КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ - Брэд Брекк

Сид уехал во Вьетнам сразу после учебки. Его назначили командиром взвода в 4-ую пехотную дивизию, действовавшую в районе Плейку на Центральном Нагорье.

Во время одной из операций у границы с Камбоджей рота Сида наткнулась на хорошо вооружённый вьетконговский батальон. Бой был беспощаден. Одно отделение взвода было отрезано. Связь с ним потеряна. Сид даже не знал, где оно. Поэтому взял другое отделение, сел на БТР и отправился на поиски. Но впопыхах забыл сообщить об этом командиру или хотя бы взять рацию.

Тут же машина попала под орудийный огонь, попав в засаду Вьет Конга. Снаряды разметали машину и всех, кто в ней был.

Подкрепление прибыло на вертолётах и при поддержке артиллерии и ударов с воздуха отбросило врага.

Потерянный патруль нашли. В нём погибли все. Недалеко обнаружили дымящуюся машину Сида : тела обгорели до неузнаваемости – сплошная обуглившаяся масса.

Ошибка Сида была типична. Вся 'Дивизия Плюща'* (4-ая пехотная дивизия) получила под зад от Чарли по прибытии во Вьетнам из-за неопытности своих офицеров. Только-только окончив краткосрочные курсы, они не имели никакого опыта командования, не говоря уж о боевом опыте.

Командиры взводов быстро менялись. Они, если оставались в живых, уезжали через шесть месяцев, отбыв половину солдатского срока.

Через неделю пребывания в 90-ом батальоне, чтобы хоть как-то скрасить болезненную монотонность Лонг Биня, мы начали интересоваться своими назначениями.

Личному составу во Вьетнаме разрешалось носить аккуратные усы. Поэтому на второй же день пребывания в стране я начал разводить под носом растительность. Четыре дня спустя мне приспичило побриться после отбоя, в темноте. Забыв об усах, я отхватил левую половину. Пришлось сбрить и правую и начинать всё сначала.

Друзья по пехотной школе один за другим получали назначения и разъезжались по боевым частям. Они так быстро исчезали из батальона, что подчас мы не успевали попрощаться и пожелать друг другу удачи.

На восьмые сутки мы получили своё : Сейлор, Сиверс и Карловски отправлялись в 3-ю бригаду 4-ой дивизии; Саттлер и я получили приказ, которого боялись больше всего, – в 1-ую аэромобильную дивизию.

– Кончится война – увидимся, Брекк, – помахал рукой Сейлор. – Теперь буду раздавать тычки и сквернословить.

– Через год на 'Птице свободы' вернёмся в Штаты, – кричал Сиверс, – и опять остановимся в 'Мэнкс Хотел' в Сан-Франциско! Оттянемся!

– Конечно… до встречи, ребята, – отвечал я.

– Хочу попасть в рай, – ворчал Сейлор, жуя фильтр сигареты с видом суперсолдата. – В аду я уже был!

В тот же день нас с Саттлером и ещё несколько человек, назначенных в дивизию, запихали в грузовик со всеми пожитками и отправили из Лонг Биня в аэропорт Бьен Хоа.

Там посадили на борт коричнево-зелёного транспортного самолёта С-130, летевшего в Ан Кхе.

ГЛАВА 4. 'ДВАДЦАТЬ ПОДМИГИВАЮЩИХ АНУСОВ'

'Война – политиков игра, восторг святош,

Крючки законников, убийц наёмных жала…'

– Перси Биш Шелли, английский поэт

Армия – это ритуал достижения совершеннолетия по-американски, часть национального мужского опыта взросления. Или была таковой…

27 мая 1966 года ровно в 07.00 утра мы с парнями из чикагских предместий собрались у местного призывного пункта в Де-Плейне. Этот день мы не забудем никогда, потому что он некоторым образом ознаменовал конец детства, нашей невинной и привычной жизни.

И он был началом чего-то неведомого – жизни взрослой …

Нам, призывникам, уготовано было застрять в армии на два года. Не ахти какая перспектива, но мы приняли её – с разной степенью гордости – как патриотическую обязанность, как цену американское гражданства.

Отбирали нас по простейшим критериям : пол, возраст и подходящий пульс.

Мы знали о Вьетнаме и о том, что могли туда попасть, но не задумывались об этом. Знали только, что каким-то образом там была замешана свобода, что шла гражданская война, полученная президентом Джонсоном в наследство от администрации Кеннеди, и что правительство США взяло на себя обязательства бороться с коммунизмом в Юго-Восточной Азии, чтоб у того не росли головы как у гидры и чтобы его не занесло на берега Малибу дохлой корабельной крысой, заражённой бубонной чумой.

Будто Америка только тем и занималась. Повестки поступали, вскрывались, и тысячи лучших парней страны в реактивных самолётах 'Бранифф-707' каждую неделю стройными рядами отправлялись на войну.

