сжаты.

— Я хотел поговорить с тобою, матушка.

Едва дрогнувшая рука неловко выпустила монету, и золотая гора обрушилась.

"Неужто, стервец, явился сказать, что надумал возвратиться к бродячей жизни?» — ужаснулась мать. Уйди он теперь, суждено ли ещё когда свидеться? Не всадят ли ему нож под рёбра в пьяной драке? Не подстерегут ли тёмной ночью ненавистники? Да и она — доживёт ли до сыновнего возвращения и когда ждать его — не снова ли через десять лет?

Но заговорила обычным своим бранчливым тоном, не показав истинных чувств:

— О чём?

— О Дейрдре.

Не такого ответа она ожидала и внутренне посмеялась над прежними страхами.

— И всего-то? — усмехнулась, собирая рассыпанные деньги. — А что о ней и говорить?

— Я мог бы жениться на ней, — небрежно обмолвился молодой лорд, подхватив золотую монету и вертя её в ловких пальцах.

— Тю! Пустое говоришь! — отмахнулась мать. — То, что было её, и без женитьбы стало наше. Нищенка у храмовых ворот богаче Дейрдре, отрепья, которыми она прикрывает стыд, и те могу отнять у неё, и никто не скажет слова наперекор. Но, коли уж завел ты, сынок, речь о сватовстве… Присмотрись-ка лучше к соседской дочке. Вот бы славная вышла шутка, удайся объединить наши земли!

— Помилуй, матушка, на неё не взглянуть без содрогания.

— Да, не красавица, оттого и засиделась в девках. Ну так что ж, с её рожи тебе не есть, не пить, а вот с богатства, что не сегодня-завтра оставит ей папаша!.. Постный святоша, диву даюсь, как таки сподвигся заиметь свою неказистую дочурку! Если только жёнушка, наскучив святостью, не спуталась с каким-нибудь конюхом, что не впадал в исступленье, заслышав слово "грех"… Да ты присядь, сынок, и не кривись так, послушай, что скажет тебе мать. Мать твоя не так уж глупа, иначе не здесь бы мы были, не хозяевами в этом доме… Дочку, того и гляди, окрестят старой девой, ну да зато старая подагра не станет, как прежде, задирать нос, кичась знатностью, не с руки, теперь ли быть переборчивым в женихах? А от тебя всего-то и нужно: быть с невестушкой поласковей: там словечко, тут подарочек, томный взгляд, да пожатие руки украдкой… Да что я учу тебя! — Старуха паскудно подмигнула. — Поди, этой-то наукой овладел в совершенстве.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Это будет несложно. Красотка и без нежных вздохов смотрит на меня голодной кошкой.

Сказал и выбранился про себя. Что за чёрт! Шёл ведь совсем за другим.

Мать хитро щурилась, ссыпая звонкие горки, увязывая в мешки. Ей удавалась затея — смутить корыстью охваченного капризной страстью сына. Дейрдре, бесспорно, красива, но она — бесприданница. Соседку — девицу переспелую и недалёкую — белит и румянит наследство заглядывающего в могилу отца.

Старуха продолжала умасливать призадумавшегося сына, укладывая в ларь мешки, пухлые, как раскормленные поросята.

— Приглянулась девка? Так то не напасть. Иных берут и без венчания. А жена… Да что жена! Будто мало их сестры, какая бы ни была супружница, всегда найдутся моложе и красивей. Можно подумать, всерьёз собрался хранить супружескую верность! — высмеяла с непримиримой уверенностью обиженной женщины. — Уж я-то знаю ваше племя!

И замкнула сундуки, а ключи подвесила к поясу.

Мрачнее прежнего вышел от матери молодой лорд. Того добилась злокозненная старуха, что внушённая ею сумятица разрушила единожды принятое решение честно сделать Дейрдре женой и хозяйкой. Нагаданная матерью супруга была ему отвратительна, но сусальный блеск приданого несколько примирял его с мыслью о браке.

"В самом деле, — рассуждал лорд Грегори, склонный оправдывать собственную низость примерами неблаговидных поступков иных людей, — ведь мужчинам не в новинку жениться на одной, любя другую. У Дейрдре нет ничего, кроме красоты, а та страшна, как чёрт, но, как чёрт же, и богата. Отчего бы не заполучить обеих, когда сама удача нашёптывает об этом? Мне везёт с женщинами, стало быть, это свойство дано не затем, чтобы жить монахом. Что верность? Верны одной лишь те, кто ни на что не годен.

Я по сердцу обеим — что ж, прекрасно! Одна, с её богатством, дана мне для жизни, как источник удовольствий, вторая же — для любви, сама воплощение наслаждений… Пусть так, решено!"

Подобного толка натуры весьма нетребовательны к себе, и, чем грязней и мельче болото их души, тем снисходительней они смотрят на собственные грехи.

* * *

Спустя недолгий срок, последовавший за разговором матери и сына, в замке устраивались всевозможные увеселения. Беспримерная расточительность запросто объяснялась преследованием единственной цели — залучить к себе богатую бездельницу. Будучи о себе неоправданно высокого мнения, девица не подозревала, что всего-навсего намечена мишенью корыстной маменькой. Приваженная особым к себе отношением, девица зачастила к соседям, где неизменно бывала с почетом принята играющей радушную хозяйку старухой-матерью и умело изображающим пылкую страсть пройдохой-сыном. И пусть, целуя без меры унизанную перстнями руку, ему ничего не хотелось, кроме как вытереть украдкой губы, девица, падкая на лесть, видела перед собой влюблённого поклонника, красивого собой, к тому ж.

Грегори не похвалялся зазря, будто ему ничего не будет стоить добиться благосклонности богатой невесты. И вот он уже принят надменным соседом как решённый зять и будущий хозяин.

Матушка его выхаживала горделиво, довольная тем, что сын в кои-то веки поступает по её слову и ей в прибыток. Воспитанницу же она отсылала с глаз прочь под любым предлогом и без предлога вовсе, опасаясь, как бы сын, прельстившись красотою девушки, не вспомнил прежнюю блажь, ведь и разнаряженная в пух и прах изнеженная бездельем невестушка не шла ни в какое сравнение с бледной от непрестанной работы нищенски одетой Дейрдре.