Тульский край глазами очевидцев. Выпуск 1 - Александр Лепехин

Я взял с собою слугу, чтобы прогуляться по городу, несмотря на то, что было пасмурно и моросил дождь. Дошли до дома, где должна остановиться императрица. Снаружи он имеет весьма неприглядный вид, однако внутри совсем недурен, по крайней мере несколько дней тут можно провести. (Путь к нему лежит мимо монастыря, расположенного на берегу реки. Он обнесен древней, прекрасно сохранившейся стеной, оставшейся с татарских времен, так что следовало бы ее осмотреть.) Напротив дома установлены столбы для иллюминации; они поставлены также вдоль главной улицы, что тянется на целую версту, если не больше, до самого выезда из города. Там, где она кончается, возвышается нечто похожее на триумфальную арку, огромное сооружение с фигурой наверху, по-моему, олицетворяющей Славу; все сделано из дерева. Покружив по этой части города, мы вышли к Арсеналу, который в настоящее время приводят в порядок. Внушительное здание. Говорят, здесь может храниться до 100 тысяч ружей.

Затем осмотрели снаружи несколько церквей, а также дом гражданского губернатора – ничего примечательного. В целом добротных домов здесь наберется от силы двадцать пять или тридцать, остальные же являют собой печальное зрелище. Городской люд, однако, одевается здесь гораздо лучше и, похоже, живет в более сносных условиях, нежели в иных местах, а женщины весьма привлекательны. Видел трех или четырех прелестных девиц; все, как водится здесь, нарумянены. Встретил старика, похожего на Платона. Сходство было столь явным, что я даже приветствовал его по-гречески, вспомнив, как здоровалась моя соседка в Афинах. Наскоро осмотрел противоположный конец города, где сооружаются еще одни ворота, или арка, из дерева. По обеим сторонам вышеупомянутой улицы, что тянется на версту, поставили дощатые заборы, за которыми прячутся убогие хижины горожан, чтобы взорам государыни предстала не бедность, а мнимый блеск. С той же целью сейчас производится побелка лучших домов и приукрашивают те, что похуже, – дабы она ничего не увидела таким, каково оно есть на самом деле. Бедные народы и несчастные правители.

После трехчасовой прогулки, пройдя пешком более шести верст и немного утомившись, я вернулся на постоялый двор. Выпил чаю и узнал, что в мое отсутствие заезжал с визитом управляющей Р.Венишев – в чине полковника, ибо здесь всякому гражданскому чину соответствует военный, – чтобы пригласить меня на прогулку в его карете. По крайней мере он оказался более учтивым, нежели губернатор. Вскоре он вновь приехал, и мы условились, что поедем осматривать его завод завтра в шесть часов утра. Он сообщил мне, что у него постоянно работают 5 тысяч мастеровых, которые за год изготовляют до 40 тысяч ружей, а когда установят новые машины, будут делать 80 тысяч. Указанный завод приносит в год 92 тысячи рублей дохода, и вся эта сумма идет на закупку материалов и жалованье работникам, ибо государыня ничего не хочет забирать в казну, дабы производство расширялось и проч. Превосходный принцип.

Затем послал слугу с моей подорожной договориться, чтобы мне к завтрашнему утру приготовили лошадей; вернувшись, он сообщил, что эти шельмы хотят, чтобы я заплатил за большее число [лошадей]. Тогда отправил его с пространной запиской к помощнику губернатора, после чего городничий (garaniche), или полицмейстер, ответил мне через слугу, что лошадей приготовят.

10 мая. Встал в пять часов и, осматривая карету, обнаружил, что три железные заклепки на передке обломились – по всей видимости, когда ее вытаскивали из грязи, и распорядился немедленно все поправить. В шесть прибыла карета управляющего, и меня отвезли на завод, который я осмотрел самым тщательным образом. Видел разные измерительные инструменты, сделанные добротно, хотя и не слишком искусно. Армейские ружья делают здесь так же, как в Шпандау, используя точильный круг и проч. Изготовление ружья, тщательно собранного и подогнанного, обходится здесь в три рубля с полтиной, тогда как прусскому королю, в Шпандау, оно стоит четыре талера, или песо. Все механизмы приводятся тут в движение водой, для чего на реке поставлена большая плотина, поднимающая уровень воды, когда того требует та или иная работа. Мне показали чертежи всего этого сооружения, позволяющие составить общее представление о том, как оно действует. Затем мы пешком отправились туда, где выполняют самую тонкую часть работы – полируют сталь, и там среди прочего я видел «туалетный столик, сделанный целиком из стали, с золотой инкрустацией. Презабавная вещь, выполненная с величайшим вкусом умелыми руками мастеров, которые все, как один, носят длинные бороды.

Оттуда мы поехали в Арсенал, основанный Петром I; сейчас его перестраивают. Здесь действительно может храниться 100 тысяч ружей, как мне говорили, ибо полки сооружены до самого потолка, достаточно высокого. Далее поехали на фабрику, принадлежащую частному владельцу крупной мануфактуры Баташова, в прошлом – обер-мастеру этого предприятия. Здесь изготовляют изделия того же рода, но высшего качества, прежде всего стальные цилиндры огромных размеров, чтобы с их помощью прокатывать медные листы и проч. [Хозяин] был настолько любезен, что преподнес мне эфес шпаги, инкрустированный золотом, на память о посещении его фабрики, сказав, что я оказал ему честь своим визитом. Мне пришлись по душе его простодушие и искренность. Я от всей души поблагодарил управляющего за столь прекрасный прием. На прощание он рассказал, что, когда простых людей спрашивают, почему они не бреют бороду, те отвечают: потому, что Иисус Христос всегда носил длинную бороду. Это идет от русского духовенства и показывает, сколь велико до сих пор его влияние.

