Обретение любви - Андрей Рихтер

С Петра запросили много меньше – «всего-то» сто тысяч евро. Деньги надо было оставить в Нивках[28]. Пройти по Сикорского мимо американского посольства, возле первого знака пешеходного перехода, что возле девятиэтажного жилого дома, свернуть налево в парк, дойти по тропинке до старой раздвоенной липы, для пущей надежности, помеченной свежевырезанным крестом на том стволе, что ближе к тропинке. Время закладки – девять часов вечера.

– Идиоты, – сказал Гучер, выслушав Петра. – Не могли ничего лучше придумать? – Помолчал немного и добавил: – Или гении. Все гениальное просто. Парк оцепить невозможно, не к военным же обращаться. Залечь в кустах поблизости? Заметят. Явно же обойдут территорию, прежде чем соваться к закладке. Нет, Петр, не идиоты они. Может, и дилетанты, но не идиоты.

– Почему думаешь, что дилетанты, Артур? – спросил Петр.

Гучер был из поволжских немцев. Родился в Казахстане, срочную служил в Фастове, охранял мирное небо, а после демобилизации подался в киевскую милицию (в шахтерскую Караганду возвращаться совсем не хотелось). Вышел в отставку подполковником (так уж сложилось, что надо было уйти) и вот уже седьмой год работал у Петра «мистером Вульфом»[29]. Официально числился заместителем генерального директора по развитию. По развитию, а не по безопасности, так было правильнее, потому что Гучер не столько «обеспечивал», сколько «способствовал». Петр считал его самым ценным сотрудником, ценнее своей правой руки – первого заместителя Лени Горбовского. Леня был непревзойденным организатором и отчаянным прохиндеем, но вот аналитическим складом ума похвастать не мог. Кроме того, Леня был обременен двумя семьями и многочисленными любовницами, что сильно отвлекало его от работы, а Гучер был одинок и жил работой. Привык так жить. Петр все никак не мог понять – не повезло Гучеру в жизни, не встретилось женщины, с которой можно было бы создать семью, или он просто такой вот убежденный холостяк, идейный бобыль, одинокий волчара.

– По сумме, – усмехнулся Гучер. – Профессионалы запросили бы больше. Как минимум втрое.

– Мне сейчас и сто тысяч – сумма, – проворчал Петр. – Как будто сам не знаешь.

– Дело не в том, что «сумма», а в том, сколько человек может заплатить и сколько он готов заплатить. Единственный сын, за которого отец исправно платит все долги, стоит дорого. Ясно же, что он небезразличен отцу. Это с одной стороны. С другой, владелец сети «Острiв смаку» может собрать полмиллиона наличкой. Ведь можешь, не так ли? И теоретически, и практически.

– Могу, – сгласился Петр. – Правда, это уже будет на грани банкротства, но…

– Но это похитителей не волнует, – заметил Гучер. – Не их проблемы.

Петр ждал, что Гучер скажет что-то еще, но тот демонстративно отвернулся к окну и принялся выстукивать пальцами по столешнице «Турецкий марш» Моцарта.

– Давай выкладывай, не держи за пазухой! – грубовато сказал Петр, хорошо знавший привычки Гучера.

– Есть, правда, один вариант, при котором вымогатель заинтересован в том, чтобы ты не обанкротился. – Гучер продолжал смотреть в окно, но пальцами стучать перестал. – Никто не станет рубить сук под собой, даже такой дурень, как твой сын…

Отношения Петра с Гучером из сугубо деловых давно превратились в близкие, дружеские, едва ли не братские, поэтому в том, что он назвал Остапа «дурнем», не было ничего удивительного или обидного. Свой человек, имеет право.

– Если только это он… – Петр в сердцах хватил кулаком по столу и тут же поморщился от боли в руке. – Если только… Я его тогда… Я его…

– Пара оплеух, суровый мужской разговор, ноль субсидий… – Гучер повернулся к Петру и сдержанно, одними лишь уголками губ, улыбнулся. – А через неделю он придет утром и скажет, что проиграл тысяч – надцать очередным отморозкам, которые грозятся его убить в случае неуплаты. Побереги нервы, они тебе еще пригодятся. Стол тоже пригодится, хороший, представительный стол…

Стол и в самом деле был «представительным», призванным производить впечатление. Красное дерево, обилие ящиков с обеих сторон, а кроме них в массивных тумбах по две полки. Целый гарнитур, а не стол. Солидная обстановка кабинета соответствовала. Владельцу и руководителю торговой сети иначе нельзя. Хочешь не хочешь, а впечатление собственной состоятельности надо поддерживать. Все время, всеми средствами. Для того и обстановка, и дорогие костюмы, и престижные часы (рукой махнуть лишний раз страшно – такие деньжищи!). Из тех же соображений двухлетний «Лэндкрузер» недавно пришлось сменить на «Гран-купе». Чем хуже идут дела, тем выше надо держать марку – это закон.

