Поколение свиней - Хантер Томпсон

К этому времени наша вторая попытка приземлиться в Аспене закончилась неудачей. Следующие два часа нам пришлось кружить в воздухе. В салоне распространялся запах страха, смятения и рвотных масс. Стюардесса записала имена, по меньшей мере, шести пассажиров-нарушителей. Бедняги пытались пройти в туалет, но их грубо отправили на места, так как горела надпись «пристегнуть ремни». Стюардесса охраняла свой салон, как волчица. Не курить, не пить алкогольные напитки, не ходить по салону…

Потом пилот объявил по внутренней связи, что мы готовимся к новой посадке в аэропорту Аспена, причем делать это придется наполовину вслепую. Как он объяснил, при первой попытке он промахнулся потому, что не видел посадочную полосу, а при втором заходе огни он видел, но скорость была слишком велика.

И теперь, когда мы мотались, как сумасшедшие в черном октябрьском небе, он нервно бормотал насчет «еще одной попытки», если у нас хватит топлива…

— Нет! Нет! — закричал мэр. — Я больше никогда не буду так делать!

Это оказалось правдой. Около полуночи он вернулся в Денвер, откуда мы взлетели четыре или пять часов назад. Вся ночь была страшной ошибкой. Он взял билет на худший рейс в мире, и вот — попал в никуда. Игра «Краснокожих» закончилась, и мы даже не знали, кто победил.

Когда я шел по салону самолета к выходу, я заметил, что поза мэра потеряла характерную напряженную подтянутость, его шея странно выгнулась. Потом придурки из персонала аэропорта приволокли его в терминал и попытались посадить на пластиковую скамейку; мэр упал, а нервные и озлобленные пассажиры ехидно засмеялись. Я приложил к его шее сигарету, взял сто долларов из его бумажника — цена двух билетов — и сказал ему, что он, везунчик, легко отделался.

— Это тебе наука: в жизни надо опираться на серьезных людей, — сказал я. — Ты, нацист, слишком долго все делал наоборот.

4 октября 1985 года

Нервотрепка в городе толстых

— Была какая-то смутная, раздражающая неопрятность в его внешности. Он всегда казался каким-то грязным, хотя, внимательно присмотревшись, вы видели, что он выбрит гладко, как актер, и одет в безукоризненную рубашку.

Г.Л. Менкен. На смерть Уильяма Дженнингса Брайена

В тот день мне надо было закончить и сдать работу, но сразу после полудня в мою дверь громко застучали свиньи. Сначала я подумал, что за мной пришли люди из службы безопасности отеля или, может быть, даже из полиции, чтобы арестовать по обвинению в мошенничестве. Безмозглый редактор снова не заплатил за последнюю неделю моего пребывания в отеле, и администрация стала вести себя грубо.

Такое случалось и раньше, в лучшие дни, когда я занимал многокомнатный номер в «Марке Хопкинсе». Каждую неделю, получая счет, редактор скулил как дворняжка. А потом по радио сделали платное объявление, в котором говорилось, что все деньги я потратил на пастушьи кнуты.

Конечно, полная чушь, но что с того? Около 366 тысяч людей слышали это объявление, по крайней мере, один раз, и когда в холле я попытался обналичить чек, консьержка засмеялась и назвала меня извращенцем.

— Знаю я вас, — сказала она. — Вы помешаны на оружии и кнутах.

— Чепуха, — сказал я. — Кроме наличных, мне сейчас ничего не надо. Хочу пройтись по Авеню, заодно куплю отель на Юкатане.

Все началось несколько месяцев назад, еще до того как появилась эта женщина, а «Новости на Си-би-эс» вычислили, где я снимаю номер. Неизвестные люди подсовывали под мою дверь записки и звонили по телефону, угрожая смертью. Администрацию отеля крайне раздражала сложившаяся ситуация.

Все дни напролет в мою дверь стучались и скреблись странные люди … А сейчас у меня в номере сидели братья Митчеллы[21], за закрытой дверью торчала женщина, которая, схлестнувшись в прошлый раз с Митчеллами, дважды звонила мне с угрозами подбросить бомбу… и еще у меня сидел Уоррен Хинкл. Он только что закончил статью об инспекторе Дэне Уайте, который недавно покончил жизнь самоубийством. Характеристика Хинкла была жесткой и беспощадной, о покойниках не писали ничего подобного с того времени, как Г.Л. Менкен написал об Уильяме Дженнингсе Брайене.

Мы все были сыты по горло. Я слишком долго находился в пути и занимался делами; а зачем — я и сам не понимал. Мне прислали большие счета за ремонт мотоцикла и за разбитое ветровое стекло «олдсмобиля». (Я всегда нервничал из-за помех и задержек в дороге, а университет Алабамы, где я должен был читать лекцию, прислал за мной эту машину. В ярости я двинул по ветровому стеклу, и они вычли у меня 290 долларов из гонорара.)

