Вис и Рамин - Фахриддин Гургани

Она сковала у обоих страсть.

Железные оковы наложила,

Чтоб скована была мужская сила.

Кто разобьет их, -- тот своей рукой

Свободу силе возвратит мужской.

Затем, лишив мужскую силу воли,

То изваянье понесла на поле,

Зарыла от реки невдалеке

В сырой земле, в безлюдном тайнике.

Вернувшись к Вис, поведав без обмана

О местонахожденье талисмана,

Сказала ей: "Исполнен твой приказ,

Хотя меня расстроил он, потряс.

Какого я царя заколдовала

Лишь для того, чтоб ты не тосковала!

Но уговор: промчится тридцать дней, -

Должна ты стать уступчивей, добрей.

Должна смотреть на мир земной светло,

Из сердца да исчезнут месть и зло.

Но целый год поститься -- слишком трудно,

Противно естеству и безрассудно.

Когда душой ты обратишься к мужу,

Свой талисман я извлеку наружу,

Оковку я над пламенем расплавлю,

Обоих вас на путь любви направлю.

Пока оковка -- средь воды и праха,

Закована мужская сила шаха.

Вода -- студена: стар супруг иль молод, -

Мужскую силу сковывает холод.

Едва лишь пламя талисман расплавит, -

Вновь мужества свечу гореть заставит."

С восторгом Вис узнала, что Мубад

Бессилен будет тридцать дней подряд.

...Смотри -- и прокляни судьбу по праву:

Она смешала сахар и отраву.

Прошла над Мервом туча дождевая,

Водой луга и степи заливая.

На запад устремясь и на восток,

Джейхун-рекой стал дождевой поток.

Он затопил широкую долину,

Разрушил город Мерв наполовину.

Вода текла, ревела сквозь туман

И унесла оковку-талисман.

Навеки землю залила вода,

Сковала силу шаха навсегда!

Как нищий на чужую золотую

Монету, -- шах глядит на Вис впустую.

Сидит, как лев голодный, на цепи,

А дичь гуляет перед ним в степи.

Еще он с виду жив, стремится к цели, -

Увы, погасло пламя жизни в теле.

Блуждал он счастью своему вослед,

Но руку протянул -- а счастья нет.

Ликует враг, узрев царя мученье:

Он в коже собственной -- как в заточенье.

Хотя с любимой спит, в руке рука, -

Та от него безмерно далека.

Она с двумя мужьями сочеталась,

Но девственной с обоими осталась.

Смотри: судьбой осмеяна, усладу

Не принесла ни брату, ни Мубаду!

Она росла, не ведая печали,

Ее почет и слава ожидали,

Росла, как тополь, высока, стройна,

Была ее прислужницей луна.

Лицо, как два тюльпана, заалело,

Как два плода граната, грудь созрела,

Но от любви отторгнута судьбой,

Она пошла дорогою другой.

Рассказ о ней, о шахе, о Рамине

И о кормилице услышьте ныне.

Когда прочтет влюбленный мой рассказ,

Заплачет он -- и хлынет кровь из глаз.

Любовное сказание прочтите, -

Чудесных много будет в нем событий.

КОРМИЛИЦА ОБЕЩАЕТ РАМИНУ СВОЮ ПОМОЩЬ

Рамин тоскует по Вис. Он долго уговаривает кормилицу, чтобы та

склонила к нему сердце Вис, но кормилица не соглашается. Ценою

близости с кормилицей Рамин наконец добивается от нее обещания

помочь ему.

КОРМИЛИЦА ОБМАНОМ ПРИВОРАЖИВАЕТ ВИС К РАМИНУ

Подобная волшебнице опасной,

Кормилица явилась к Вис прекрасной

С коварным, ловким, лживым разговором,

Что хитрым разрисован был узором.

Увидела, что Вис грустна с утра,

Подушка от горячих слез мокра,

Рассыпалось по сердцу ожерелье, -

Где мать? Где брат? Где прежнее веселье?

Сказала ей: "Ты жизни мне дороже!

Ты не больна, -- зачем же ты на ложе?

Я вижу, что в тебя вселился див,

Врата веселья пред тобой закрыв.

Согнулся, словно лук, твой стан прямой.

Ужели Мерв стал для тебя тюрьмой?

Зачем о прошлом плачешь ты все время?

Скинь тягостное, давящее бремя!

Довольно, хватит боли и печали!

Забыть о том, что помнишь, не пора ли?

Нет худшей муки, чем тоска, безделье,

Нет лучшего лекарства, чем веселье.

Услышь меня, стань радостной опять, -

На мир с весельем будешь ты взирать!"

От этой речи, сказанной не строго,

Царица успокоилась немного,

Лицо в цепях кудрей вздымая с ложа,

На розу и на солнышко похожа,

Благоуханьем воздух наполняя,

Мир превращая в росписи Китая.

От щек ее, румяных, как восток,

Роскошный зарумянился чертог.

Вис, как весна, взглянула влажным взглядом,

И стал ее чертог весенним садом.

