Сдвиг - Алексей Евтушенко

Тридцать лет назад им с Леней Максимчуком пришлось выдумать себе прошлое. Да такое, чтобы ни у кого, включая коллег из Конторы, не возникло ни малейших сомнений в его истинности. Да, поработали они как следует, вспомнили и применили на практике все, чему их так тщательно учили в Высшей школе КГБ имени Ф. Э. Дзержинского. Особенно много пришлось повозиться со шлифовкой мелочей, на которых чаще всего и палятся агенты. Ничего, соорудили в конце концов две шикарные крепкие легенды, подтвержденные безупречными документами, и начали новую жизнь. Ну ладно, почти безупречными. Но обо всем этом, как выяснилось, не стоило особо беспокоиться. Через четыре года грянул 1991-й, «великий и нерушимый» Советский Союз развалился, словно детский замок из кубиков, на который случайно наступила нога нетрезвого отца, и всем на все стало наплевать. А потом появились новые документы, абсолютно подлинные, потому что хотя и делались на основе поддельных, но выдавались уже официальными органами власти, а соответствующие данные раз и навсегда заносились в официальные же базы данных. А значит, имели полную и настоящую силу – не подкопаешься.

Как бы то ни было, никто в этом мире, кроме Лени Максимчука, не был знаком с истинной биографией Ивана Гордеевича Шадрина. Включая любимую жену Лиду и не менее любимую, хотя и без меры своенравную дочь Олю. И хорошо, что не был. Потому что, вздумай они с Леней рассказать кому-нибудь о том, как обстоят дела с их биографиями на самом деле, слыть бы им тронутыми умом чудаками до конца жизни. В лучшем случае. На Руси беззлобно и даже с симпатией относятся к тем, кто любит ради красного словца приврать, озвучить невероятную байку, прихвастнуть. Но совсем иное отношение к тем, кто пытается сочинить себе новую жизнь, убедить хорошо знающих тебя людей в том, что ты не тот, кто есть на самом деле, а какой-то другой, таинственный человек с таинственным прошлым (настолько таинственным, что о нем и поведать толком нельзя – сведения, мол, секретные). Проще говоря, не любят на Руси самозванцев. Очень не любят. Говорят, в стародавние времена, если человека уличали в подобном, то и пришибить до смерти могли. А не присваивай себе не свою жизнь, не носи личину, будь собой!

Так что фигушки вам, дорогие мои, а не правду. Личина давным-давно приросла и стала самой что ни на есть настоящей личностью. Не отодрать. Да и не надо.

Он поднялся, сходил в туалет и, обоняя доносящийся из кухни восхитительный запах жарящихся оладий, привычно поймал и тут же отверг мысль о том, не пропустить ли в честь субботнего дня зарядку. Эта соблазнительная мысль часто посещала его по выходным. Но Ивану Гордеевичу слишком хорошо было известно, какой никчемной, жалкой и смешной покажется она ему после серии физических упражнений и контрастного душа. Без ежеутренней зарядки невозможно чувствовать себя в форме. Особенно в его возрасте. И это чувство гораздо приятнее и, главное, долговечнее мимолетного и весьма сомнительного удовольствия от немотивированного потакания собственной лени.

Когда Иван Гордеевич в халате и тапочках вышел из душа, завтрак – оладьи со сметаной и медом и свежезаваренный кофе в большой джезве – ждал его на столе, а жена Лида собиралась на выход. Он сел за стол, налил кофе в чашку, подумав, макнул оладью в сметану и откусил сразу половину. Прожевал, запил кофе, проглотил. Восхитительно. День начинается неплохо, дай бог и дальше так.

– А ты сегодня чем занят? – громко осведомилась Лида из прихожей.

– Поработаю, потом в город поеду. – Он доел первую оладью, взялся за вторую и на этот раз окунул ее в мед. – Надо кое с кем увидеться.

– Небось с Перепелицей твоим? Максимчуком?

– В десятку, – польстил жене Шадрин. – Каждый раз поражаюсь, как это у тебя выходит.

– Тоже мне, загадка. У тебя ж на лице все написано.

– Да, – с нарочитым сожалением вздохнул он. – Такова моя судьба – ничего от любимой жены скрыть невозможно.

– И это хорошо, – резюмировала Лида. – Целуй меня, я пошла. И много не пейте. А то знаю я вас.

– Мы, может, и вовсе пить не будем, – сказал он, подходя и целуя жену в щеку. – Так, по кружке пива.

– Ну-ну. Знаю я ваше «по кружке». Ладно, позвоню, когда из музея выйду.

– Буду ждать.