Нам выдали какие-то официальные бумажки и отправили на утренний пригородный пассажирский поезд, в котором нас встретил армейский сержант и повёз в чикагский пункт призыва для прохождения медицинского осмотра и психологических тестов.

Призывники были моложе меня – сущие дети, выпускники средних школ. В свои 24 года я чувствовал себя стариком.

Стояло тёплое солнечное утро, мы несли маленькие брезентовые котомки – позже их назвали 'самовольными' – с самым необходимым : зубной щёткой, пастой, бритвенным приборам, сапожным кремом, полотенцем, сменой белья да, может быть, хорошей книгой, чтобы скоротать дорогу до учебного лагеря.

Я прихватил бестселлер Нормана Мейлера о Второй мировой войне – 'Нагие и мёртвые'.

Ребята прощались с родителями, целовали подружек, обещали писать, не лезть на рожон, делать, что говорят, служить честно и приезжать на побывку.

Был прекрасный весенний день, сладким ароматом веяло в воздухе, трава блестела от обильной росы, зеленели деревья, дул свежий ветерок, и мы не думали, что за эти два года могут случиться какие-то несчастья.

По дороге в город мы почти не разговаривали, только несколько остряков громко шутили и нервно смеялись, пытаясь скрыть свои настоящие чувства.

В 60-е годы армия не проявляла особой разборчивости, но всё-таки человека не зачисляли на службу при наличии судимости. По мнению правительства, преступники были недостаточно моральны, чтобы убивать косоглазых и жечь их лачуги.

Медосмотр проходил лихо. Были ребята, которые стеснялись раздеваться в присутствии посторонних, но они справились с собой. Двое чёрных попробовали открутиться от армии, прикинувшись голубыми. Натянули женские трусики, держались за руки и хихикали, выделяясь из общей массы. Но армейский психиатр раскусил их в два счёта и отправил дальше.

– Настоящие парни, как дважды два , – улыбнулся доктор, и 'пикантные гомосеки', надувшись, направились к следующему кабинету.

Стали брать кровь на анализы, включая анализ Вассермана, и хорохорившиеся пижоны переполошились. Боялись иглы! Один даже потерял сознание, когда ему воткнули в руку иглу и сцеживали кровь в пробирку. Насмотрелся, наверное, фильмов о Дракуле…

Осмотрели уши и горло, проверили рефлексы, кровяное давление и умение держать равновесие. Поинтересовались, нет ли грыжи, сделали рентген.

В одном кабинете нас ожидал целый ряд медсестёр со шприцами. Вакцинация. Укол против столбняка в правую руку, два других – в левую, и на закуску – дротик в ягодицу.

Подошло время заполнять бумажные стаканчики мочой, но мой пузырь будто высох. Это меня взбесило и смутило одновременно. Я пытался раз за разом, но не мог выдавить из себя ни капли. Считал до ста, умножал и делил в уме, держал руки под тёплой водой, выпил столько воды, что живот раздуло.

Всё напрасно…

После часа бесплодных попыток я хлопнул по плечу одного парня и попросил наполнить мой стаканчик. Но в этот момент полного краха почувствовал растущее давление в мочевом пузыре и смог, наконец, выжать из себя несколько булькающих унций. Я гордо вручил золотистый образчик медсестре и занял очередь к проктологу.

Двадцать человек, и меня в том числе, завели в маленькую комнатку с жёлтыми шлакоблочными стенами, приказали снять трусы и выстроиться вдоль белой полосы.

– Так, ребята, наклонитесь, коснитесь пальцев на ногах и раздвиньте ягодицы, – сказал военный доктор. Он всматривался в задницы, ища внутренние и внешние признаки геморроя. Мы раздвигали ягодицы, а военврач переходил от одного другому, бормоча : 'Угу, ага, так-так, хорошо, да-да, прекрасно, чуть шире, ещё немного нагнись…'

Двадцать сжимающихся сфинктеров разных размеров и расцветок в мексиканской позе. Какой сюжет для сюрреалиста! Я представил такую картину на стене в Чикагском Институте искусств, к ней подходят расфуфыренные матроны, рассматривают поближе, и одна шепчет другой : 'О Боже, Генриетта…это то, о чём я думаю?' А Генриетта в ответ : 'О да, Этель, как это мило!'

Наскоро заглянули в зубы. Армию больше интересовало наличие у нас тризма, чем зубов. Мы разевали рты, как птенцы во время кормёжки. Стоматолог морщился, кричал 'СЛЕДУЮЩИЙ!' и отправлял к другому врачу.

Весь процесс медосмотра состоял из перебежек и ожидания. Перебежки, чтобы занять очередь. Вот это и есть армия : дисциплина и мгновенное исполнение приказа.