Домой вернулся в девять часов, спросил счет и обнаружил, что он завышен более чем вдвое – вот оно, падение нравов, проникшее уже и сюда. Выпил чаю и около десяти выехал на какую-то заброшенную дорогу, ибо те, по которым обычно ездят, приготовлены для императрицы, и пусть все свернут себе шею, но по ним все равно не разрешат проехать. На сей раз у меня была четверка лошадей. При въезде в какое-то селение мой несчастный форейтор зазевался и не заметил, как выехал на запретную дорогу, но тут же был остановлен офицером и сержантом. Последний держал наготове палку, чтобы всыпать бедняге сотню горячих, как распорядился офицер, вершивший здесь суд. Почувствовав неладное, я выскочил из кареты и предъявил свою подорожную с намерением воспрепятствовать этому варварству. В конце концов все уладилось, и я спас несчастного от сотни палок.

Наконец прибыл в Вашан (Vaschan), что в 35 верстах, и оттуда, на предоставленной мне четверке коней, по проклятому бездорожью насилу добрался до Заводов (Sawodi), это еще 20 верст. Всех крестьян согнали мостить дорогу, и бедные люди горько жалуются на притеснения ел стороны местного губернатора; даже их поля вытаптываются лошадьми, ведь путники вынуждены колесить по их посевам… Несчастные горемыки! Здесь мне запрягли четверку скверных лошадей и, что еще хуже, дали в форейторы маленького мальчика. По такой дороге, да вдобавок в темноте… Как я ни упрашивал других кучеров, мошенники не соглашались, и я отправился в путь, чувствуя себя одураченным. Когда стемнело, я, видя, что ехать таким образом дальше неразумно, решил поискать ночлега в каком-то селении, показавшемся мне не слишком глухим. Однако все его обитатели уже спали и не хотели открывать. Наконец нашелся один, кто решился меня пустить. Он распахнул ворота, но они оказались такими низкими, что еще немного, и моя карета развалилась бы на части. По счастью, верхняя перекладина соскочила, и это нас спасло; вот что значит иметь кучером несмышленого ребенка. В конце концов мне удалось выпить чашку чаю и соорудить постель из собственной перины, на коей я проспал до четырех утра, а затем отправился дальше.

11 мая. Через час подъехал к Оке, через которую тоже строят деревянный мост к приезду императрицы, и нам снова пришлось переезжать вброд в неудобном месте, однако, поскольку было светло, удалось переправиться без приключений, правда, я немного повздорил с царскими лакеями, требовавшими, чтобы мы их пропустили вперед. Зато на другом берегу наша карета чуть было не увязла в грязи. Далее пред нами предстал город Серпухов, расположенный в 34 верстах от предыдущей станции. При въезде сооружают очередную деревянную триумфальную арку, а за ней виднеются развалины высокой стены – похоже, там когда-то стояла крепость, выстроенная на татарский лад. По узким улочкам – ибо главная улица перегорожена по причине всех этих приготовлений – добрался до почтового двора, где выяснилось, что лошадей сейчас нет, так как у смотрителя их всего семь. Встретил там офицера из Орла, что был моим попутчиком; он тоже дожидался коней.

Какие-то крестьяне посулили отвезти меня, если я заплачу за четырех лошадей. Прекрасно. Ведь не за пять, верно? Согласен. Я выпил чаю в доме почтового смотрителя-сержанта, и через час лошади были готовы к отъезду. «Ежели довезешь меня быстро, – сказал я форейтору, – и шестеркой лошадей, как обещал, заплачу тебе за пять. В противном случае пеняй на себя». Но не успели мы проехать и четырех верст, как пришлось выпрягать двух лошадей, которые не могли больше двигаться и мешали остальным. Поэтому мы очень долго добирались до Лопасни (Lapafnia), что в 28 верстах, где стоит прекрасный загородный дом господина Васильчикова. Я заплатил форейтору за четырех лошадей и, похоже, он остался доволен. Однако другой форейтор начал подбивать его, чтобы он потребовал дополнительной платы. Я огрел мерзавца тростью, и он отстал. Здесь лошадей тоже не было, и все зависело от милости местных жителей. Один крестьянин подрядился было отвезти меня, если я заплачу за четверку лошадей, и пошел за упряжкой, однако другие отговорили его, и он не вернулся. В это самое время от почтового двора отъехал какой-то генерал в запряженной тройкой «кибитке», заплатив всего за двух лошадей. Я зашел в дом, и тут мне предложили заплатить за пять лошадей, по две с половиной копейки за каждую. Хорошо. Через некоторое время они заявили, что, если я не уплачу тому крестьянину еще за одного коня, меня не повезут. Я вышел на улицу и вместо ответа угостил тростью тех, кто это предлагал, причем никто из них не был, разумеется, хозяином лошадей. Мой знакомец офицер поначалу принял мою сторону, но потом переменил свое мнение и посоветовал уплатить за лошадь половину цены. Болван! Я не двинулся с места, а когда привели лошадей, мне снова предложили выложить за пятерых по две с половиной копейки. Я согласился. Деньги вперед. Хорошо. Но как только я заплатил, оказалось, что они лишь этого и добивались и везти меня не собираются. Вскочив с сиденья, я дважды огрел тростью форейтора, и тот сразу тронулся с места, избавив меня от этого сброда, из чьих уст уже посыпались оскорбления по моему адресу. А все произошло, по моему убеждению, из-за неправильного поведения офицера.