Порог открытой двери - Ольга Гуссаковская

Ира даже не знала толком, что означает слово «шалашовка». Услыхала его мельком и решила, что это нечто вроде вольного ребячьего поселения в сопках. Не хотят люди никому подчиняться — вот и уходят из города и живут как вздумается.

Долго уговаривала Галю: не хотелось идти одной. Не от страха — просто было скучно. Обещала, что пойдут они днем и сразу вернутся. Никто даже и не узнает о их походе. Недалеко ведь: по слухам, «шалашовники» обосновались на сопке, что над портом. Там каждый камень до блеска подошвами выглажен, бояться нечего.

— Дуреха ты, — сердито уговаривала подругу Ира, — мы же им и на глаза не покажемся. Посмотрим осторожно из-за камней и уйдем. Но ведь интересно же!

— Тебе всегда интересно то, что нельзя, — не соглашалась Галя. — А вдруг там бандиты прячутся?

— Какие бандиты? Пацаны! — не сдавалась Ира. — Я же слышала: уходят из дому на сопку и живут там в шалашах, а кто — в землянках. А чуть что — побросали все, и нет их! Потом снова возвращаются… И никто им не указ, а живут по справедливости.

В конце концов она уговорила Галю.

Ире всегда удавалось ее уговорить, если чего-то очень хотелось.

Воскресным днем девушки надели лыжные костюмы и вышли из дому, сказав, что идут в парк. Сами же переулком незаметно свернули к сопке, которая спящим зверем возвышалась над портом.

Очень скоро они убедились, что обжитых сопок не бывает. Только подножье горного кряжа испятнали неровные заплаты картофельных огородов. Дальше начиналась тайга. Обломанная, низкая, исхоженная грибниками и все равно неожиданная и почти непроходимая. Никаких следов жилья в ней не обнаруживалось. Валялись ржавые консервные банки, торчали из-под неглубокого подтаявшего снега жухлые клочья бумаги, чей-то рваный ботинок, память о коротких летних набегах грибников и ягодников. Там и тут, фыркая и шурша, отрывались от земли потревоженные лапы стланика. А больше ни звука. Только далеко внизу бессонно шумел порт.

— Ну и зачем ты меня сюда завела? Кого мы ищем? — скоро начала ворчать Галя. — Вечно ты выдумываешь не знаю что…

Но Ира, может быть назло ей или самой себе, упорно карабкалась вверх по склону. И молчала. Она всегда злилась молча.

Снег на сопке не держался, а теперь сошел и тот, что был, но земля не растаяла, наст под кустами заледенел намертво. Можно было обойтись без лыж. Только ботинки скользили предательски и на камнях и на мерзлых проталинах. Приходилось хвататься за что попало — чаще всего за ветки стланика. Руки быстро облепила смола. Галя совсем скисла.

— Ладно, — вздохнула Ира, — возвращаемся. Летом я еще раз сюда приду. Сейчас просто рано.

И вот тут выяснилось, что обратной дороги нет! Где-то совсем близко осталась в стланике широкая просека, пропаханная бульдозером во время летнего пожара. Где-то совсем близко бурлили городские улицы, грохотал и скрипел лебедками порт. Но вокруг теснилась непроходимая стланиковая чащоба, и не было из нее выхода.

Девушки пробовали продираться сквозь стланик напролом — узловатые гибкие ветви опутывали их, как канаты, и отбрасывали назад. Пробовали нырять под ветвями — не хватало места: ведь не по-пластунски же ползти по мерзлой земле и камням!

А короткий предвесенний день таял. Из-под корневищ стланика, из-за ребристых камней поползли сумеречные тени, путали расстояния, обманывали глаз кажущейся близостью городских огней.

Галя тихо плакала, Ира сквозь зубы ругалась, и обе они уже одинаково отчаялись, когда наконец-то нашли бульдозерную просеку. Ту, первую, или какую-то новую — в темноте было не разобрать. Важно, что вела она вниз, а значит, к городу. Скользя и спотыкаясь, они побежали по обмерзшим колеям.

Казалось, конца не будет бесконечным извилинам бульдозерного следа и никогда они не выберутся из этого царства тьмы и хищных скрюченных ветвей, хватающих за одежду. Но след внезапно оборвался, словно в землю ушел, прямо перед ними смутно зачернел какой-то непонятный частокол, а впереди и очень далеко на крутом вираже шоссе вдруг вспыхнули огни машины. Свет фар ослепил и погас, но обе девушки успели заметить, как тронутые световой волной на миг засияли жестяные венки на крестах и металлические обелиски.

В темноте они обогнули сопку и вышли на кладбище! Теперь, чтобы попасть на дорогу, надо или очень долго огибать его, ломая ноги на кочковатом болоте, или идти напрямик. Крепкого забора у этого места ни в какие времена не бывало, пройти можно. Только где набраться храбрости?