К тому времени, когда возникли проблемы с бухгалтерией отеля, состояние моего духа не располагало к разумному поведению. Правительство Танзании предлагало мне тысячу долларов в день, если я приеду к ним в страну и помогу истребить стаю «крокодилов-убийц», которые угрожали превратить Рувуму в реку крови и костей, но мой отлет из Сан-Франциско день за днем откладывался из-за странных событий, следовавших одно за другим.

Вернемся в день кризиса, разразившегося вокруг огромного неоплаченного счета. Оказалось, в мою дверь стучали не полицейские и не агенты по выбиванию долгов, а очень упорный деятель из «Си-би-эс ТВ». Он сказал, что притащил в отель съемочную группу и хочет взять у меня интервью.

Это было как-то связано с «Инкуайрером» и новыми инициативами в журналистике, но я заявил, что не хочу принимать во всем этом никакого участия. Я не хотел иметь отношение к статьям из «New York Times», или из «Newsweek», или к «Часу новостей Макнила/Лерера», или к иной продукции стаи медийных крыс, халтуре, которая заполнила «Examiner» до такой степени, что это стало мешать нашей работе.

Я посмотрел на парня через кривое стекло дверного глазка и крикнул:

— Пошел вон отсюда, ты, мелкий придурок! Никогда не мешай журналисту работать! Спиро Агню[22] был прав. Всех вас надо сажать в клетку и тыкать острыми бамбуковыми палками.

Я позвонил в службу безопасности отеля и пожаловался, что в коридоре рядом с моей дверью крутится пушер. Когда через несколько минут они взяли парня, он все еще что-то бормотал о свободе прессы. Забравшись обратно в постель, я курил и курил индонезийские сигареты, пока по телевизору не начались вечерние новости.

Нервозно настроенный Хинкл появился после захода солнца. Он приехал полуинкогнито в белом «мерседесе» вместе с собакой, братьями Митчеллами и женщиной из Окленда, которая сказала, что ищет работу. Еще она сообщила, что ее муж хочет зарезать меня при первой возможности.

Это чертова баба из Окленда была мне уже знакома, как, впрочем, и всем остальным в отеле. Она сутками бродила по коридорам, пугала слуг и выцарапывала на моей двери пентаграммы. Несколько месяцев назад она одолжила мне мотоцикл мужа. Когда муж пришел домой и увидел, что мотоцикл исчез, он озверел.

Все вокруг было безумием, но я еще как-то мог справляться с этим до того момента, как сегодня вечером надоедливая стерва снова появилась в отеле — притащилась в одной машине с Хинклом и печально известными братьями Митчеллами. Они ее куда-то отослали, но вскоре она вернулась и стала свирепо колотить в дверь; заблудшая женщина, потерявшая контроль.

От ее стука мы все тупо прижухли. Хинкл притворился спящим, а Джим Митчелл стал звонить своей жене по телефону. Арти нервно трепался о состоянии политики и морали в штате Юта. Собака загавкала.

Через некоторое время женщина ушла, напоследок засунув под дверь очередное письмо с угрозами, в котором говорилось, что она еще вернется и в следующий раз возьмет с собой мужа, известного психопата, огромного, как Уильям Перри, и к тому же помешанного на холодном оружии.

Невозможно было работать. Эти психи испортили мне настроение. Они все делали не так, как надо. У Менкена было по-другому. Менкен жил как прусский игрок: были ночи, когда он потел почище Брайена; были и другие, когда он напивался хлеще Иуды. Окружающий мир был бесчеловечным кошмаром — а эти кретины из редакции еще имеют наглость напоминать мне о сроках сдачи работы!

25 октября 1985 года

Гонка за новостями по пересеченной местности

Телевизионный бизнес — одно из самых отвратительных явлений природы. Телевидение — это своего рода жестокая и примитивная денежная канава, проходящая через сердце медийной индустрии, этакий длинный пластиковый коридор, где воры и проститутки процветают, а хорошие люди мрут как собаки за здорово живешь.

Что более или менее соответствует действительности. Как правило, успеха здесь добиваются маленькие, грязные зверьки, у которых большие мозги, но нет сердца. Время от времени они изобретают для нас эталон человека — олицетворение всех достоинств. Получается что-то вроде Эда Брэдли, или Эдвина Ньюмена, или Хьюджса Радда… без сомнения, есть и другие, например, Стаде Теркел[23] из Чикаго или сдвинутый преподобный Джин Скотт, который трудится как бессонный хорек в сумасшедших потрохах Южной Калифорнии…