Приговор приведен в исполнение... - Олег Васильевич Сидельников

вам завидую. А меня не умудрил господь. И до Америки не доехал. Застрял с братьями в Париже. Три месяца не просыхали.

Негоциант звонко, радостно расхохотался. Цируль тоже не сдержал улыбки. А сам все думал: «Зачем же ты пришел?.. Потерплю. Надо без нажима, осторожно».

— Однако, я, кажется, отвлекся, — спохватился Иванов. — Мы ведь говорили о преступности. К вашему сведению, глубокоуважаемый Фриц Янович, в предвоенном тринадцатом году в Российской империи было совершено около пятидесяти тысяч одних только убийств!.. А сколько ограблений! Тьма!.. Нет, две, три тьмы! И Ташкент в этом смысле не отставал. На Шахризябской, дом номер один, сидел грубый и тупой полицмейстер Кочан. Вот уж воистину полностью оправдывал свою фамилию. А глава сыщиков Рождественский?.. Это был такой увалень!.. А уж что при Шурике Керенском творилось!.. Вы изволили присутствовать на заседании эсеро-меньшевистского исполкома Ташсовета шестнадцатого мая прошлого года?

Цируль промолчал. Он был на том заседании. Но ему захотелось узнать, что о нем расскажет говорливый посетитель.

— Я присутствовал. Захотелось полюбопытствовать. Негоцианту все полезно знать. И что же я узнаю? Комиссар ташкентской милиции Арсеньев сообщил такое, что у меня от ужаса волосы дыбом стали. В городе ежедневно совершается до сорока вооруженных ограблений. Бандитский террор. Три тысячи уголовников-рецидивистов! Они хорошо организованы, вооружены до зубов, поскольку дважды успешно налетали на оружейные склады.

Василий Николаевич перевел дух, вынул батистовый платочек, благоухающий духами «Ша нуар». Приложил к губам.

— А дальше... Дальше нечто невероятное. Меньшевик прапорщик Бройдо спросил, какие меры принимаются против бандитов. Эсер Арсеньев ответил, что, мол, создан «Комитет по борьбе с преступностью» во главе с помощником комиссара милиции Плетцером. Поручик Титов, эсер, между прочим, интересуется, каковы результаты деятельности упомянутого комитета. Арсеньев, потупившись, промямлил, что пока похвастать нечем. Он, Арсеньев, со своим другим помощником, Шерманом, вынужден был даже искать встречи с главарями бандитов. Рандеву состоялось в Ореховой роще, на Куйлюке. Только одних бандитских главарей явилось пятьдесят персон! Угрюмые, мерзкие физиономии. Услышав предложение прекратить в городе безобразия, иронически заулыбались. А когда Арсеньев и Шерман предложили бандитам отправиться на фронт, защищать свободу, — расхохотались. Когда же милицейские парламентеры покидали рощу, по ним было произведено несколько выстрелов!

Иванов, отметил Цируль, рассказывал без прикрас и передержек. Да и мудрено было что-нибудь прибавить.

Заглянул в кабинет Ковалев.

— К вам еще посетитель. Ждать ему или как?

— Сейчас.

— Ах ты, господи! — всполошился Василий Николаевич. — Болтливый мой язык. Отнял у вас столько времени зря!

— Нет, почему же?.. Однако вы, по-моему, так и не изложили главного вопроса. Помнится, по телефону вы говорили что-то о деле государственной важности?

— Тысячу раз пардон! — Василий Николаевич оглянулся на дверь и вдруг сделал чрезвычайно серьезное лицо. — Прошу понять меня правильно и не гневаться, если сказанное мною вызовет в душе вашей неудовольствие. Дело в том... Туркестанский край ввергнут в хаос... Это между нами, конечно.

Фриц Янович пожал плечами.

— Это и есть ваша тайна? Странно. По-моему, об этом все хорошо осведомлены. Пока что действительно царит хаос.