Но были жарким ливнем слез облиты

Два вешних цветника -- ее ланиты,

И стали бледно-синими тогда,

Как лилии над зеркалом пруда.

Хоть залита слезами, а свежей

Нарциссов чистота ее очей.

Кормилице ответила с тоской:

"Что счастье, если гибнет мой покой?

Что для меня круженье небосвода?

Мне от него -- лишь горе и невзгода.

Но на кого обрушить мне упреки?

На город Мерв, на небосвод жестокий?

Смотри: я обесславлена теперь,

Горой Альбурз раздавлена теперь!

Жаровня этот Мерв, а не столица,

Не город, а глубокая темница.

Расписанный дворец, чертог бесценный

Мне огненною кажутся геенной.

Смотри же: здесь измучили меня

И стало сердце капищем огня.

Хоть сердце бьется -- а должно гореть -

Так бьется рыба, что попала в сеть.

И я горю, горю, познав утрату,

Любовью к матери и страстью к брату.

Ночь для меня волос моих темней,

А день распахнут, как врата скорбей.

Мне утром нет покоя, ночью -- сна,

На муки я весь день обречена,

Днем -- страхом, ночью -- ужасом объята,

И нет к успокоенью мне возврата.

Клянусь тебе: лишь на одно мгновенье

Я ощутила жизни дуновенье,

Один лишь раз была отрада мне, -

Когда Виру увидела во сне.

Он прискакал -- с мечом и в гордом шлеме,

Горою возвышаясь надо всеми.

С охоты возвращался он дубравой,

Богатый и добычею и славой.

Он радостно ко мне погнал коня

И, утешая, приласкал меня.

Сказал, наполнив сахаром уста:

"Как ты живешь, душа моя, мечта?

У недруга в руках, в чужой стране

Ты помнишь ли, грустишь ли обо мне?"

Я видела, что он со мной лежал,

В своей руке он грудь мою держал.

Мой соловьиный рот, глаза газели

Он целовал, как никогда доселе!

Слова, что мне шептал мой муж, мой брат,

В моей душе, в моих ушах звенят!

Мне кажется, что я вдыхаю снова

Тот запах тела сильного, мужского.

Но ты пойми: от горя я умру, -

Лишь в сновиденье вижу я Виру!

Скажи, зачем душа во мне живет,

Когда душе враждебен небосвод?

Живу я вместе с горестью большой,

Жива лишь телом, но мертва душой.

Здесь, в грязном Мерве, в войске, на пиру,

Найдешь ли ты такого, как Виру?"

Сказала -- и слезами залилась,

Посыпались жемчужины из глаз.

Кормилица, красавицу лаская,

Сказала: "Успокойся, дорогая!

Я от тебя все беды отведу,

Я на себя приму твою беду!

Твои слова, о пери, их печаль

На сердце мне легли как медь и сталь.

Хотя, я знаю, боль твоя сильна, -

Я более из-за тебя больна.

Так не горюй же, с жизнью сладкой споря,

Не унижайся до тоски и горя!

Дитя, живи, вкушая наслажденье:

Мы в мир пришли, чтоб жить одно мгновенье.

Сей мир для нас -- стоянка на пути:

Едва придя, тотчас должны уйти.

В нем с радостью перемешалось горе,

Но и оно, как тень, исчезнет вскоре.

Огромен мир, но "мир" звучит, как "миг".

Смотри: изменчив он и многолик.

Скорбишь, превратности судьбы познав,

Но мир всегда таков, каков твой нрав.

Сегодня, скажем, проиграв, я плачу,

А завтра мне судьба пошлет удачу.

Ты -- молода, прекрасна, ты -- царица,

Перед тобою мир готов склониться,

Так не томись, покинуть мир спеша,

В оковах не нуждается душа!

Есть много в мире молодых и статных,

Таких, чья жизнь -- в занятиях приятных.

С упорством предаются наслажденьям,

И радостно сияет каждый день им.

Те -- на охоту скачут со двора,

А тем -- на лютне нравится игра,

У этих -- рать, у тех -- гарем, богатый

Рабынями, чьи груди как гранаты,

Тем -- любы целомудренные жены,

У каждого -- удел определенный.

А ты лишь по Виру грустишь, скучаешь

И больше никого не замечаешь.

Ты говоришь, что в войске, на пиру,

В проклятом Мерве равных нет Виру,

Но в Мерве много ты найдешь других

Богатырей, красавцев молодых.

Их лица -- как весенний сад, а стан

Напоминает у ручья платан.

Их породили красота и сила,

А мужество их славу подтвердило.

Их мудрецы единодушно славят

И выше, чем Виру, бесспорно, ставят.

Один из этих юношей таков,

Что нет ему подобных смельчаков.

Он -- солнце среди звезд на небосклоне,

Он -- мускус среди прочих благовоний.

Царей потомок и Адама семя,

Он брат Мубада, он украсил время.

Зовут его Рамин, он -- бес в седле

И светозарный ангел на земле!

Виру он равен прелестью лица,

А добронравием привлек сердца.

От храбрецов он слышит восхваленья,