Обретение любви - Андрей Рихтер

– Анекдот! – Виктор перешел с русского на украинский. – Мне в родном городе, в родном дворе написали на машине «геть з України»! Бред! Кому расскажу, не поверят! Ни в Киеве, ни в Москве! И что мне теперь делать?

– Красить! – сказала Ольга на русском, она вообще всегда говорила на русском, лишь изредка вставляя в речь отдельные украинские слова. – Не будешь же так ездить. Стыдоба!

– Стыдно должно быть тому, кто это сделал, – заметила Галина, переходя на родной украинский следом за сыном. – Но привести машину в порядок надо. Это долго, Витю?

– Сутки, – буркнул тот. – Но я не о том, красить или не красить. Я о том, что мне делать потом? Чтобы снова не написали чего-нибудь? Написать спереди на стекле «справжнiй хохол»[15], чтобы видели, что я не москаль? Ксерокопию паспорта прилепить?

– В паспорте национальность не написана, – сказала Ганнуся.

Галина порадовалась тому, что внучка хоть и не разговаривает по-украински, но все понимает.

– Зато фамилия написана, – на русском ответил ей отец, – а с фамилией Любченко трудно сойти за москаля.

– Поставь на охраняемую стоянку и спи спокойно, – посоветовала Галина. – И вообще, наш семейный совет затянулся. Поезжай на покраску, а за хлебом сходим мы с Ганнусей. Оля, если хочешь, пошли с нами, прогуляемся.

– Нет, Галина Дмитриевна, я лучше с Витей съезжу, чтобы ему не скучно было, – сказала невестка. – Только переоденусь.

«Чего там скучать? – удивилась Галина. – Доедет до ближайшей фарбувальни[16], сдаст машину и вернется. Дел на час, не больше. Хотя у Ольги могут быть свои соображения…»

«Свои соображения» – это ревность, поводов для которой чересчур любвеобильный Виктор давал предостаточно. Весь в отца. Тот был родом с Полтавщины, из города Кобеляки и на все упреки без стеснения отвечал: «Так я же с Кобеляк, у нас там все кобели!» У сына другое оправдание, столь же малоубедительное: «Люблю-то я только жену и больше никого, так что все остальные женщины не в счет». Ага, не в счет… Виктор с детства был дамский угодник. Игры с девочками, цветочки-поцелуйчики… У него подружек всегда было больше, чем друзей. Галина любила сына, он для нее был самым-самым лучшим на свете, но в то же время она была способна объективно оценивать его, замечая не только достоинства, но и недостатки. Если уж объективно, то можно было только удивляться тому успеху, которым Виктор пользовался у женщин. Не урод, слава богу, но и не писаный красавец. Высок, но не плечист и не накачан – сутул и худощав. Язык хорошо подвешен, но не настолько, чтобы можно было уболтать-очаровать. Интеллект? Много ли женщин ставят интеллект на первое место, да и не сразу он виден. Это не мужественность, которая проявляется сразу же, подмечается с первого взгляда. С мужественностью как таковой, кстати говоря, у Виктора дела обстояли не лучшим образом. Вырос он немного инфантильным, не склонным брать на себя ответственность. Возможно, в этом частично была повинна Галина – много баловала маленького Витеньку и слишком уж рьяно ограждала от разных житейских невзгод. «Что ты над ним трясешься, словно курица?» – говорил муж. «Курицей» он называл Галину всегда, когда был чем-то недоволен. Называл с ехидцей, намекая на созвучие ее имени с латинским словом «galina», обозначавшим курицу. А как не трястись? Своя ведь кровиночка, не чужая. С другой стороны (достоинства и недостатки, как известно, идут рука об руку), мягкий, покладистый характер существенно облегчает человеку жизнь. Можно только радоваться, что сын не тиранит домашних, не заставляет их плясать под его дудку, как это делал его отец. Еще бы жене не изменял, так совсем все хорошо было бы… Впрочем, совсем хорошо никогда не бывает. Не существует в природе бочки меда без ложки дегтя. И если бы только одной ложкой дело ограничивалось…

По пути в булочную Галина попробовала разговорить внучку. Не очень-то хорошо исподтишка вытягивать из ребенка информацию, но что же делать, если нет других источников? Как унять тревогу, поселившуюся в душе с момента приезда гостей? Ничего такого особенного не было – ни споров, ни косых взглядов, ни упреков. Сын с невесткой культурные люди, не станут устраивать в гостях концертов напоказ. Но Галина сразу же уловила некоторую натянутость в их отношениях. Держались они друг с другом как-то принужденно, чересчур предупредительно, слишком уж вежливо. Особенно сын. «Оленька, милая, можно попросить тебя застелить постель, а я тем временем разгружу машину?» – слишком длинно и приторно для Виктора. С чего вдруг вставлять «милая» в обычный бытовой вопрос? Что так церемонно? Зачем вообще спрашивать? И так ведь ясно, что легче застелить постель (заранее, до приезда гостей Галина никогда постели не стелила – плохая примета), чем таскать сумки из машины. Легкое дело женщинам, тяжелое мужчинам. В нормальных обстоятельствах Виктор бы просто сказал: «Оль, стели постель, а я за вещами пошел». Все непривычное, неестественное настораживает. А как же иначе?

