Из ниоткуда в никуда - Виктор Ермолин

ее «больной тварью»?

– А какое она право имела рыться в моем телефоне и читать переписку?

– Блин, да ты сам ей его дал.

– С чего ради?

– Таких ублюдков, как ты, вставляет унижение людей.

– Слишком много болтаешь, гад.

– За своим языком следи лучше.

– Эй, прекратили там быстро, – возмутилась Лиля, гневно крикнув прямо из кухни. – Соня сама во всем виновата. Ведет себя как блаженная.

– И ты, Лиля, его защищаешь? Да пошли вы, – психанул кудрявый парень и ушел в коридор.

– Дима, вернись, пожалуйста, – произнесла Кристина и отправилась следом за молодым человеком. Громко хлопнула входная дверь.

– Всем привет, как бы, – иронично поздоровалась Женя, когда в комнате никого не осталось, кроме Петра.

– Привет, – грустно ответил молодой человек, стыдливо отводя глаза в сторону окна. – Прости, что тебе пришлось это наблюдать.

– Ничего страшного. Я же в мастерской театра все-таки – была готова увидеть накал страстей.

– А ты?..

– Женя. Я приходила на прошлой неделе.

– Женя, значит? Кажется, припоминаю.

Женин собеседник словно хотел что-то еще добавить, но перегорел на полуслове и притих. На вид ему было не больше двадцати пяти, но, как оказалось позже, его возраст уже перевалил за тридцать. Это было незаметно, особенно из-за глаз – таких лишних, слишком добрых и наивных. В целом и нельзя было сказать, что он похож на актера. Скорее на лесника с горой мышц и пышной бородой.

«Если сбрить бороду – за ней окажется малышок, – подумала Женя, злорадно смеясь про себя. – Такая детина с телом мужика».

– Ты чья-то подруга, поэтому сюда ходишь? – вдруг снова заговорил Петр.

– По правде сказать, я хотела вступить в вашу труппу.

– Даже так? – Петр выдержал паузу, точно бы надеялся услышать более развернутый ответ от Жени, но так его и не дождался. – А тебе оно точно нужно?

– Почему нет?

– Театр требует много жертв. Для начала – все свободное время. Поймешь это в первое же воскресенье, когда захочешь завершить все домашние дела – прибраться, постирать. Весь день на репетицию убьешь, а вернешься уже никакой.

– Подобным меня не напугаешь.

– А готова ли ты вкладывать свои же деньги: на декорации, костюмы, грим? Иногда за аренду сцены даже платить?

– Что ж, любое увлечение требует вложений.

– Еще здесь публика тяжелая. Среди актеров много эксцентричных и неуравновешенных личностей. Да ты и сама уже в этом убедилась.

– Если в театре так много минусов, то почему ты здесь?

– Я – актер по специальности.

– В студенческом театре?

– Нужно начинать с меньшего. Постепенно делать себе имя.

– Выходит, ты мечтаешь о великой славе?

– Я был бы рад играть даже в местном камерном театре. Что уж говорить про Питер и Москву.

– Может и я начну, а там кто знает – может и до столицы дойдет

Петр с улыбкой принял ответ Жени, хоть он и показался ему слишком несерьезным и наивным.

– Можно я еще кое что спрошу?

– Давай.

– Что у тебя на руке?

Актер удивлённо поднял запястье, словно бы не знал, что у него там находится. Толстый металлический браслет с рунами блеснул на свету и скатился по предплечью.

– Это? Сакральная атрибутика Асатру.

– Асатру?

– Вера в древних богов. Этот браслет, например, дань моему покровителю – Одину. Я не должен его снимать ни при каких обстоятельствах.

– Так ты увлекаешься скандинавской мифологией?

– Асатру – это религия, а не какая-то мифология.

– Ну, мифология – это и есть первозданная религия. Например, древние люди боялись молнии, потому обожествляли ее, приписывая ее появление Тору, Зевсу, Юпитеру и похожим ребятам.

