КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ - Брэд Брекк

Я любил своих родителей, но не хотел быть на них похожим. Они прожили в Баррингтоне больше 25 лет, но немногое изменилось в их жизни. Та же работа, те же друзья. Иногда выходы куда-нибудь по вечерам. Варёные яйца на завтрак, макароны на обед и маленькая баранья котлетка на ужин, приправленная горошком и жареной картошкой. Экономия каждого гроша, чтобы свести концы с концами. Стрижка газонов летом и чистка дорожек от снега зимой.

Здесь приключением было найти хорошую книгу; волнением были выезды на рыбалку на север Висконсина летом и ловля своей нормы верхоглядов и щук.

Такая жизнь никогда не будет отвечать моим чаяниям.

Мне хотелось рисковать. Я считал, что человек, который не рискует раз за разом, уже умер внутри, и что избегать риска значит избегать жизни. Двигайся и расти – и у тебя будет жизнь, полная боли и радости, потому что её суть – рост и перемены. Мои родители избрали жизнь однообразную, без чего-то нового и неожиданного, без вызова и риска, без разрушения и созидания, без страсти и наваждения.

Если бы я мог столкнуться в жизни с какой-нибудь трудностью, это помогло бы мне избавиться от страха делать выбор.

Я хотел убраться подальше от начальников газонокосилок и командиров задних дворов. Я не укладывался в эти рамки. Почти все мои друзья укладывались, а я нет. И я знал, что никогда не впишусь в эту картину, хотя это был мой дом, в нём я вырос.

И вот однажды майским днём от Дядюшки Сэма пришло письмецо. Он сообщал, что у него есть планы на моё будущее.

Это был мой билет из Баррингтона – я его ждал…

ГЛАВА 3. 'ИЕРАРХИЯ ОТХОЖИХ МЕСТ'

'Самый настойчивый звук, слышимый на протяжении всей человеческой истории, – это дробь боевых барабанов'.

– Артур Кёстлер, английский романист,

'Янус : подведение итогов'

Жизнь в 90-м батальоне приёма пополнений быстро превратилась в рутину. Подъём в 06.00, приём пищи, утреннее построение, на котором распределяли по боевым подразделениям. Потом – наряды на работу, и самым скверным был наряд на сжигание фекалий. В батальоне было несколько отхожих мест – фанерных коробок с двумя толчками; под каждым толчком – железная бочка, разрезанная пополам ацетиленовым резаком.

Имелись нужники для генералов, для офицеров, для рядового состава и для вьетнамцев. У каждого был свой нужник согласно рангу.

Вообще само существование такой иерархии туалетов смешно. Но так уж делаются дела в армии.

У офицеров были свои уборные, потому что им не нравилось садиться рядом с простыми солдатами. Это было не совсем прилично для офицерского авторитета. Это значило, что какой-нибудь рядовой мог застать врасплох полковника со спущенными штанами на толчке.

– Эй, полковник, дашь комиксы почитать, когда закончишь?

– Нет, сержант, я ими задницу подотру, не пудри мне мозги.

– Слушаюсь…

Так оно, может, и к лучшему : наши способности по заполнению бочек наверняка бы работали с перебоями, если б надо было садиться рядом с полковниками с прямой, как шомпол, спиной.

Получив наряд на сжигание говна, нужно было достать бочки из нужников, загрузить на грузовик, отвезти в специальное место и опорожнить.

Для этого бочки заливались дизельным топливом и поджигались. А ты стоял рядом, затыкал нос и ждал, пока туалетная бумага, обрывки газет и дерьмо не сгорит.

Потом хватал палку, совал голову в бочку и тщательно перемешивал остатки. Снова лил солярку и поджигал во второй раз.

Чтоб уж наверняка.

По завершении процедуры бочки возвращались на место, чтобы генералы, офицеры, рядовые и вьетнамцы снова могли их наполнить.

По всему Вьетнаму были понастроены такие вот уборные. Очень гигиенично и требовало меньше усилий, чем закапывать дерьмо в ямы.

Как сейчас помню клубы чёрного дыма из бочек и тошнотворный запах горящих фекалий, разносящийся по Лонг Биню.

Единственная разница между офицерскими и солдатскими уборными была в том, что у офицеров была туалетная бумага.

Солдатам же по утрам приходилось довольствоваться старыми выпусками 'Старз энд Страйпс' – эта газетка печаталась в Токио для вооружённых сил США за рубежом.

Перемена в пище, чужой климат и вода вызывали у солдат либо запор, либо, наоборот, заставляли быстро бегать и часто приседать; такие недуги назывались 'месть Хо Ши Мина'. Кишкам не было облегчения; сфинктеры были либо закупорены, либо не закрывались вовсе. Какого-нибудь промежуточного состояния не существовало, и для достижения хрупкого баланса и регулярности, требовалось время.