– Как хорошо, Ганнуся, что вы надумали приехать, – сказала Галина на украинском. – Я так рада!

Где же еще внучке поговорить на родном языке, как не в Киеве да не с родной бабушкой? Мать ее, несмотря на украинские корни, языка не знает, дома говорят по-русски, разве что «геть з очей моїх» отец скажет, так этого Ганнусе лучше бы вообще не слышать.

– Я тоже рада, – ответила Ганнуся.

– Ты теж рада, – повторила Галина, чтобы внучка запомнила, как будет «тоже» на украинском, ничего, через две недели Ганнуся не только говорить на ридной мове[17] станет, но и песни петь, дети быстро все схватывают, буквально на лету.

– А вот папа не рад. – Ганнуся вздохнула совсем по-взрослому.

– Почему? – «удивилась» Галина.

– Ну, ему же на машине написали плохие слова, – объяснила внучка. – Теперь еще на покраску тратиться. Как бы еще не пришлось всю машину перекрашивать…

– Всю машину перефарбовуваты? – повторила Галина. – А зачем всю?

– Вдруг в цвет не попадут. Когда папу зимой в зад стукнули, он очень переживал, попадут в цвет или нет. Баб, а у вас здесь московская страховка не действует? Странно, что папа не стал агента вызывать…

– Лишней метушни[18] не захотел, – предположила Галина.

– Метушни? – переспросила Ганнуся. – А-а, это от слова «метаться»… Да, папа метушни не любит. А я люблю! Люблю, когда надо что-то делать, бегать. Это же так здорово. Взрослые часто жалуются на скуку, а чуть какое дело появится, так тоже жалуются.

– Не все так, Ганнусю[19], я, например, на скуку никогда не жалуюсь. – Галина сказала правду, жаловаться она не любила, ни на скуку, ни на что другое, даже в редкие свои походы по врачам на вопрос о жалобах отвечала: «Жалоб нет, есть проблемы». – И дела бывают разные. Есть нужные дела, а есть и такие, без которых можно и обойтись. А что, твоим папе с мамой часто бывает скучно?

– Часто, – подтвердила Ганнуся. – Почти каждый вечер. Но это они сами виноваты. Вместо того чтобы поиграть или поговорить, разойдутся по разным комнатам, уткнутся в свои ноутбуки и скучают. Баб, а как по-украински будет «ноутбук»?

– Так и будет, – улыбнулась Галина. – А тебе я вот что скажу, ты, если видишь, что мама с папой скучают, не оставляй этого так, предложи им поиграть или кино всем вместе посмотреть…

– Оно мне надо? – совсем по-взрослому спросила Ганнуся. – Когда мама с папой скучают, их лучше не трогать. Баб, а Киев считается южным городом?

– Не так уж чтоб южным, это не Одесса, но в сравнении с Москвой – да, южным. У нас теплее…

– В Москве уже осень, а у вас еще лето!

День был погожий, солнечный, но, конечно, не летний. Градусов пятнадцать, и ветерок прохладный срывается. Конец октября. Но если ребенок хочет, чтобы было лето, пусть будет так.

– Лето, – согласилась Галина и добавила: – Это погода радуется вашему приезду.

«Никогда не иди на компромиссы, – учил маленькую Галю отец. – Уступила – значит проиграла». Правильно учил, вот и сейчас совершенно невинный на первый взгляд компромисс обернулся неловкой ситуацией.

– А летом можно есть мороженое! – просияла Ганнуся. – Осенью мама не разрешает, боится, что я горло застужу, а летом можно! Давай купим мороженого, а?! Пока до булочной дойдем – съедим.

В детских глазах было столько радости, точнее – ее предвкушения, что отказать было невозможно. Однако и о последствиях забывать не след. Пришлось изобретать новый компромисс.

– На улице мороженое мы есть не станем, – твердо сказала Галина. – Тем более что до булочной мы его съесть не успеем, почти пришли. Но мы можем зайти в кафе и поесть мороженого там. Не торопясь, чтобы горлу не было вреда.

Возражений не последовало. Пока лакомились, учили названия месяцев по-украински. Двойная польза – и знание, и процесс поедания мороженого существенно замедляется. Заодно углубились в сравнительную лингвистику (если это можно так назвать) – обсудили, что слово «червень» происходит не от слова «червяк», а от слова «червоний»[20]. После холодного мороженого Ганнусе захотелось горячего какао, поэтому в кафе просидели почти час и успели обсудить, кажется, все на свете, все Ганнусины новости. Часть этих новостей, касающаяся семьи, Галину расстроила. Из отдельных фраз складывалась довольно-таки безрадостная картина семейного разлада. К уже слышанному «разойдутся по разным комнатам» добавилось «мама стала часто плакать, это у нее от нервов», «папа не любит маминых гостей, а мама папиных», и много чего еще в том же духе. Допивая какао, Ганнуся проболталась, что вначале папа собирался ехать в Киев один, но маме тоже захотелось проведать родственников, и она договорилась на работе, чтобы ей дали отпуск. И в школе тоже договорилась – с условием, что дома будет учить с Ганнусей пропущенное, иначе бы не отпустили. Вот оно как, оказывается, было на самом деле. Может, конечно, и родственников захотелось проведать, а может, и мужа одного отпускать не хотелось. А что, если…