Жена по заказу - Алла Драбкина

Используя меня в литературном плане, он, как человек порядочный, понимал, что надо интересоваться и моими делами. Мало того – отнюдь не платонически. Ведь то ли кто-то говорил ему об этом, то ли он сам соображал, что его абсолютно фантасмагорические опусы после моих правок становятся более правдоподобными.

Графоманы всегда не правдоподобны, даже в тех случаях, когда ни на сантиметр не поднимаются над бытом.

Для меня, например, Сталкер вполне возможный и реальный человек, а уж быт общества «Хищных вещей века» давно, на мой взгляд, воплотился в нашем теперешнем безумном и безнравственном мире. Но читать, как Аполлоныч описывает поход героя в булочную... бр-р!

Я вовремя сообразила, что с Виктором надо общаться, как с Кирюшей. Золотить ему пилюлю тяжкого труда литератора, потому что, как я видела, мутное, обманчивое и самодовольное вдохновение уже покидало его, он исписывался, ничего не написав. Я подкидывала ему варианты возможных последствий поведения героя, придумывала героям любимые словечки и манеру поведения, а уж что касается героинь…

В конце двадцатого века даже хорошие писатели настолько разлюбили женщин, что абсолютно не могут их описать. Помню, подошел ко мне один маститый писатель с просьбой о помощи.

– Слушай, мне надо как-то одеть свою бабу…

– Жену?

– Да нет. Героиню. Что сейчас носят?

– Это зависит от того, кто она такая. Сколько ей лет, где работает, где живет, в какой семье воспитана.

Маститый (и неплохой) писатель был поражен, а я перестала удивляться его бездарным романам то с буфетчицами, то и просто со шлюхами, на которых так явно написано: «буфетчица-пьянчужка», «шлюха недорогая» и т, д.

Виктор любил женщин, он их идеализировал до такой степени, что у них никогда не пачкались белые одежды и никогда не прорезалось дурных мыслей и слов. А ведь до женитьбы на Яне он много лет был вдовцом. Были же у него какие-то любовные истории, должен же он был со своим идеализмом нарываться на хищниц, стерв и психопаток.

Красивый, импозантный, он должен был нравиться женщинам, вряд ли они так уж позволяли ему прозябать в полном одиночестве. Если уж он их сам так усиленно избегал, то каковы причины? Импотент, «голубой» или что? А может, достаточно ему было увидеть на ногтях своего предмета облупившийся лак или дырку на чулке – и он бежал? Да, любовью к женщинам, настоящей любовью это не назовешь.

Он заслушивался, когда я предлагала ему варианты женских характеров и поступков.

– Если вы так хотите, чтоб она непременно оставила его и потом он три печатных листа страдал, не делайте из нее дурочку, которая оставила его без всяких причин.

– Я не хочу, чтоб она у меня была корыстная.

– Хорошо.

– Я не хочу, чтоб она любила другого, ведь она тоже страдает…

– Хорошо.

– Но тогда ведь причина делается загадочной, герой не может понять…

– А вы сами?

– И я. Я имею право не понимать вместе с героем.

– Не имеете.

– Но я же автор. Я могу написать все, что мне угодно.

– Пишите, только не удивляйтесь, что это никому не будет интересно. Герой у вас умница, красавец, богач, а его почему-то бросают…

– Но разве так не бывает?

– Бросают, правильно. И можно найти миллион причин. Например, он сам дурак. То есть эгоист…

– Мне не хотелось бы…

– Хорошо. Тогда займемся ею. Она испугалась счастья, ее вечно бросали косые-хромые-горбатые. И она боится, что уж этот-то точно бросит. С испуга впадает в истерику, нервы не выдерживают.

– А разве так бывает? – Глаза у него округляются.

– Очень даже бывает. Они тоже мыслящие существа. Бывает. Особенно у нас и с нашими женщинами. Они боятся счастья.

– И с вами такое было?

– Да, конечно.

Вот только тут он вспомнил про жену.

– Яна! – вопит он.

С готовностью служить вбегает Яна. Он долго и нудно выясняет с ней суть вопроса.

– Конечно, так бывает, – говорит Яна. – Или он принимает ее не за ту, кем она в самом деле является, и она дает деру, потому что на цыпочках долго не простоишь. Она хорошая тетка, но совсем другая, чем он ее себе представляет.

– Пор-ра-зи-тель-но! – декламирует Виктор и долго, с большим интересом нас изучает.

– Что же – и счастья не бывает?

– Как сказал Гете, «на свете счастья нет, а есть покой и воля».

Он не замечает, что Яна со своими афоризмами завирается, а я, разумеется, молчу. Я только с грустью понимаю, что уж Яна-то точно не та, за кого он ее принимает. А та ли она, за кого ее принимаю я? Надеюсь, что та. Если она путает Гете с Пушкиным, это еще не значит, что Яна не может любить. А уж такая не весьма начитанная жена – вообще подарок. Особенно для графомана.

