Сказания Стигайта - Вячеслав Бравада

растолкую, что ты сказал!

Кронт всегда был человеком своенравным, и уж точно никогда не слыл трусом, как и не упускал случая доказать это всем вокруг. Но сейчас, перед лицом разъяренного чужеземца, он едва не бросился наутек, столь страшен оказался Пьянодум в гневе! Удержали его лишь остатки гордости, чудом уцелевшие от внушающей трепет картины, да стыд перед Фарьядом и гостями таверны, коим, после побега виновника, пришлось бы всеми правдами и неправдами верзилу утихомиривать. И неизвестно, чем бы все это тогда окончилось; неясно, правда, чем кончится и теперь…

Кронт успел пригнуться, и как раз вовремя — над его головой раздался чудовищный хлопок, а за ним и громкий треск. Это крепко сколоченное сиденье, брошенное Мовардом с удивительной силой и меткостью, врезалось в стену и разлетелось на куски. Барду все же крепко досталось отскочившей деревянной ножкой, и на миг его сознание затмила ослепительная вспышка боли…

* * *

— Ну здравствуй, Фарьяд! Давненько я не видал ни тебя, ни этих славных стен, и да стоят они в целости, покуда Рандар не опустится на дно морское! Хотя нет, лучше я скажу так:

Коль ненастья и сомненья отравляют сердца зной,

А тревожных мыслей ворох держит верх над головой,

Не печалься, не робей, отрешись от всех забот!

«Что же делать?» — спросишь ты. Путь держи в «Водоворот»!

Закончив небольшой стих, Кронт рассмеялся и добавил:

— Долго же мой долг не пускал меня, но вот я здесь. Как идут твои дела, старый плут?

— Скажешь тоже, «долго», — фыркнул бородатый и в меру полный хозяин таверны. — Да тебя здесь от силы недели не было, пустозвон, а старше я тебя лет на шесть, в старики он меня записывает! Но вот на добром слове спасибо, стишок у тебя вышел недурственный. Дела мои, как видишь, идут своим чередом: и хорошо, и плохо, но хорошего, благо, больше выходит. Погляди, какие кувшины давеча прикупил, их захочешь — не разобьешь, загляденье! Ну, проходи ты уже, присаживайся, тебе здесь всегда рады. А коли пришел с парой монет, так и рады будут вдвойне!

Оба приятеля рассмеялись. И тут кузнец баллад и песен приметил великана, одиноко сгорбившегося над столом в дальнем углу таверны, после чего обрушил на Фарьяда целый шквал вопросов.

— Да я и сам бочонок икримта тому выкачу, кто мне его историю рассказать сможет, — отшутился владелец «Водоворота», — больно тип странный. Сидит себе в одиночестве, пьет, постоянно и помногу, а вроде и не пьянеет — такого я еще не видывал! К тому же…

Вдруг из нижних помещений раздался неясный шум, затем что-то тяжелое гулко рухнуло на пол, и до ушей барда донесся отчетливый плеск. Кряхтя и ругаясь, Фарьяд поспешил вниз, прихватив с собой пару ведер. Кронт попытался было прислушаться, но раскатистый смех гуляк, сидящих неподалеку, свел на нет все его усилия. В голове барда не родилось и четырех новых строк, когда хозяин таверны вернулся на свое место; выдавали его отлучку разве что рукава рубахи, закатанные по локоть, да краткий невеселый вздох. Будто ничего и не случилось, он продолжил:

— Так, о чем то бишь я? Точно! Мало того, что не пьянеет, так еще и не спит почти: за пять дней, пожалуй, раза два в комнату отходил, да и спал ли он там вообще — неясно. М-да, м-да… Что еще? Помнится, выводил на листочках какие-то закорючки, а уж чего там на деле было никто узнать не сумел, — он к себе за стол и близко людей не подпускает. Как глянет наш Пьянодум на тебя сурово, исподлобья, так сразу и язык заплетается, и ноги подкашиваются! Сам я, конечно, к нему не подходил, за другими смельчаками наблюдал, но, сдается мне, чувствовали они себя именно так. Больше о нем и сказать нечего.

— Что, и всего-то? Интересно… — Бард хитро сдвинул брови. — Прозвище-то ему подходящее дали, а имя, выходит, так и не выведали?

— Дайкар, говорит, услыхал в его бормотании, что, мол, я, Мовард, трусу служить ни в жизнь не буду, вроде того… Стало быть, Мовардом кличут черноволосого, а может звали его так раньше.

Кронт призадумался, будто бы решаясь на что-то, а затем хлопнул по прилавку и торжественно произнес:

— Что же, Фарьяд, готовь бочонок своего лучшего напитка, ибо я намерен разговорить молчаливого чужеземца и выведать все его тайны, во что бы то ни стало!

— Да ты, верно шутишь? — ухмыльнулся хозяин таверны, но недобрая искра, мелькнувшая в глазах приятеля, заставила его посерьезнеть. — На твоем месте я бы дважды подумал, это же чистой воды безумство! Сказано ведь, пытались и до тебя многие, пустое это дело.

— Все потому, что они не знали нужных слов, а я их знаю, притом немало!

— Нет, ну вы гляньте на него! — проворчал Фарьяд. — Я тебя прошу: не суйся к нему, предчувствие у меня плохое, пускай сидит себе один, раз компании не хочет.

— Не робей, дружище! Тебе же самому интересно, разве нет? Оставь увещевания другим, ибо я, как ты знаешь, слов на ветер не бросаю. Просто ответь, уговор все еще в силе?

— Ох-хо-хо, с твоим-то нравом… — Бородач вздохнул и почесал в затылке. — А знаешь что? Была не была — узнаешь его историю, так бочонок твой! Только ты уж поосторожнее с ним, ладно? Мне здесь лишние неприятности ни к чему.

* * *

Хватаясь за ушибленную голову, Кронт поспешил подняться на ноги, пока Пьянодум не успел подойти ближе. Громила двигался без промедления, расталкивая могучими руками тех, кому не посчастливилось оказаться на пути. Но пока он пробирался к своему обидчику, ошеломленного барда успела окружить добрая дюжина людей. То были и близкие друзья Кронта, и те, кого Мовард просто раздражал своим вечно угрюмым видом. Приблизившись к новоявленным защитникам, чужеземец застыл в нерешительности; несколько мгновений противники обменивались лишь гневными взглядами.

— Прочь с дороги! Если вы боитесь за его жалкую жизнь, то она мне не нужна, но вот за свои слова ему придется заплатить!

— Да неужто?! — резко выкрикнул один из друзей барда, на голову ниже великана. — Не пригнись Кронт вовремя, так его пришибло бы насмерть от твоего броска! Как по мне, плата чрезмерная!

— Еще бы! — подхватил другой, ростом едва ли доходивший до плеча громилы. — И за что, интересно, он должен заплатить? Сперва нам скажи, а там видно будет, как бы тебе платить не пришлось!

— Не испытывай меня, недомерок, так и до тебя руки дойдут! И чего это вы