Из ниоткуда в никуда - Виктор Ермолин

Жираф, которого ты мысленно создала. А без глаз как раз невозможно составить в голове конкретный четкий образ.

– Кажется, я уже перестала улавливать ход твоих мыслей. Как мы вообще от геометрии пришли к воображению?

– Остановимся на этом?

– Постой. А какой вывод получается из всего этого?

– Фантазия и воображение – это два уникальных дара, которые отличают нас от животных. Они не стремятся придумать или создать то, чего никогда не было.

«Что, прости?» – непонимающе спросила про себя Женя.

Феликс встал, протянул руку Жене и добавил:

– Ваше копыто.

Прослушав последнюю фразу, Женя машинально потянула хрупкую девичью кисть. Молодой человек коснулся ее, но не поцеловал.

– Прощай, Женя. Ты мечта любого занудного рассказчика.

Тут Женя резко опомнилась, покраснела и повернулась на стуле к уже уходящему собеседнику.

– Я принесу тебе книгу.

– Мне это уже не интересно, – коротко ответил Флейман и продолжил идти к выходу.

Женя проводила Флеймана взглядом до самой двери. В широком окне молодой человек не появился – видимо, пошел в противоположную сторону.

«Странный все-таки человек.», – заключила она и продолжила наслаждаться уже слегка подсохшей слойкой и совершенно остывшим чаем. Пока вновь не вспомнила о магистерской.

IV. Обыкновенная трагедия

Взмах длинных ресниц. Ослепительное, как от сварки, свечение опускающегося на город циркуляркой солнечного круга на какое-то мгновение лишило Женю способности видеть. В густой белой дымке за окном угадывалась только идеально ровная коробка здания напротив.

– Прямо-таки идеально? – подметила Женя, тяжело поднимаясь с кровати.

Дом словно был лишен жизни. Тени, выпрыгнувшие из неведомого мрака, бесшумно танцевали на досках старого скрипучего паркета. К свету тянулась только пыль.

Шаркая по полу, Женя подошла к зеркалу. Волосы от долговременного пребывания на подушке топорщились в разные стороны – такой проблемы она не знала, когда волосы были настолько длинные, что доставали до талии. Несмотря на это, новый образ ее вполне устраивал: боб-каре с удлиненными боковыми прядями «на ножке» преображало ее лицо с миловидными девичьими чертами, которые, по неведомым самой Жене причинам, ей хотелось скрыть или сделать более грубыми. Помимо волос Женю устраивали еще уши: сверху чуть заостренные и снизу с большой мочкой, они казались настоящим произведением искусства. Глаза, обыкновенные-голубые, девушку совсем не впечатляли – такие были у многих из ее окружения.

«Совершенных людей не бывает, – подумала Женя, глядя на свое отражение. – Насколько несовершенны люди я сужу, в первую очередь, по себе».

Женя посмотрела на часы – была пора собираться. Арсений Юрьевич Асагумов вел пары в УрГУ всего один раз в неделю по средам, причем не по финансовой нужде, а по старой преподавательской привычке. В другое время пребывающего в постоянных разъездах писателя выловить было невозможно. Выходило так, что если Женя опоздает сегодня, то до следующей встречи придется ждать, в лучшем случае, семь дней.

Наспех надев драные джинсы, футболку с логотипом NASA и косуху, она выскочила на улицу. Краситься ей не пришлось – спала она в косметике, придя уставшая после полуденных пар. Ускоряя шаг, порой переводя его на бег, она перебирала в своей голове варианты отмазок, почему не отправила магистерскую. Среди них были и стандартные, и печальные, и фантастические, но не нашлось хотя бы одной, в которую бы поверил Арсений Юрьевич.

