Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, дахуя их там! – поддержал подругу Зю.
– А я хочу! – капризно сказал Петька и опять подергал пулеметную ленту.
– Да ты – слово на букву б – Пустое место, – сказал Зю.
– Одно слово: Пустота, – поддержала Чапаева Анка-пулеметчица, и опять хлопнула ладошкой по потной лысине второго номера.
Клуб. Музей восковых фигур. Из окна виден сад, беседка, где Мичуринец-Лысенко-Комби и Соленый нехотя – слово на букву е – Соньку Золотую Ручку. Виноградная лоза колосится сама по себе. А че ей будет?
Две Тети-Моти прогуливаются по залу, где выставлены Толстой Лев и Алексей, Достоевский, Чехов, Горький, Мандельштам, Блок, даже Акс и Сол. Хотя, между прочим, тоже кукуют на этой Зоне. Сейчас они ушли ловить раков. В зале тепло и уютно и страшновато как на кладбище.
– Когда я прихожу сюда, – говорит Тётя, – я как будто молодею. Меня очень утомляет загазованность Зоны.
– Я как будто приезжаю в свою родную деревню! – восклицает Мотя. – Воздух!
– Изумительный!
– Восхитительный! А какие люди! Среди них я чувствую себя комфортно.
– Я тоже, как будто среди своих близких товарищей, – Тетя проводит ладонью по щеке Льва.
Мотя гладит Алексея.
– Сейчас пишут романы за месяц, – говорит Мотя.
– А Лев Николаевич Толстой целый грузовик бумаги искромсал, прежде у него получилось что-то путное.
– А ты помнишь, что сказал Достоевский, когда проиграл все деньги в казино?
– Да, он сказал…
Тетя мягко прерывает ее. Она говорит, что знает, что сказал тогда Достоевский.
– А ты знаешь Ахматова говорила, что…
– Это интересно. Пастернак по этому поводу пишет…
– Великолепно. А Блок? Он ведь…
– Это все равно, что на самом деле увидеть…
– Совершенно верно. Абсолютно.
– Понимаешь, мне здесь очень комфортно, – говорит Тетя.
– А мне-то как! – говорит Мотя. – Я бы, кажется, и спала здесь.
– Кстати, некоторые говорят, что мы с тобой здесь трахаемся. Представляешь?
– Я, конечно, слышала об этом. Но ведь это же неправда. Они злословят.
– Злословят, ублюдки. Ты помнишь, как это сказано у Чехова в Вишневом Саду? Я, говорит…
– Да, великолепно. Это ответ всем гадам, которые пытаются…
Так они вдохновенно разговаривали друг с другом об известных им вещах. Совершенно не вдаваясь подробности. Ведь они были одни. Они всегда одни. А двоим родственным душам и так все ясно. Их же никто не подслушивает. Кроме меня.
Я постоял, постоял у двери, да и цапнул Тетю за пятку.
– Ах – слово на б – дурак такой! Зачем ты кусаешься?
Я говорю, ну чтобы обратить внимание.
– Да кто на тебя дурака такого будет смотреть! – опять воскликнула Тетя. Мотя молчала. У нее были такие вкусные ляжки. Я обнял одну из них… лапами и два раза лизнул сантиметров на двадцать выше колена. Она закричала.
– Ах ты, блудливый пес! Зачем ты меня всю излизал?!
Я говорю:
– Псы всегда блудливые. Они любят лизать…
– Жопу они любят лизать! – удачно вставила Тетя.
– А вы лижите памятники на кладбище.
– А что в этом плохого? – спрашивает Мотя. – Нам это нравится. Мы ведь общаемся с Толстым и Достоевским, как с живыми людьми. Чем это плохо?
– Это прекрасно, – говорит Тётя.
– Нет ничего прекрасного в том, чтобы принимать мертвых за живых, – говорю я и как бы нечаянно задеваю Тётю хвостом под коленкой. Она трясет ногой. Говорит:
– Щекотно – слово на букву б. – Не надо, прошу Вас. – Тетя погладила Льва по носу, гриве, усам и сказала: – И они не мертвые для нас, а совершенно живые.
– Они мертвые. Прекратите на – слово на х – бродить по кладбищу.
– А нам нравится, мы получаем от этого удовольствие, – говорит Тетя.
– Мы здесь дышим свободно, – говорит Мотя.
– Как вы не понимаете, – говорит Тетя, – это люди мертвые, а тексты их живые.
– А зачем тогда я кусаюсь?
– Да – слово на х – тебя знает, дурака такого, зачем ты кусаешься, – говорит Тетя.
– Не бывает так, – говорю я, – чтобы люди были мертвыми, а тексты их были бы живыми. Вы замечали, что даже на фотографии видно, если человек умер. Вокруг его головы появляется такая черная полоса. Тоже самое происходит и с его текстами. Они умирают, как умирает его фотография. Вы слышали, что в Античности не было даже голубого неба? Вы рассматриваете произведения Античных художников так, как будто они написаны или сделаны сегодня. А художники эти не видели даже голубого неба. Можно сказать, что это вообще… инопланетяне. А вы рассматриваете их, как себе подобных. Живых людей. Это Очевидная ошибка. Мертвый – не живой.
– А нам нравится, – упрямо сказала Тетя.
– Да, и очень, – добавила Мотя.
– Тогда я буду на вас лаять. – Они набросились на меня с кулаками, а я крикнул:
– Некрофилки! – и убежал.
Мичуринец-Лисенко-Комби потрогал Соленого за рукав.