Лида выскользнула за дверь, и Шадрин остался в доме один. Сел продолжать завтрак, включил телевизор. Шли последние новости. Ведущий – молодой, симпатичный, но без ярко выраженной индивидуальности парень, глядя как будто в глаза зрителю, а на самом деле читая невидимый зрителю текст, заканчивал фразу:

– …кадры, снятые с вертолета телевизионной группы.

На экране возникла горная дорога. По ней гигантской змеей растянулось тело шоссейной велогонки – десятки спортсменов, с энтузиазмом, достойным лучшего применения, налегающие на педали своих машин. Гонщики, идущие в голове, скрылись за поворотом, и вертолет переместился дальше и правее, чтобы камера видела все. Она и увидела. Почти сразу за поворотом дорога вгрызалась в тело горы широкой петлей. Левая часть этой петли шла на спуск, правая – на подъем. А ровно посередине лежало облако плотного, похожего на шапку пивной пены тумана.

«Весьма необычное природное явление, учитывая ясный солнечный день. Хотя почему необычное? Ракурс необычный, это верно. Но вспомни, ты и сам не раз видел, как в такой же ясный солнечный день облака ползут по склонам гор. В тех же Карпатах, к примеру…»

Додумать мысль он не успел – голова гонки, набрав скорость на спуске, нырнула в облако и пропала из виду. Следом за ней в облако стремительно втягивались и остальные, идущие плотно друг за другом. Втягивались и тоже пропадали в тумане.

Секунда, вторая, третья…

Иван Гордеевич поймал себя на том, что, замерев, следит за правым краем облака, в ожидании, когда оттуда выскочат первые велогонщики.

Седьмая, восьмая, девятая…

Они не выскакивали.

От всей гонки, исчезнувшей в облаке, остался лишь небольшой хвост из полутора-двух десятков велосипедистов… Все, уже и хвоста не осталось. И две машины сопровождения – туда же. Справа по-прежнему пусто. Однако. Куда они пропали?

«My God! Where are they?!» – громко и тревожно крикнул кто-то в эфире. И тут же третья машина сопровождения с полицейской мигалкой на крыше резко затормозила и остановилась перед самым облаком. Оператор дал самый крупный, насколько это возможно, план, и теперь было хорошо видно, как из машины быстро выходят двое полицейских и, держа руки на кобурах, готовые в любую секунду выхватить оружие, напряженно всматриваются в облако, о чем-то неслышно переговариваясь. Тут камера снова «отъехала» назад, показав всю ту же, на этот раз абсолютно пустую (не считая полицейской машины») дорогу и оседлавшее ее облако, в котором только что на глазах у миллионов телезрителей бесследно исчезла целая велогонка.

На экране возник ведущий. Было заметно, что он изо всех сил пытается сохранить невозмутимость.

– По предварительным данным, это видео – не подделка, – сказал он. – В необычном тумане исчезли восемьдесят четыре спортсмена. Еще пятеро ушли в отрыв раньше, и с ними все в порядке. Обстоятельства происшествия выясняются. Следите за нашими новостями. До свидания.

Пошла реклама средства от запора.

Иван Гордеевич выключил телевизор, доел оладью, запил его последним глотком кофе из чашки, помыл посуду и направился в кабинет, намереваясь слегка поработать – до встречи со старым товарищем оставалось время. Но поработать не удалось. Как только Шадрин уселся за компьютер и собрался открыть рабочий файл с начатым новым романом, запел смартфон. Вызывающий номер был Ленин.

– НКВД на проводе, – сказал Иван Гордеевич в микрофон скучным голосом.

– Все шутишь, – буркнул в ответ Максимчук. – А мне вот не до шуток.

– Здравствуй, Леня. Что-то случилось?

Пауза. Только слышно, как звякнуло стекло о стекло и вроде бы что-то булькнуло.

– Эй, – поинтересовался Шадрин. – Ты там бухаешь, что ли? В такую рань и без меня?

– Нашел рань, – буркнул Максимчук. – Нормальные люди уже три часа работают. Слушай, у меня тут… Короче, ты можешь сейчас подъехать?

– Куда?

– На строительную площадку. Мы там котлован роем, под фундамент. Это в черте города.

Иван Гордеевич на секунду задумался. Леня Максимчук был не из тех, кто легко меняет планы в угоду собственному капризу. Если просит приехать, значит, случилось нечто серьезное, о чем он не хочет сообщать по телефону.

– Говори адрес, – сказал он и выключил компьютер.

Через час Иван Гордеевич вышел на станции метро «Войковская» и поднялся наверх. Леня уже ждал, неторопливо вышагивал взад-вперед в своей всегдашней манере – руки за спиной, дымящаяся сигаретка в углу рта, левый глаз прищурен.

Они пожали руки, коротко обнялись.

– Здравствуй, Гордеич, – сказал Леня. – Спасибо, что приехал. И хорошо, что без машины.