– Может быть ты и права, но Асатру – это древнейшая из индоевропейских религий. Она существовала еще до появления буддизма, ислама и христианства.

– То есть вы отвергаете мировые религии?

– Почему сразу отвергаем? Мы ищем в них истинную основу, которую люди благополучно утратили и исказили.

– Хорошо, а в чем суть этого вашего учения? Чем оно лучше того же христианства.

– По Асатру: люди – это носители божественной сущности, через которую говорят Боги. Наша миссия – научиться слышать их голоса, найти с ними гармонию.

Женя представила, как Петр бегает по лесу с топором и орет сколько есть мощи: «Оди-и-ин». А тот ему отвечает: «Пе-е-етр». Забавно, да.

– Что обсуждаете? – спросила Лиля, вернувшись в комнату с подносом. На нем был чайник и сервиз на пять персон.

«Слава богу, ты вернулась», – подумала Женя, несколько утомившись от компании Петра. Хоть он и был интересным, но все же не лишенным странностей и заморочек.

– Да так, религию.

– Опять втираешь про асатру?

– Между прочим, она первая спросила.

– Кто бы тебе еще поверил?

– Это правда было познавательно, – вступилась Женя, хоть сама так и не считала. – Я не знала о их существовании раньше.

– Ну, ладно, мне на самом деле все равно. Я бы лучше послушала, что ты подготовила.

– В моем выступлении не будет слов. Только танец.

– Любопытно. Может оно и к лучшему. Пока в нашей группе никто хорошо не танцует.

– Мне показать прямо сейчас? Или дождемся остальных?

– Кто хотел – уже давно пришел. Так что начинай.

Не успела Женя встать, как раздался звонок. Гудел он протяжно и настойчиво.

– Простите, мне нужно ответить, – извинилась Лиля, поднося телефон к уху. – Алло (пауза). Данил, я тебя не понимаю (пауза). Успокойся и скажи понятно (пауза). Нет, это не правда!

Эмоции стекали по лицу Лили, словно воск по сгорающей свечке. Тревога сменилась страхом, который вмиг обратился ужасом. Она уже не слышала голос, доносившийся из динамика. Ее сознание всячески отказывалось верить произошедшему.

– Что случилось? – предчувствуя беду, спросил Петр.

– Соня… повесилась.

V. Viam abierunt

Тело валялось на грязном, обледенелом полу, собирая на себя разносортную пыль: омертвевшую кожу, ногти и выпавшие волосы. Оно едва ли справлялось со своим невыносимым недугом: психическим расстройством, возникающем от наплыва животной тоски. Когда подобное случалось (а это как минимум два раза в год: весной и осенью), ему становилось страшно закрывать глаза. В непроглядной темноте век появлялись лица умерших родственников и знакомых. Но даже в видениях они были не живые, но трупы в гробах, какими их видели в последний раз.

Тело, кстати, звали Петром. Оно пробовало лечиться, ходить на реабилитационные курсы, наблюдаться в «Сосновом бору» – местной психиатрической лечебнице, но медицина все только ухудшала. Образы становились четче, а длительность припадков только увеличивалась. Друзей, которые бы поддержали в эти особенно трудные минуты, у него тоже не было – им было в тягость водиться с ним, ведь для этого пришлось бы жертвовать своим личным временем. Но даже в таком страшном одиночестве тело было сильным. Оно ежедневно познавало себя и мир все глубже и глубже, пытаясь в тайнах бытия найти чудесное исцеление от недуга.

Когда болезнь отступала, тело становилось здоровым и чрезмерно счастливым. Ему удавалось выходить в свет, чтобы посещать любимые музыкальные и театральные заведения. Тогда же оно бросало все силы на творчество: писало художественную прозу, в которой не было ни намека на мрак обыденной жизни. Вот только сохранить это волшебное состояние надолго никогда не