– Слышь ты, Соленый. Эти гимназистки, наверное, подсматривают за нами из окна. Как ты думаешь?
– Вряд ли. Они в сексе ни бум-бум. – И добавил: – Недавно Мотя ходила в церкву.
– Зачем? – удивился Комби.
– Она спросила там сборник новелл Александра Меня, – засмеялась Сонька.
Ей говорят: – Империалистов мы здесь не держим.
Мотя бац и падет в обморок.
– Почему? – не понял Комби.
– Чего тут непонятного? – Сонька поворачивает голову к Комби. – Не ожидала Мотя, что в церкви нет Меня. Гимназистка. Не знает, что может быть в церкви, а чего быть там никак не может. Вызвали скорую, везут Мотю в травматологию. Капельница там, врач держит Мотю за руку. Она открывает глаза.
– Как вы себя чувствуете? – спрашивает врач скорой помощи.
Мотя поднимает голову, смотрит на врача в белом халате и опять роняет голову на подушку. Губы ее шевелятся.
– Что, что? – спрашивает врач и наклоняет голову к губам Моти.
Соленый думает, что вот, не хватало только секса в Скорой Помощи между больным без сознания и врачом Розенблюмом.
– Что, что?
– КПСС…
– Что?
– КПСС, – едва слышно повторяет Мотя, открывает и опять закрывает глаза, как будто увидела привидение.
Некоторое время все продолжают молча трахаться. Наконец Комби говорит:
– Не смешно.
– Так это не анекдот, милый, а жизненная правда, – ласково говорит Сонька. – Тут не до смеха.
– Экуминизм, – говорит Соленый. И повторяет: – Экуминизм, а не империализм.
– Вот я и говорю, – вздыхает Сонька, – не будут они за нами подсматривать через окошко из зала восковых фигур.
Главная сцена в летнем саду. Склифософский доваривает уху, на правом экране монитора только что прошел сеанс. Режиссер Молчаловский говорит:
Сокращена 1 строка
– Зачем вы заставляете актеров доводить дело до секса? – спрашивает Камилла Палья.
– Дело в том, что это актеры Голливуда, – отвечает Молчановский. – Они сами знают, что им делать. Они профессионалы. – И продолжает: – Между прочим, каждый по-своему с ума сходит.
– Что вы имеете в виду? – спрашивает Александр Ге.
– Ну, во-первых, никто еще не доказал, что социализм – это так уж плохо.
– А при чем здесь это? – спрашивает Кам Па.
– Ну, без этого, в общем-то, ничего не бывает. А во-вторых, насчет секса. Я лично считаю, что секса можно достичь намного проще.
– Что вы имеете в виду? – опять спрашивает Ками Паль.
Молчановский снимает свой желтый велюровый пиджак, и протягивает его со сцены Камилле.
– Наденьте. Наденьте, наденьте!
– Что это? Ковер самолет? – спрашивает она, но все же поднимается с места и берет пиджак Молчановского. Хотя и с опаской.
– Надевайте, – говорит Молчановский. – Секс – это ведь не обязательно садо-мазохим, свингерство, или просто хоровая – слово на е. – Ну, что же вы?
Ками Па надевает желтый велюровый пиджак. Александр Ге галантно помогает ей.
– Ну, что вы чувствуете? – спрашивает Молчановский. – Чувствуется?
– А что я могу чувствовать? – пожимает плечами Палья. Но тут же начинает слегка подергивать плечами.
– Что? Как? – спрашивает Александр Ге.
– А вам действительно интересно? – спрашивает Ге Кам Паль.
– Да. Очень. Я запишу Ваше осю… Ваше осю… Ваще осю… Да что это со мной? Я имею в виду Ваше ощущение. Я запишу его и предложу потом Нашей Радиостанции Радио Бэкхэнд.
– А при чем тут Бэкхэнд?
– Мы свяжем ее со Свободой… осю… осю… осю…
Я имею в виду ощущения. Мы их свяжем.
– С чем?
– С Бэкхэндом.
– А при чем тут Бэкэнд, я не понимаю?
– Бэкхэнд и Свобода… я имею в виду ощущения. Мы их свяжем. И это будет тема для Передачи.
Ками Па прекратила свой допрос. Оттолкнула Александра Ге и сильней задергала головой и плечами. Она пустилась в темпераментный танец. Покрутилась, покрутилась, упала на землю и забилась в сладострастной истерике.
– Ну, я же говорил, – Молчановский победоносно указал на трепещущую в его желтом пиджаке знаменитую критикессу, – мой пиджак действует не хуже голых жоп Голливуда.
- Наедине с собой (сборник) - Юрий Горюнов - Русская современная проза
- Тринадцатый двор - Алексей Дьяченко - Русская современная проза
- Любовь без репетиций. Две проекции одинокого мужчины - Александр Гордиенко - Русская современная проза
- Snow job. Большая игра (фрагмент) - Дженни Ферченко - Русская современная проза
- Династия. Под сенью коммунистического древа. Книга третья. Лицо партии - Владислав Картавцев - Русская современная проза
- Смотритель. Том 1. Орден желтого флага (фрагмент) - Виктор Пелевин - Русская современная проза
- Сорок дней пути - Сергей Захаров - Русская современная проза
- Тысяча будд на полдороге в Рим - Анна Евсеева - Русская современная проза
- Петролеум фэнтези - Александр Лисов - Русская современная проза
- На берегу неба (сборник) - Василий Голованов - Русская современная проза