В какой-то из моментов Виктор вспоминает, что я все-таки писатель и пора поинтересоваться, а что, собственно, делаю теперь я.

Рукописи мои приведены Яной в полный порядок, и я спокойно даю их ему на прочтение. Он читает долго, неделю, наверное. А потом разворачивают громадную простыню и начинает излагать свои замечания.

– Вот вы пишете, что она полюбила его за красоту. Женщины не любят мужчин только за красоту.

Я теряюсь, Тоже мне спец по женщинам.

– Смотря какие женщины, смотря за какую красоту. И потом, красивые мужчины добрее с женщинами, чем какой-нибудь замухрышка и поганец.

– Ладно. Снимаю. А вот тут она у вас положила в воду белье и только потом посыпала порошком.

– Ну и что?

– Положено, по инструкции, вначале развести порошок в воде и лишь потом положить белье.

– Миленький, женщины не читают инструкций. Спасибо, что ты нам сказал… – хохочет Яна.

– Вы нигде не разнообразите ремарки, – продолжает Виктор. – У вас «сказал он», «сказала она». Ну, вы хотя бы написали: «сказал он, вставая», или – «сказала она, подходя к окну».

– Мне лень выдумывать никчемные действия, да еще их описывать.

– Как так – лень? – изумляется он.

– А вот так. Надоело писать ненужные вещи.

Уж если она у меня подойдет к окну, то что-нибудь там увидит. А иначе зачем?

– Хм… Странно, но снимаю. А почему у вас положительный герой бабник и пьяница? Ну этот, Сергей…

– Во-первых, он не бабник…

– Но он спит со случайной женщиной.

– Кто по пьянке не спал со случайными женщинами?

– Значит, вы не отрицаете, что он пьяница?

– Пьяницам не нужны женщины. Он не потащился бы ее провожать, а остался пить с друзьями. И вообще, он не положительный герой, он нормальный хороший мужик.

– Мне он очень понравился, – говорит Яна, поскольку читала мою рукопись.

– Как странно… Вы такие серьезные женщины, а вам нравятся такие... какие-то не такие мужчины.

Ну что ему сказать? Нет, критика из него тоже не вышло бы. Он замечает мошек-блошек и совсем не видит вещи в целом.

– А все остальное так... высоко, что ли? Ужасно интересно читать. Как-то все бытово-низко начинается, а потом уходит в космос. И этот лесной пожар в конце… Как вам удалось его так описать? Вы наблюдали и запоминали?

– Я никогда не видела лесного пожара. Разве что в кино.

– Но он так достоверен.

– А вы-то видали лесной пожар?

– Нет. Но у вас так достоверно. Как же вы сумели так изобразить?

– Мне это было нужно – вот и изобразила. Я не Тургенев и не Пришвин. Я привлекаю природу лишь тогда, когда это нужно мне.

– Вы не любите природу?

– Я очень люблю природу, но не хочу, писать о ней скучно и пошло.

Он опять изумлен, потом вопит:

– Вот! Вот! А я-то думал, что природа обязательна! Я всегда пишу природу, хотя она мне не нужна! Мне это скучно, но я это делаю! Как жаль, что я не встретил вас раньше… Спасибо, большое вам спасибо!

– Спасибо не булькает! – трезво говорит Яна.

– Ну, разумеется, разумеется. Какой у нас сегодня день?

– Четверг был с утра.

– Значит, у вас есть неделя. Вы пишете заявку и в четверг относите ее с рукописью Нефедову. Он занимается договорами. Большого тиража мы вам не дадим. Сами знаете, народ не любит интеллектуальную прозу.

Яна серьезна и не отвечает на мою ухмылку. Интеллектуальная проза! Я – интеллектуалка! Дожили. А пусть хоть горшком назовут…

В общем, я как сыр в масле катаюсь. Только вот не люблю идиллий. Какая-то непонятная тревога мучает меня. Они такие милые люди, я-то знаю, что так не бывает. Или поздно в мои годы идти в услужение к кому бы то ни было? Я одергиваю себя – работа как работа: мне нравится заниматься с Кирюшей, мне нравится Яна и нравится Виктор.

Может быть, они слишком, чересчур предупредительны? Я ведь человек битый, не люблю, когда чрезмерно, боюсь. Иногда не выдерживают нервы и хочется нарушить идиллию. Или чтобы у Виктора с Яной произошел хоть маленький семейный скандал из-за не постиранной вовремя любимой сорочки. Хотя... с таким чистоплюем и идеалистом этот скандал может быть последним.

От Яны я за это время узнаю следующее:

– Только потеряв что-нибудь, мы осознаем ценность утраченного… (Шопенгауэр).