Из ниоткуда в никуда - Виктор Ермолин

найти.

– Назовем твою тему – феномен русского степничества.

«Серьезно? Просто полистал первую же подвернувшуюся книгу и определил случайной фразой мою курсовую?», – переполненная негодования спросила про себя Женя.

– Как тебе?

– У меня нет представления, что такое «степничество». Мы это еще не проходили.

– Вы и не будете проходить.

– Тогда объясните мне сейчас.

– Это, другими словами – особое русское отношение к невозможности преодолеть в себе человеческое в стремлении к духовности, – сказал Асагумов словами из книги. – Это тебе как раз все сумасшедшие дядьки, которых ты так любишь: и Иван Карамазов, и Отец Сергий, и может даже сам Толстой.

– Я не уверена, что мне эта тема будет интересна. Я бы лучше вернулась к экзистенциализму.

– Ты просто бери и пиши. Интерес к тебе сам придет, позже.

Женя притихла, пытаясь придумать, как убедить Асагумов не писать на такую сомнительную тему. Однако довлеющий взгляд мужчины оказался настолько тягостным, что она сразу же сломалась.

– Ладно, скажите… то есть «скажи», кто основоположник, я поищу в библиотеке.

– Его нет, – посмеялся Асагумов зажег еще одну сигарету.

– Где упоминается тогда?

– Пока нигде.

– Так может никакого феномена и нет?

– Может есть, может нет, – ответил и пожал плечами Асагумов.

– Это шутка такая?

– Это предположение. Я более чем уверен, что такой феномен существует не только в художественной литературе. Но даже если результат будет отрицательный – это все равно результат. Если что, в заключении так и напишем.

– Я даже не представляю, как приду к отрицательному выводу.

– Посмотри сначала Дмитрия Сергеевича Мережковского. Он не писал о «степничестве», но его «диалектика души» идейно очень похожа.

– Как, еще раз?

– Мережковский. Он писал о естественном свойстве человеческой души совмещать в себе два противоположных начала: положительное и отрицательное. Это отражено и в самом слове – диалектика – искусство спорить. Если разбираешься в христианстве, то там это называется по-другому – «Адамовым грехом». Это такая метафорическая притча о том, как люди получили знание о добре и зле, но не смогли от него избавиться, даже когда пришел Мессия. Дескать, человек рождается и умирает с этим знанием. И не важно, насколько святую и праведную жизнь он ведет – мысли о чем-то плохом или грязном будут всегда всплывать в голове. Отсюда и главная задача любого верующего – как можно сильнее склонить одну чашу весов. При этом избавиться от второй полностью – невозможно.

– А причем здесь «степничество»? – спросила Женя, мысленно закатив глаза на очередной литье воды Асагумова.

– Обычный человек не задумывается о том, что его душа амбивалентна. И это нормально. Самой природой обусловлено, что люди обманывают, завидуют, злятся и так далее. Благо есть мораль, этика и другие прелести цивилизации. Но время от времени появляются люди, которые становятся исключением из правил. Они начинают рыться в своей душе и чем глубже копают, тем большие страдания получают. Такие индивиды чаще всего пускаются во все тяжкие: подаются в христианство, буддизм, ислам или ищут правду во всевозможных философских веяниях. Но нередко они уходят в отшельничество или в нашем случае «степничество».

– Ты имеешь в виду аскетичных монахов?

– Я говорю сейчас о людях, которые живут среди нас. Они, как и мы, заселяют высотки, ходят в магазины, театры, встречаются на улице, и по внешнему виду обычные, но с окружением стараются не взаимодействовать.

– То есть ты предлагаешь изучить страдающих от одиночества людей?

– Не страдающих, а вполне здоровых в своем одиночестве. Таких, которые уединяются, потому что другие мешают им познавать себя.

– Не уверена, что такие есть.

– Узнаем, когда напишешь.

Но ни к концу третьего курса, ни к защите диплома узнать было не суждено. Так называемые «степные» обитали лишь на просторах книжек и не выходили за границы художественного мира. Из-за этого тема «русского степничества» стала постепенно обрастать новыми смыслами, пока не скатилась в «проблему Святого Антония», основателя отшельнического монашества. И даже сейчас, спустя четыре года, этот научный труд скорее складывался как элементы пазлов из разных коробок – фрагменты вроде подходят, а картинка все равно не сходится.

Женя посмотрела на часы и вмиг вернулась из воспоминаний в реальность – до конца пары оставалось меньше десяти минут. Благо университет был уже на горизонте. Быстро добежав до огромной, вдвое превышающей ее рост, двери, Женя юрко проскочила в оставшуюся от выходившего пару секунд назад студента щель, затем также ловко прошмыгнула мимо поста охраны без предъявления студенческого и остановилась в ступоре у главной лестницы. Ее магия заключалась в том, что если подняться по ней на третий этаж, то отделение философии окажется слева, а филологии – справа, но если вдруг захочется пойти по боковым лестницам, то будет все наоборот: философия справа, а филология слева. Этот факт всегда сложно вспомнить, когда стоит выбор конкретного крыла. Проблема Жени же заключалась в том, что Арсений Юрьевич выбирал исключительно боковой выход, поскольку он находился ближе к его кафедре, а это значило, что пойди девушка не правильно – она могла с ним разминуться.

Однако удача сегодня благоволила Жене – выбрав крыло наугад, она чудом вышла прямо к нужной ей кафедре. Подойдя ближе к двери, она заглянула в замочную скважину: там небольшая группа студентов уже стояла и собирала вещи. Асагумов еще успевал напоследок раздавать свои пустые напутствия. Слушая этот грубый высокий голос, девушка вспомнила, каким бывает Асагумов, когда он зол: орет, говорит гадости, размахивает руками. От этих мыслей ей стало не по себе и она попятилась назад.

«Вот я дура – поперлась с пустыми руками, – подумала она. – И ради чего? Какой-то книги?».

Вдруг распахнулась дверь и из кабинета хлынул поток замученных студентов.

«Черт, надо бежать», – решила Женя, но было уже поздно – Арсений Юрьевич ее заметил.

– Женя, сука-родина, где магистерская? – в своей естественной манере гаркнул на весь коридор Асагумов.

– Прости, я не принесла сегодня.

– Ее рецензент уже ждет. Долго еще тянуть собираешься?

– Мне буквально пару абзацев осталось дописать, – отводя глаза в сторону, соврала Женя.

– То же самое ты говорила месяц назад.

– На следующей неделе уже точно – я обещаю.

Сдерживая ком в горле от эмоционального всплеска, Женя развернулась и уж было хотела пойти, когда ее догнал Асагумов и нежно погладил по талии.

– Ты что, обиделась? – сменив строгий взгляд на нежный, спросил Арсений Юрьевич. Он не любил кричать на девушек, которым симпатизировал, потому всегда сразу извинялся, если перегибал палку.

– С чего бы это?

– По лицу вижу.

– Тебе показалось.

– Пойдем покурим.

Асагумов всегда водил девушек подымить только в одно укромное место – мужской туалет. Несмотря на запрет ректора, на курение писателя на кафедре и в уборной все закрывали глаза. Даже студент, замеченный с сигаретой в руках в компании Арсения Юрьевича получал неприкосновенность, что, конечно же, не поддавалось никакой логике. Смущало это действо разве что мальчиков-первокурсников, и то только первые месяцы.

– Давай начистоту. Куда ты