Мочились мы в пристроенные к уборным и едко воняющие писсуары. Строились они следующим образом : в земле рылась траншейка, в неё укладывалась труба-футляр из-под ракеты – 3 фута в длину и 4 дюйма в диаметре – так, чтобы два фута выступали над землёй под углом, потом клались камни для закрепления трубы на месте; с одного края трубы крепилась проволочная сетка от окурков, и рядом крепилась табличка – 'ПИССУАР ДЛЯ РЯДОВОГО СОСТАВА'. Табличка были исписана изречениями посетителей :

Держись крепче – ты схватил за глотку Дядюшку Хо.

Да сосёт этот Вьетнам! Эрнандес (на дембель 5-го октября 1967 г.)

Бубу я эту армию!

Мы херачим мудаков!

Каждый день в 90-й батальон автобусы привозили новобранцев, и скоро мы уже чувствовали себя 'стариками'.

– Сколько у тебя вэ-эс? – спрашивал Сейлор у новенького.

– Что это такое? – удивлялся парень.

– Как, разве ты не знаешь? 'Время в стране'! Когда ты сюда приехал?

– Сегодня утром.

– Чё-о-о-орт! Sin loi*…прости. Мне жаль тебя, солдат!

– Почему это?

– Потому что мне некогда с тобой болтать…ещё 361 день, и однажды после подъёма – извини – меня уже нет!

Мы обменяли 'капусту' на сертификаты денежного довольствия – смешные деньги джи-ай, солдатский эквивалент денег во Вьетнаме.

Хождение долларов США было против правил : армия считала, что если доллары начнут вливаться во вьетнамскую экономику, это спровоцирует скачок инфляции в стране.

На легальном валютном рынке доллар стоил 118 пиастров во вьетнамской валюте. Однако по всему Вьетнаму процветал чёрный рынок, на котором можно было удвоить деньги, конвертируя 'зелёные' в пиастры в сделках с сомнительными маклерами.

Время еле двигалось. Мы жили от построения до построения и ждали приказ о назначении в какую-нибудь пехотную роту.

Дождь начинался каждый день в 4 часа утра. Много воды и мало свежести.

В пять открывался клуб для рядового состава. Единственное место, куда можно было пойти после нарядов.

Нам выдали расчётные книжки расплачиваться за еду и выпивку. Пиво – 'Баллантин' и 'Сан-Мигель' – стоило пятнадцать центов за банку.

После нескольких банок пива некоторые начинали щипать вьетнамок-официанток за задницу и предлагали заняться 'бум-бум'. 'Бум-бум' на появившемся во время войны жаргоне означало секс.

К семи часам появлялся вьетнамский ансамбль и исполнял попурри из американских шлягеров : 'Одинокий бык', 'Чёрное – это чёрное', 'Моя девушка' и 'Стриптизёрка'.

Мы четверо – Сейлор, Саттлер, Сиверс и я – ходили в клуб каждый вечер и протирали штаны с парнями, которых знали ещё по курсу повышенной подготовки пехотинцев. Сдвигали столы, пили пиво, лопали бутерброды с яичницей, трепались о пехотной дивизии, в которую пошлют, и мечтали, как пройдём через войну и на родном берегу – может быть, даже в Сан-Франциско – закатим знатную вечеринку.

Не всем сидящим за столиками предстояло вернуться домой живыми, но говорить об этой очевидности считалось дурным знаком, и мы об этом не говорили.

По прибытии во Вьетнам нам присвоили звание рядового 1-го класса. И на следующие двенадцать месяцев определили доплату в 65 долларов в качестве боевых. Плюс основное жалованье увеличивалось до 110 долларов в месяц, и таким образом наш ежемесячный бюджет составил 181 доллар. Причём подоходный налог во Вьетнаме не взимался.

Действительность войны доходила до нас из-за колючей проволоки по 'беспроволочному телеграфу'. Наш начальник штаба по учебному лагерю, второй лейтенант Барри Сид, уже был мёртв. Он пробыл в этой стране меньше двух недель.

Провалившись при поступлении в колледж, пылкий лейтенант Сид пошёл в армию получать геройский боевой опыт; он окончил краткосрочные курсы подготовки офицерского состава и духом был велик, да разумом не вышел. Этот офицер, ожидавший продвижения по службе и надеявшийся нацепить на парадную униформу орден 'Серебряная звезда' и 'Знак пехотинца за участие в боевых действиях', полагал, что получить обе награды быстрее всего во Вьетнаме, в качестве боевого командира.

Эта новость не удивила, лишь нагнала тоску. Имя таким историям о рьяных лейтенантах, безвременно почивших в Юго-Восточной Азии, – миллион.

Сид уехал во Вьетнам сразу после учебки. Его назначили командиром взвода в 4-ую пехотную дивизию, действовавшую в районе Плейку на Центральном Нагорье.