Секс в браке - Елена Ровинская

вздрагивала.

Какая девушка спокойно уснет, узнав, что бывший не распался на атомы, узнав о ее замужестве? Что вместо того, чтобы расплакаться и убежать в монастырь, он преспокойно трахается с другой? Получше.

Это помогло мне взять себя в руки.

– Какая знакомая песня. Только раньше, вместо «Кроткий» там всегда было «Кан». Он тебе на свадьбу текст подарил?

Дима сузил глаза и раздул ноздри. Грудь напряглась и расправилась, став еще шире.

– Мое терпение, – сказал он на выдохе, – велико, но не безгранично.

Джип дернулся, меня вжало в кресло.

– О, – сказала я ровно. – Слава богу. Я думала, тебя подменили эльфы!

Глава 5.

«Старые обиды».

Сидя у туалетного столика в супружеской спальне, я бездумно и резко расчесывала волосы, не чувствуя боли. А Дима расхаживал взад-вперед за моей спиной. Вдоль нашего супружеского ложа. Брошенные им подушка и одеяло валялись у двери, как тела убитых охранников.

– Я не могу читать твои мысли! – драматически восклицала я.

Кан корчился, словно ходил по углям. Мы оба помнили, ни на секунду не забывали про то, что в доме полно посторонних. И все они сейчас навострили уши в едином порыве не пропустить ни слова. Мне мерещилось, я слышу, как по стенам скребут приложенные к ушам стаканы.

Хотя, возможно, я просто льстила себе, и все давно спали.

– Мысли? – тем временем изощрялся Дима. – Да ты даже прямую речь не распознаешь!

– Когда ты, в последний раз, говорил со мной прямой речью? Только что, в машине, орал, что я не уделяю тебе внимания. Я решила, это прямая речь. И кто сейчас не хочет трахаться? А? Кто?!

– Мне не нужен секс из жалости, ясно?

– Какая жалость?!! – заорала я одними губами и не удовлетворившись расческой, вцепилась в свои волосы пальцами. – Ты что, больной?! Ты себя в зеркало видел? Ты, блядь, отражаешься в зеркалах? Если нет, то найми, блядь, художника!

Наставив на меня указательный палец, Кан сказал всего одно слово:

– Заткнись!

И замер, прислушиваясь.

Джипы уже не взрывались. Реальные «пацаны» застраивали страну церквями и верили "по понятиям", как и жили. Но изменилась лишь видимость. Мужик, что не мог поставить на место собственную бабу – больше был не мужик.

Я замолчала, нервно закусив прядь волос.

– Прекрати это, – приказал Дима. – Иначе я тебя опять на принудительное лечение уложу. Какого хера ты это делаешь?

Я задумалась, перестала грызть волосы и принялась мрачно кусать губу.

– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросил Дима, не глядя. – Вообще?

– Прекрасно! – вне всякой логики, воскликнула я и горестно всхлипнула. – Лучше бы я вообще умерла!

Дима даже не обернулся. Задумчиво, словно труп неизвестного зверя, он легонько пинал подушку.

– Ты знаешь, где я храню оружие.

Я поджала задрожавшие губы.

В первый раз, когда я пыталась таким образом вызвать сочувствие, Кан попросил меня в лесок выйти. Мол, задолбался он видеть чьи-то мозги на стенах и больше не хочет. Даже, если это, совсем уж крошечное пятнышко.

– Ты меня за этим сюда вернул? Чтобы я застрелилась?

Дима смущенно потер подбородок.

Я прошла мимо него, легла в постель и включив лампу, открыла лежавшую на тумбочке книгу. Я оставила ее, когда уезжала и горничная, вытирая пыль, продолжала класть ее на прежнее место. «Унесенные ветром». Трагическая повесть о том, как любящие друг друга люди, так и не осмелились признаться в своей любви.

Еще, там было что-то о чести, выживании и войне…

Со стороны двери скрипнула кровать: это современная версия Ретта Батлера, – преступника, сутенера, контрабандиста, – присела на край матраса. Спиной ко мне. Я искоса посмотрела на Димину спину. Футболка натянулась, когда он уперся локтями в широко расставленные колени. Вдоль хребта мгновенно вздулись полосы мышц. Когда-то меня один только вид его мускулов завораживал. Я прислушалась к себе… Но нет. Я ничего не чувствовала.

Не было ни тепла в районе солнечного сплетения, ни волнующих спазмов внизу живота. Вообще ничего. Передо мною просто сидел мужик. Просто рослый мужик. Хорошо сложенный и очень красивый. Он не имел ничего общего с мальчиком, которого я всем своим детским сердцем любила.

Это все еще был мой Дима. Но в то же время, он больше не был им.

Я поймала себя на мысли, что вновь надеюсь, что мои мальчики унаследуют его скульптурные скулы, подбородок и нос. И все. Ничего больше не замирало внутри, когда он сидел со мной рядом. Разве что от страха при мысли, что если бросить в меня ключи, они полетят со свистом. Если бы Дима сейчас решил изнасиловать себя супружеским долгом, я бы ему простила. Долг. Отказалась бы.

– Иди ко мне, – сказал он, словно мысли мои прочел.

И резко обернулся, а я… я отпрянула от его руки. Да так, что едва настольную лампу не сбила. Дальше слов не потребовалось. Изменившись в лице, он встал и вышел из комнаты. Даже подушку с одеялом не прихватил.

Глава 6.

«Норка, шпильки и бриллианты»

Он не солгал.

Про «Шанхай». В воскресенье вечером, я вылезла из машины. Процокала шпильками впереди него, томно кутаясь в коричневую норку. В Хабаровске натуральный мех был необходимостью. С нашими-то морозами и ветрами. Но шубками все равно гордились. Менялись с подружками, желая впечатлить количеством стан врагов. Воровали. Покупали в кредит. Рассказывали, как это пошло – рядиться в шкуры безвинно убиенных зверьков, а сами завидовали. Тем, кому было на чьи деньги быть пошлым.

На работу я предпочитала носить дубленку. Расхаживать в одной из своих трех шубок по улицам, без Димы, я бы ни за что не решилась. Это было своего рода, показателем мужества.

Таская на плечах норку, девушка рисковала многим. Шубки снимали посреди бела дня, оглушив владелицу ударом по голове, отбирали в подъездах, угрожая ножом. Одна моя знакомая, к примеру, шубку не отдала. Получив три колющих удара в живот, выдумала сказку о ревнивом поклоннике. Это здорово помогло ей… найти настоящего поклонника. Который компенсировал ей потерю.

Больше, чем жизнь, были эти шубки. Еще два года назад, стоя в пуховичке, я почку бы отдала за такую вещь… Теперь же, зябко кутаясь в облачко почти невесомого меха, я испытывала что угодно, кроме ожидаемого восторга. В Димином кругу, у всех девушек были шубки. У всех были бриллианты. Все цокали на шпильках-стилетах и походили друг на друга, как сестры.

Если бы парни сдавали нас в гардероб, не обошлось бы без путаницы.

Я покосилась в Димину сторону, с трудом разлепив смерзающиеся ресницы. Чуть нагнув голову, он шел рядом, подстроившись под мой семенящий шаг и держал наготове руку: девушки на шпильках чертовски неустойчивы на заледеневшем асфальте.

Когда-то так он придерживал руку для Сонечки, а я готова вторую почку была продать, чтобы просто пройтись рядом с ним. Теперь я ногтя бы за это не отдала. Просто злилась, что он заставил меня прийти сюда.

Очень трудно