Пока шли по сопке, не замечали, что к ночи ударил порядочный мороз, лед под ногами начал похрустывать, а плечи под курткой словно обручем сковало.

— Пошли! — решилась Ира. — Иначе мы замерзнем и век не выберемся отсюда! Нечего реветь, не поможет!

— Да… сама заманила, а теперь еще и через кладбище идти… — хныкала Галя. — Выводи на дорогу как хочешь!

— И выведу. Пойдем, — потянула ее за рукав Ира. — Ты что, маленькая — покойников бояться? А не пойдешь — одна уйду, а ты как знаешь!

И такая жестокая решимость прозвучала в голосе Иры, что Галя больше не сопротивлялась: покорно полезла в заборную дыру.

Машины по шоссе проходили довольно часто, и девушки, петляя, шли на их свет. Было тихо и очень темно — не рассмотреть могил, и потому дорога эта скоро стала казаться Гале такой же трудной и бесконечной, как в сопках, но не более страшной. Не все ли равно, что смутно чернеет в темноте по сторонам: тайга или неразличимые кресты и обелиски? Больше пугает то, что можешь рассмотреть.

Первой шла Ира, Галя за ней, держась за руку. Ее охватило тяжкое сонное оцепенение. Она чувствовала только чужие пальцы в своей руке, и больше ничего. И вдруг эти пальцы напряглись и словно окостенели.

Ира не вскрикнула, она просто остановилась и замерла, дыхание стало коротким, будто ей не хватало воздуха. Галя почувствовала: впереди страшное. Сонную одурь как рукой сняло, но она не видела и не слышала ничего!

Вот мелькнула на повороте еще одна машина, и тут Гале показалось, что темная стрелка обелиска впереди словно бы раздвоилась и что-то, тоже черное, бесшумно двинулось, как бы отплыло в сторону.

— Гадина! Что ты делаешь?! — закричала Ира и рванулась куда-то вперед, выдернув руку из ослабевших Галиных пальцев.

Больше Галя не помнила ничего. Пришла в себя от того, что Ира терла ей снегом лицо и ворчала сердито:

— Дура, вот дура-то! И надо мне было гнаться за этой гадиной… Она же тут каждый поворот на память помнит.

— Что… кто это? Какая гадина? — тихо спросила Галя и поднялась с земли.

— Воровка. Цветы обирает с могил. Те самые цветочки за рупь шестьдесят, — проговорила Ира с каким-то странным выражением, но Галя почти не слышала ее.

— Идти-то можешь? — обеспокоенно спросила Ира. — Нам совсем ведь немного осталось. Ты… прости меня, ладно? Держись за плечо, я тебе помогу.

И что-то до того ласковое и доброе послышалось в сильном голосе Иры, что Галя вновь готова была брести за ней хоть на край света.

Но далеко идти не пришлось: на повороте шоссе их подобрала машина с рыбозавода. Шофер сначала пытался выведать у девушек, откуда они взялись в таком месте и в такую темень? Потом отступился и замолчал, только насвистывал сквозь зубы вновь вошедшего в моду «Бродягу».

Дома попало обеим, хоть и по-разному. Ире долго и нудно читал нотацию отец, а мать молча картинно вздыхала. Тихие родители не менее тихой Гали были просто ошеломлены внезапным исчезновением дочери. Так или иначе, правды взрослые не узнали.

…Ира повернулась к Радже:

— А что там, на «шалашовке», было интересно?

Раджа недобро усмехнулся:

— Ага… очень. Как в кино. Только в кино бьют других, а ты смотришь, а здесь лупят тебя, а смотрят другие. Ясно?

Ира неопределенно пожала плечами.

Иван Васильевич поднял руку:

— Хватит! Так мы вовсе в сторону от дела уйдем. Кстати, «шалашовки» давно и в помине нет, бегать вам некуда… Что касается Яна, — Иван Васильевич чуть заметно улыбнулся, — если я потребую, чтобы он извинился перед матерью, то это мало что изменит в ваших отношениях, Ян, верно?

— Янчик на матери и отыграется, будьте уверены! — съязвила Ира.

— Я подумаю, — с неожиданной серьезностью ответил Ян. — До возвращения в город. Хорошо. Боюсь, что там найдется, о чем поговорить и без этого.

Он махнул рукой и замолчал, пристально посмотрев на Раджу. Но тот никак не ответил на этот взгляд, и Иван Васильевич опять почувствовал, как нечто неуловимое прошло мимо него. Но как узнать, что означал этот взгляд Яна?

— Трудно с вами толковать, друзья, — вздохнул Иван Васильевич. — Сами вы не знаете, что захотите через минуту. Ну что же? Еще вопрос: в поселковую столовую обедать пойдем или костер будем жечь на сопке?

— А зачем мы продукты тащили тогда? Пошли на сопку! Надо, чтобы все по закону, — первым откликнулся Раджа.