Она влюбилась в него еще на первом курсе. В тот же год она сильно в нем разочаровалось. И такое отношение к знаменитому писателю было у многих. Высокий, статный, крупный, как медведь – он выглядел на сорок в свои шестьдесят пять. Отчасти он напоминал Маяковского, особенно своими грубыми чертами лица и коротковыбритой головой. Но, боже, как же он любил все время лить воду. Его лекции увлекали своей свежестью и дерзостью, и в то же время оставляли ощущение бесполезности и пустоты. Онтология – была и оставалась основой его мировоззрения и всех трудов. Однако, какой был в ней смысл – не знал никто, включая самого Асагумова.

Но несмотря на свое неоднозначное отношение к Арсению Юрьевичу, Женя почему-то выбрала именно его своим научным руководителем на втором курсе. Тогда единственно верным философским течением ей виделся экзистенциализм. Она верила, что красная революция беспощадно истребила нашу, русскую, философию, которую полвека кропотливо ткали Толстой и Достоевский, а затем оформляли Бердяев и Шестов. В ее глазах Хайдеггер, Сартр и Камю были лишь подражателями – ведь никто из них не смог собрать и организовать экзистенциализм в целостное учение. Только поэтому Женя считала, что эта задача все еще лежала на плечах русского человека.

– Я хочу написать курсовую об экзистенциализме как исконно русском философском течении, – сказала Женя Арсению Юрьевичу во время их первой встречи на кафедре.

– Постой, о чем ты собираешься написать?

– О том, что Толстой и Достоевский – это первые экзистенциалисты.

– Это же полная херня, – отрезал Асагумов и затянулся сигаретой.

Тогда Женя считала эту реакцию Арсения Юрьевича оскорбительной. Но уже через год она стала придерживаться такого же мнения.

– Почему сразу… фигня? Я читала, что в «После Бала» есть первая зарисовка «экзистенциальной тошноты». И в «Бесах» доведенный до абсурда философ-самоубийца Кириллов…

– Я не утверждал, что этого нет.

– Почему тогда?

– До тебя все кому не лень об этом писали.

– Так, чтобы исчерпывающе – не писали. Было бы полезно собрать все наблюдения вместе.

– Тебя Таней зовут, да?

– Женей.

– Скажи, Женя, зачем ты на философию поступала?

– Ну, она мне нравится.

– Ты же совсем не смыслишь, зачем писать научную работу.

– Кто бы нас еще научил, как правильно писать.

– Я не утверждаю, что ты бездарна или бесполезно тратишь свое время на философском. Хотя и не без последнего. Просто хочу навести тебя на мысль, что ты можешь написать, о чем-нибудь более новом и полезном.

– По-вашему, я должна всякие сомнительные теории рассматривать?

– Во-первых, давай сразу перейдем на «ты», – настоял Асагумов (позднее эта фишка с переходом на неформальное обращение так понравилась Жене, что она сама стала ей пользоваться). – Во-вторых, почему сразу «сомнительные теории»? Осмысли и зафиксируй какой-нибудь проблемный вопрос, которым до тебя не занимались.

– Например?

Женин вопрос застал мужчину врасплох. В надежде отыскать зацепку на своем столе, он перевел взгляд на «вавилонскую» башню из книг, среди которых только одна не принадлежала его авторству: массивное собрание дневниковых записей известного советского режиссера – Андрея Тарковского. Открыв издание на случайной странице, писатель скользнул взглядом по одной фразе и тут же задумался.

– «Трагедия одиночества художника и его плата за постижение истины», – зачитал Асагумов вслух.

– Это новый проблемный вопрос?

Поняв, что студентка права, Асагумов вновь полез в «Мартиролог» Тарковского. Полистав еще несколько страниц в начале, середине и конце книги, он свел от напряжения брови и вздохнул от отчаянья. Сигарета, обволакивающая кафедру густым дымом, почти что дотлела в пожелтевших волосатых руках ученого. В очередной раз бросив уже лишенный всякой веры взгляд на книгу, Арсений Юрьевич наконец-то увидел мысль, которую так жаждал