Кабинет заместителя по развитию был обставлен с аскетической скромностью. Не из соображений экономии (Петр был прижимист, но не мелочен), а потому что так хотелось Гучеру. Он говорил, что за время работы в милиции привык к «совково-канцелярскому стилю» и в другой обстановке работать не может. Правда, партнеры в его кабинет не заходили. Переговоры велись или в кабинете Петра, или у его первого заместителя Горбовского, или в специальной переговорной комнате, роскошью убранства не уступавшей кабинету генерального.

– Как бы узнать? – спросил Петр не столько Гучера, сколько самого себя.

– Не так уж и сложно! – хмыкнул зам по развитию и заговорил отрывистыми фразами, словно инструктировал: – Деньги не класть. Когда перезвонят, сказать, что такую сумму собрать не в силах. Дела идут погано, все имущество в закладе. Предложить тридцать тысяч. Если согласятся, значит – инсценировка. Тогда…

– Погоди! – перебил Петр. – Не класть деньги? А если не инсценировка? Остап, каким бы он ни был, все же мой сын, и я не хочу получить его труп! Остап мне нужен живым!

– Зачем сразу труп? – искренне удивился собеседник. – Мало ли причин, по которым ты не смог сделать закладку? Разное может случиться, не про нас будь сказано, начиная с внезапного визита эсбезовцев[30] и заканчивая сердечным приступом. Нет, Петр, если в Нивках все будет гладко, никакой милиции, они удивятся и непременно перезвонят. Что бы не перезвонить? Дело уже почти сделано, остался последний аккорд… А ты скажешь, что вся недвижимость у тебя заложена-перезаложена, крутишься ты на кредиты и набрал уже столько, что больше тебе не дадут…

Гучер излагал примерно реальное состояние дел. Разве что слегка сгустил краски.

– И? – коротко спросил Петр, когда собеседник сделал паузу.

– В любом хорошо организованном похищении должны участвовать как минимум трое. Двое – это уже кино. Если Остапа похитили от универа, да так, что никто ничего не заметил, то это было хорошо организованное похищение…

Салатовая «Сузуки» Остапа стояла на стоянке возле главного корпуса экономического университета на проспекте Перемоги[31].

– Тридцать тысяч евро, поделенное на три, дает десятку на рыло, – продолжал Гучер. – Не та сумма, ради которой стоит рисковать в среднем семью годами жизни[32]. Вряд ли они согласятся, потребуют хотя бы шестьдесят, а скорее всего, скажут: «Гони сто, как было сказано, за тридцать получишь треть от своего сына». Тогда уж и заплатишь…

О том, чтобы обратиться в милицию, Гучер не сказал ни слова. Понимал, что толку не будет. Особенно сейчас, когда и в министерстве, и в столичном управлении пошла такая кадровая грызня-возня, что работать стало попросту некогда. Какая работа? Успевай интриговать да подсиживать, пока тебя самого не подсидели.

– Кстати, – спохватился зам по развитию, – а тебя не удивило, что тебе не дали поговорить с Остапом? Или ты забыл сказать мне об этом?

– Не дали, – подтвердил Петр. – Но сказали, что сын передает мне привет, и добавили кое-что из нашего последнего разговора, чтобы я не сомневался, что Остап у них.

– Кое-что? – Гучер удивленно поиграл бровями. – Кое-что Остап мог рассказать и так. Пожаловаться кому-то из приятелей или похвастаться…

– Не думаю, – мотнул головой Петр. – Во-первых, начнем с того, что Остап исчез. Во-вторых, наш последний разговор был не из тех, про который кому-то рассказывают. Я спросил, не брал ли Остап мои перламутровые запонки, и в этот момент позвонил Леня. Ничего интересного для приятелей, но мне передали это слово в слово со всеми деталями. Как подтверждение того, что Остап у них. Насколько я понимаю, его могут прятать где-то, где нет сотовой связи, например в каком-нибудь подвале…

– Или он не рискнул пообщаться с тобой, – предположил Гучер. – Страх, Петр, очень трудно симулировать. Почти невозможно. Это радостным притвориться легко, а испуганным – нет. Мало прокричать в трубку: «Папочка, меня похитили и хотят убить!» Надо сделать это так, чтобы папочку мороз по коже пробрал.

Петр подумал, что Гучер прав. Прав как всегда. К месту вспомнилось, с каким унылым видом Остап бубнил свое вечное: «Папа, меня убьют, если не расплачусь». Да, актер из него действительно никудышный. Никакого испуга не было, пугался сам Петр, пугался, и оттого ему казалось, что сын тоже испуган.