— Экономический хаос, — поправил Иванов.

— И экономический. Но это временное, хотя и прискорбное явление, уверяю вас, гражданин Иванов.

— А почему в экономике полный развал, вы над этим задумывались?.. Это последствия проводимой нынче национализации фабрик, заводов, крупных имений, банков... Ваша власть молода и неопытна. Не разумнее было бы хотя бы временно отложить эту меру? Я и такие, как я, — нас порядочно — готовы сотрудничать с новой властью. Мы в два счета восстановим экономику края. И нам будет хорошо и тем, кто прислушался к нашему, смею вас уверить, ценному... Весьма ценному предложению.

«Ага, вот оно что! — мысленно усмехнулся Цируль. — Этот «негоциант», по-моему, говорит сейчас не только от своего имени. Ловко придумано». Вслух же сказал:

— Почему с этим предложением вы сочли нужным обратиться ко мне, к начальнику Управления охраны? Есть высокие инстанции, законодательные, исполнительные.

— Да, есть. Но я... Я подумал о вас, поскольку о товарище Цируле в городе ходят самые восторженные легенды. Он отзывчив, не говорит грубых слов. В верхах его знают, ценят его беспредельную преданность революционным идеям. К вашим словам прислушиваются в верхах. И если бы вы смогли среди авторитетных товарищей развить мою мысль... Надо хотя бы временно, на несколько лет приостановить национализацию...

— Довольно! — Цируль вскочил, бледный от возмущения. — Вы понимаете, что говорите?

— А что? — невинным голоском отвечал Василий Николаевич. — Ничего я такого не говорил.

— Новая власть обойдется без вас. Да, нам трудно. Нет специалистов, нет опыта. Однако дух народа, его готовность...

— Готовность... Дух? — усмехнулся миллионер мрачно. — А что еще? Этого непростительно мало.

— Достаточно!

— Ваши товарищи-пролетарии, подобно вандалам, все разрушат. Мы сейчас с глазу на глаз. Вспомните слова Филиппа Македонского. Он говорил, что осел, груженный золотом, возьмет крепость гораздо легче, нежели тысячи гоплитов — тяжело вооруженных воинов. Я вам прямо говорю: предлагаю вам золото. Берите, пока не поздно.

— Извините за откровенность, но я, гражданин Иванов, вижу пока только осла. Впрочем, золото, богатства мы у него уже забрали. Но, как видно, не все. И не у всех. И вы пришли подкупать большевика!..

— Это провокация! — завопил Василий Николаевич, изменившись в лице. — Я буду жаловаться.

Цируль позвонил. Вошел Ковалев.

— Вывести!

— Я протестую! — взвизгнул «негоциант». — Провокация! Шантаж!

Иванова вывели. Фриц Янович, все еще вздрагивая от возмущения, попил из чайника. Отер со лба пот.

— Кто там еще, товарищ Ковалев?

Разговор по душам

После небольшой заминки в дверях показался высокий осанистый человек в бобровой шубе. В руке «боярская» шапка с бархатным верхом и собольим окладом. Породистое лицо. Очки, такие же, как и у Цируля. Темные волнистые волосы, зачесанные на пробор, заметно тронула седина. Изящный римский нос с горбинкой. Особенно хороши глаза: темно-серые, умные.

— Крошков, — назвался посетитель. — Александр Александрович Крошков.

«Наконец-то явился», — мысленно возликовал Цируль, однако виду не подал. Надо сперва побеседовать с импозантным спецом. Может быть, он принимал участие в январской демонстрации на Соборной, когда группа местных интеллигентов, в основном юристов, агитировала против Советской власти. Впрочем, Финкельштейн дал Крошкову самую положительную характеристику.

— Слушаю вас, Александр Александрович.

Крошков улыбнулся в густые свои усы, пророкотал басом, не без юмора глядя на Фрица Яновича: